Он — враг, его уже не спасти.

Вдох, выдох.

Я не успел — папа выдал короткую и прицельную автоматную очередь, нашпиговав свинцом голову второго парня. Брызнула алая кровь, тут же проплавившая своей температурой снег у парня под ногами, и тот упал навзничь.

Паша не стал ждать окончания стычки. Он снова схватил в охапку девочку и, отвернувшись от нас, согнул ноги и перепрыгнул двухметровый кирпичный забор ближайшего двора.

— Он уходит! — крикнула Анна.

— Спасибо, кэп, — пропыхтел я, поднимаясь на ноги. — Догоняйте его!

И я побежал дальше по дороге, совсем не в ту сторону, куда удалялся Паша.

— Подожди, ты куда? — крикнул мне вслед папа.

Я коротко обернулся и увидел, что рядом с ним стоит призрак моего брата и одобрительно кивает. Голос Саши при этом у меня зазвучал в голове, озвучивая мои же собственные мысли:

— Не бойся, ему можно доверять. Не важно, что и как он делает, и совсем неважно то, как его поступки выглядят со стороны, с твоей стороны — знай, что он — твой отец, и он любит тебя таким, каков ты есть.

«Знаю», — мысленно ответил я. — «Но всё равно, это очень неприятно».

— В любом случае, он действует в твоих же интересах, даже если ты этого и не видишь пока что, — заверил меня брат. И, прежде чем раствориться в воздухе, добавил: — Доверься ему.

Весь этот диалог продлился сотую долю мгновения, жалкую миллисекунду. Очень удобно разговаривать с самим собой в такие минуты — все диалоги молниеносны, никто ни с кем не спорит и не перечит, не пытается обмануть или воспользоваться доверием. Во всяком случае, я на это надеюсь, хотя, как выясняется, сегодня меня предают все кому не лень.

— Догоните их, — велел я. — Отберите девочку и защитите её! И не убивайте Пашу. И не позвольте ему убить себя.

— Ты куда?! — повторил папа.

— Выручать друга.

Я уже отдалился от них на добрый десяток метров, почти скрывшись в метели, когда услышал обеспокоенный крик Анны:

— Не ходи один! У меня плохое предчувствие…

Но я не вернулся и даже не обернулся.

У тебя плохое предчувствие, девушка с огненными волосами, способными одним своим видом растопить весь лёд Арктики. У меня тоже, детка, у меня тоже.

Как мне казалось, идти здесь не далеко. Образ, промелькнувший в голове Паши, показал мне дорогу за доли секунды, но при этом я не смог адекватно оценить расстояние и в результате вот уже полчаса тащился сквозь снегопад. Я давно вышел на главную улицу и брёл по тротуару, утопая в снегу по щиколотку, колючий ветер хлестал по щёкам, задувая во все щели. У меня болела голова, а с собой, как назло, не было ни одной таблетки обезболивающего.

Я не знал, догнал ли отец и Анна Пашу, освободили ли они девочку и что они сделали с Пашей. Гадать можно было до бесконечности, но это всё равно что вилами по воде рисовать, проку с этого никакого.

Я устал, я был измотан, и мне чертовски хотелось пить, рот и язык пересохли настолько, что, казалось, я бреду в пустыне, а не посреди заснеженного города. Поэтому, когда из плотной снежной пелены внезапно вынырнул киоск, я, недолго думая, направился прямиком к нему. С одной стороны, мне сейчас хотелось чего-нибудь горячего, того, что могло бы меня согреть, но выбор был не велик, а с другой стороны денег у меня почти не было, и мне очень хотелось сэкономить хотя бы небольшую сумму. Хотя… какая разница?

Я взглянул на прилавок. Минералка, какие-то подозрительного вида соки, парочка бутылок с лимонадами с неимоверным количеством растворённого сахара и целые полки самого разного пива, как дешёвого, так и более-менее приличного. И всё холодное.

— А чаю нет? — спросил я, заглянув в окошко.

Скучающая продавщица-пенсионерка покачала головой.

— Кончился прям как раз перед тобой, милок. Могу беляши погреть.

Я ещё раз оглядел прилавок и увидел в самом дальнем углу крохотную бутылку дешёвого коньяка. Глянул на цену, мысленно присвистнул, а потом, посчитав свои финансы, сказал:

— Да, разогрейте один. И к нему вон тот одиноко стоящий коньяк.

Я давно заметил, что когда мой желудок пуст, а голова разваливается на части, то меня хорошо спасают рюмка-другая крепкого спиртного и старый добрый фаст-фуд. В данном случае, в той бутылке действительно было где-то так, а фаст-фуд вполне заменил беляш неизвестного изготовителя. Я, получив купленное, зашёл за угол киоска, где ветер дул не так сильно, съел беляш, с удивлением признав, что на вкус мясо в нём оказалось настоящее, и выпил половину стеклянной бутылки. Вторую половину перелил во флягу, которую я нашёл в клубе «Кассандра», после чего, ощутив, как мой боевой дух оторвался от плинтуса и завис где-то в десяти сантиметрах от пола, я пошёл дальше.

Искомый дом показался ещё минут через десять. Не очень большой, уютный, с большим двором, гаражом на пару машин, обнесённый сетчатым забором, а не крепостной стеной, что разительно отличало его ото всех других здешних домов. Синяя краска на стенах была не очень свежая, в некоторых местах выцветшая и облетевшая, да и ворота гаража оказались подверженными процессу ржавления, но, тем не менее, дом всё же символизировал истинное значение частного жилища. Без понтов, выпендрежей или недостроек, крутых машин, вертолётных площадок, высоченных заборов и понатыканных видеокамер, словно бы хозяин тщательно скрывает своё имущество ото всех и при этом опасается вражеских шпионов, которым только и нужно, что проникнуть в его двор и украсть из бассейна любимый надувной матрас.

Дом охраняли рипперы. Немного, всего двое, но даже два одержимых могли стать для меня серьёзным препятствием. Мне нужно действовать очень осторожно и при этом максимально быстро, чтобы Инесса не успела уйти из дома до того момента, как я проникну внутрь. Я уверен, что она не может знать того факта, что я знаю о её местонахождении, но при этом она вполне может что-то уже подозревать, поскольку я отделился от остальной группы и теперь не участвую в погоне за таким ценным призом. Со стороны это выглядит как минимум подозрительно, вдобавок, тот факт, что Паша — мой друг, и я не хочу, чтобы он умирал, она так же прекрасно знает. Но при этом я всё равно отделился от группы и куда-то ушёл.

Рипперы были уже фактически мертвы, когда я их обнаружил. Они истекли кровью, на которую налип снег, они замёрзли и посинели, но всё же продолжали вяло двигаться, повинуясь приказам их хозяйки. Было куда гуманнее пустить им обоим по пуле в голову, прекратить их страдания, но когда я навёл на них свой пистолет и положил палец на спуск, я снова не смог нажать на курок. Они не видели меня, поскольку оба смотрели куда-то на восток, а я подкрался к ним со спины. Холод действовал на них губительно, их кожа потрескалась настолько глубоко, что можно было в некоторых местах разглядеть кости. Мне было жалко их, но убить собственными руками их я не мог.

Я осторожно и тихо обошёл их, затем приоткрыл входную дверь и протиснулся в маленькую щель. Оказавшись внутри, я снова посмотрел на этих двух бедолаг и, убедившись, что они меня так и не заметили, аккуратно закрыл дверь.

Я оказался в маленькой прихожей, заваленной какими-то ящиками и коробками, старой сломанной мебелью и прочим хламом — в этом беда всякого уютного жилища. В комфортных условиях человек имеет дурную привычку накапливать хлам. В ближнем углу я приметил пару ржавых тяжёлых костылей и взял один из них. Раз уж я стрелять не могу, то хоть костылём отбиваться буду. Комната была проморожена зимней стужей, в ней отсутствовали батареи, и поэтому, видимо, дверь в соседнюю комнату была плотно закрыта, а имевшиеся щели заткнуты тряпками, чтобы не дуло. Я с заметным усилием открыл эту дверь и вошёл в следующее маленькое помещение — ещё одна прихожая, но уже настоящая, с вешалками, одеждой, и отсюда вели ещё две двери. Одна из них, возле дальней стены прямо по курсу, была маленькая и добротная, со ступеньками вниз — подвал, должно быть, погреб с котельной. Вторая — посередине правой стены, туда я и пошёл.