Я летела по больнице, громко рыдая и проклиная в сердцах весь свет, тот и этот.

Вот ведь вечная неудачница! Даже на небесах для меня нет места! Даже туда меня не приняли!

В последний раз я так яростно рыдала, когда меня не приняли на журфак МГУ. Сейчас же ситуация была намного плачевнее. Когда я не поступила на журфак, у меня была еще масса вариантов как-то устроиться в этой жизни.

А вот какие варианты устроиться в этой смерти, я просто не представляла!

Если бы кто увидел меня в тот момент, наверное бы, ужаснулся. Рыдающее привидение, до чего же я дошла.

Мой вой на самой верхней ноте прервал тихий солидный голос:

– А ну не истери, устроила тут, понимаешь!

Я уже который раз за сегодняшний бесконечный день застыла по стойке «смирно».

Из стены напротив выплыла пожилая бабулька в ярком цветастом халате.

Я с удивлением уставилась на древнюю старуху в ярко-розовом халатике, которая выплыла прямо передо мной из-за стены.

– Че ты ревешь? Всех перебудила! – с плохо скрываемой злостью выдавила она мне.

– Что? Кого? Вы что же, меня видите? – Я не понимала, как эта старушенция, похожая, по моим представлениям, на вреднющую Шапокляк из мультика, могла не только меня видеть, но и разговаривать со мной. Однако тот факт, что она, так же как и я, могла проходить сквозь стены, свидетельствовал об ее принадлежности к нашему общему призрачному племени.

– Конечно же, вижу. Отчего ж не видеть!! Ты когда преставилась?

– Я? Что?..

Подобный вопрос еще вчера вызвал бы у меня взрыв здорового хохота. В эту же минуту я принялась вспоминать слова лысого врача в реанимации. Перед моими глазами снова появилась сцена из палаты: моя бледная рука, свисающая с кровати, пожилой врач, считающая мой пульс, и печальные слова эскулапа: «Пациентка Алиса Владимировна Воронова, время смерти 8.45».

– Я здесь, ну в таком вот состоянии с 8.45, – как школьница-пятиклассница перед лицом всесильной учительницы Мариванны, сообщила я бабульке.

Произнести слово «преставилась», а тем паче «умерла», применимо к моей собственной персоне, у меня просто язык не поворачивался. Поэтому я ограничилась нейтральным «в таком состоянии».

Моя словесная казуистика не осталась незамеченной цветастой старушкой.

– «В таком состоянии»… ну-ну… привыкай… Поначалу всегда трудно и страшно… Первые лет семьдесят, – глупо захихикала старушенция.

– Что? Да что вообще происходит? Кто вы такая? Где я сейчас? – Вопросы от меня посыпались на собеседницу.

– Пошли, я тебе все покажу. Не люблю с новичками возиться, но ты тут своими воплями, чего доброго, живых взбаламутишь. Некоторые тут, особо впечатлительные, чувствуют всевозможные вибрации нашего мира. Зови меня Кузьминична, кстати, – протянула она мне морщинистую руку, покрытую старческими пигментными пятнами, похожими на разбросанную по руке гречку.

– Я Алиса, по крайней мере, была с утра, а что сейчас со мной происходит, я не понимаю, – пожала я ее руку.

– Пошли на воздух, покажу много чего интересного.

Мы с моей новой знакомой плавно выплыли через коридор в холл.

Я потянулась в сторону лестницы, не на лифте же нам путешествовать, в самом же деле? Но Кузьминична, ухмыльнувшись, потянула меня за собой к огромному окну, выходившему в красивый больничный парк.

– Видишь вон ту скамейку в дальнем конце? – поинтересовалась она у меня.

На зрение я никогда не жаловалась в своей прежней жизни, хотя мне по работе приходилось иметь дело с огромным количеством текста каждый день. Но в нынешней ипостаси все мои чувства были обострены до предела. Зрение, слух, осязание – все стало работать четче, слаженнее и намного лучше. Поэтому мне не стоило никакого труда разглядеть в дальнем конце больничной аллеи деревянную скамейку под высоким кленом, осыпанную ярко-желтыми осенними листьями.

– Вижу, – кивнула я Кузьминичне.

– А теперь закрой глаза и представь себе эту скамейку во всех мельчайших подробностях, – командным голосом приказала бабулька.

Я так и сделала. Зажмурившись, я представила себе зеленую скамейку под кленом.

Представление было настолько ярким, что я даже почувствовала теплый ветерок и запах осенней листвы.

– А теперь открывай глаза, – услышала я старческий голос. – Только смотри не упади от счастья.

Хорошо, что Кузьминична меня все-таки успела предупредить.

Вместо больничного холла я уже стояла на аллее возле представленной мною скамейки.

Теплый ветерок и запах листьев мне тоже не почудился. Но как же такое может быть? Фантастика!

Последнее слово я произнесла уже вслух, так как Кузьминична, уже усевшись на скамейку, вполне светским будничным тоном, как будто произошедшее ее абсолютно не волнует, уточнила:

– Не фантастика! А скорее, мистика! А что, зачем все время ноги мозолить? Здесь другие законы физики, и передвигаться так значительно удобнее.

– А что, так можно куда угодно попасть? Только представив себе любое место в мельчайших подробностях? – изумилась я.

– Эй-эй, подожди. Все не так просто! – перебила меня Кузьминична.

Наверное, на моем лице застыла мечтательная улыбка, и, чтобы остановить мой пыл умчаться в ту же секунду на Багамы или Бали, или любой райский остров, постер-календарь с которым висел над моим рабочим столом, Кузьминична начала перечислять мне правила.

– Во-первых, тебе пока нельзя делать большие скачки – перемещаться на огромные расстояния. Во-вторых, место, куда ты хочешь попасть, должно находиться в пределах твоей видимости, фотографии иногда тоже подходят. В-третьих, ты должна «прочувствовать» это место, в мельчайших подробностях его представить. В-четвертых, нельзя – ни в коем случае нельзя – перемещаться в прошлое. То есть если ты в прошлом году отдыхала в отеле в Таиланде и сейчас представила то, что было в июне – жаркое солнышко, ласковое море, то ты попадешь, если получится, в Таиланд сегодняшнего дня. В этот отель в октябре. Это понятно?

Я кивнула.

– Еще на первое время нужны тренировки на маленькие расстояния и в те места, которые ты помнишь и знаешь в мельчайших подробностях – свой дом, работа, сквер возле дома и т. д.

Я зажмурилась, представляя родительский дом, но старческая рука вцепилась в меня.

– Нет, подожди, дорогая, так не пойдет. Сначала мы с тобой закончим, я тебе расскажу все правила, а потом можешь отправляться куда хочешь. Мы договорились?

– Хорошо, извините, я не подумала, – смутилась я.

– Ничего, присаживайся.

Я плюхнулась на скамейку, от всего произошедшего просто кругом шла голова. Ничего себе новости. Скорее всего, я скоро проснусь, ничего этого не может быть.

– Ты куришь? – спросила меня Кузьминична.

Я отрицательно покачала головой.

– Ну и правильно. Хотя сейчас что здоровье беречь, правильно? – ухмыльнулась старушка.

Я недоуменно на нее уставилась.

– Извини, у нас принят черный юмор. Я не подумала, что ты еще не привыкла. А я, пожалуй, закурю, нервы успокою. – Кузьминична на секунду зажмурилась, и мгновенно у нее в руках появилась длинная тонкая сигара в красиво изогнутом мундштуке. Похожие аксессуары я видела только в старых советских фильмах, где красивые волоокие нимфы времен НЭПа курили сигары, томно развалившись на мягких диванах, зажав мундштук в тонких пальцах.

– А как вы? Откуда? – Я остолбенела, с удивлением смотря на Кузьминичну и на появившуюся из воздуха сигару.

– Хм… понравилось? То-то. А тебе не холодно? Октябрь все-таки, а ты в платьице, – спросила она меня.

Я только сейчас обратила внимание, что абсолютно не чувствую холода. Теплый ветерок, плавно развевающий мои светло-каштановые волосы, был, а вот октябрьского холода не было и в помине. И я, как правильно заметила Кузьминична, стояла в осеннем парке в коротеньком черном платье, кстати, которое должно было быть в стирке, я его давно уже не надевала. В тех самых дорогущих сапогах на шпильке… и… о, пардон, рваных колготках. Этот факт прорехи в моем всегда элегантном и совершенном облике меня больше всего раздражал. То есть я оказалась в тех самых вещах, в которых я предположительно и «преставилась».