В вагоне полумрак и тишина, лишь изредка раздается неприятный, захлебывающийся храп мужчины, спящего на второй полке. Он лежит на спине, и при каждом глубоком вдохе его мощная грудь, объятая в белую армейскую рубашку, какие носят военные под гимнастеркой, вздымается и опускается, издавая клокочущие звуки, как бурлящий котел. Все остальные тоже спят, утомленные дневным казахским солнцем и духотой, которая к ночи постепенно растворяется прохладным воздухом, врывающимся в плацкартный вагон в открытые фрамуги окон и свежеет.

Мне не повезло, что среди приятной публики, нашего открытого купе, едет этот человек. И не только от того, что он нарушает ночную тишину своим храпом, а и от того, что от него разит водочным перегаром, перемешанным с чесночным запахом. Он весь прошедший день шастал по вагону, стараясь не пропустить ни одну остановку, где можно было за рубль купить пузырь с самогонкой. А вернувшись с удачной покупкой он доставал двумя толстыми, корявыми и не очень чистыми пальцами соленый огурец из литровой банки, ранее извлеченной из коричневого саквояжа, набитого всякой всячиной, выпивал очередную порцию барматухи и закусывал, роняя слюни, перемешанные с огуречным рассолом на синие галифе, которые он еще не успел заменить на гражданские брюки. После каждой экскурсии в свою поклажу он тщательно закрывал и усердно задвигал ее ногами, обутыми в черные хромовые, давно не чищенные сапоги, под сидение. Кроме него в купе были две сестрички – близняшки, которые весело стрекотали, рассказывая о прелестях Ферганской долины, о хребтах Алатау, снежных вершинах и красных маках у подножья этих величественных гор. Ика и Лика, так звали этих милашек, которые вслух не переставали восхищаться экскурсией по историческим местам Средней Азии.

Мы познакомились в Кунграде, где я пересел из Алма-атинского поезда. И хотя в окна давило горячее солнце, а в купе было тесно, и люди, снующие туда – сюда, не давали покоя; мы ухитрялись играть в ДУРАКА, смеялись и сопровождали нашу игру анекдотами.

Неприятный пассажир, изрядно наглотавшись опасной сивухи, развалился на нижней полке и рассказывал о своих «лагерных» похождениях. Говорил он громко, желая привлечь к себе вниманье, стучал по столику кулаком, угрожая неизвестным людям, что скоро вернется, и тогда им мало не покажется. Из его пьяного разговора мы поняли, что он был отставным прапорщиком, служившим в тюрьме. И что он, нарушая закон, проносил заключенным морфий, спиртное и сигареты и нажил себе на этом целое состояние. А когда его развезло, он даже открыл саквояж, показал пачки десятирублевых купюр и сказал: А что, вот как жить надо! Теперь я богач!

Но никто на это не реагировал, а он, продолжал ругать всех и вся; потом кое-как взобрался на верхнюю полку и заснул. Стало тихо. Надвигалась ночь Все спали, а я сидел и переводил свой взгляд, то на Ику, то на Лику, и хотя они именовали себя близняшками, я, кажется, научился различать их и безошибочно называл по имени. А сейчас мог разглядывать этих милых девчонок и любоваться ими, как свежими тюльпанами в весенних лугах. Лика, стройная, белокурая с чуть припухшими, сладкими губами, хмурила свои тонкие темные брови, обижаясь на кого-то во сне. Она лежала на правом боку, подложив под розовую щечку изящную нежную руку с шоколадным загаром, чуть загнув тонкие музыкальные пальчики в кулачок. Ее шелковые, вьющиеся волосы раскинулись полу веером по подушке, напоминая сказочную фею. Так и хотелось прикоснуться губами к это юной красавице, но я боялся напугать ее во сне, да и имел ли на это какое право. Ика была не менее привлекательна и мила, и даже над верхней губой была маленькая изящная родинка, но меня тянуло к ее сестре.

– Значит есть все-таки какая-то сила магнетизма между людьми, – очередной раз подумал я.

Под мерный стук колес я временами дремал и резко просыпался от ужасного храпа тюремного прапорщика.

Командировка моя подошла к концу, и я, успешно завершив ее, в хорошем расположении духа возвращался домой. И все бы было чудесно, если бы бог не подсадил к нам в купе этого неприятного человека.

Прокручивая в уме ход командировки, я понял, что не зря вызвался сам предпринять попытку обустройства нового места передислокации СМП 224.

Начальник Управления строительства-99 Тимур Баркинхоев, назначенный недавно Главком на эту должность, рвал и метал. Москва прислала новый план развития Восточного участка железной дороги от станции Ащелисайская до Челябинска. В плане были обозначены конкретные участки и сроки, в которые уложиться было просто невозможно. А опытных инженеров, с организаторскими способностями, в Управлении и так не хватало, а тут нужно было посылать человека на новое неизведанное место. Подготовить его и передислоцировать туда не только производственные мощности подразделения СМП, но и жилой поселок, и всю инфраструктуру: ОРС, магазины, почту и детский садик, пакгауз, с подъездными путями. – задача не из легких.

Как-то после утренней планерки, на которой он озвучил проблему, я подождал пока все покинут кабинет и обратился к нему:

– Послушай, Тимур, ты знаешь, что я, как твой зам по кадрам и быту, меньше остальных загружен работой. Жилищный вопрос у нас не стоит очень остро. Все свои обеспечены жильем, по лимиту с местной исполнительной властью мы рассчитались, и месяц моего отсутствия никак не скажется на жизни Управления, а потому я готов помочь тебе в этом вопросе.

– Так ты поедешь в Сагиз? – удивился он, – добровольно? Никто не горит желанием совершить такой подвиг. Там пустыня и каракурты, верблюды и тарантулы, овцы и скорпионы. Потому я не готов сам предложить кому-то эту командировку. А посылать человека надо.

– Да, я и не собираюсь задерживаться там, распоряжусь начальнику СМП, поставлю перед ним задачу и поеду на Ащелисайскую – там ведь основные дела. Подготовлю территорию, а главное построить тупик к будущему пакгаузу. И по мере готовности начнем процесс переселения. Для начала мне: небольшую сумму в подотчет, приказ и письмо начальнику Челябинского отделения ЖД. Авось понадобится его помощь. Он поймет, что это государственная задача. Связь через местные ШЧ. Вот и все. А там видно будет.

– Давай, спасибо за понимание, – сердечно поблагодарил он и пожал мне руку. – Выезжай завтра, и не забудь проездной.

И опять, увлекшись воспоминаниями, я задремал. Резкий храп соседа разбудил меня и, как видно, вовремя. Тело его почти висело наполовину над проходом, а головой он мог при падении удариться об стол. Я приподнялся и стал заталкивать его пьяного на полку, боясь, что он наделает много шума свалившись вниз. Он стал сопротивляться, не понимая в чем дело. Затем пробудился, спустил ноги вниз, потряс головой и сел на мою полку, потом резко сгреб со стола пачку Беломора и спички и предпринял попытку прикурить прямо в купе.

– Стой, – сказал я ему, – пойдем в тамбур – там и покуришь!

– Нет, я покурю здесь и никуда не пойду!

Но я, аккуратно разводил его руки со спичками, не давая ему прикурить.

Мы некоторое время пререкались, но мой довод, что в соседнем купе маленький ребенок, все-таки подействовал на него. Обнявшись мы пошли в нерабочий тамбур. Он кое-как зажег спичку, прикурил, вдохнул большую порцию дыма, и подошел к дверям. Я не придал этому никакого значения, а стоял, прислонившись к стене. Он повернул защелку, но дверь не открылась, да она и не должна была открыться – ключ обычно бывает только у проводника, – ухмыльнулся и стал что-то искать в кармане. К моему удивлению он вытащил из него универсальный ключ от вагонных дверей, с трудом вставил ее в скважину, повернул, нажал на ручку, и дверь распахнулась. Свежий поток воздуха ураганом ворвался в тамбур..

– Стой! – крикнул я – выпадешь, как птенец из гнезда, закрой дверь, ты же пьян!