Надеясь получить одобрение за мнимую преданность к России, Фет-Али-хан вместо того получил от генерала Потемкина выражение сожаления, что отпустил посланного, а не задержал его в своих владениях, как бы следовало поступить человеку, преданному России[137]. Ошибшийся в расчетах дербентский хан видел, что интрига его против Ибраим-хана Шушинского также не удалась. Он сознавал, что его военные действия против Ибраима не могут быть успешны, так как большая часть его войск, не имея средств к пропитанию, расходилась но домам, а между тем жители Карабаха, оставив селения со всем своим имуществом, скотом и семействами, удалились в горы и, засев в крепких местах, готовы были встретить неприятеля. Затруднительное положение, в котором очутился Фет-Али-хан, было причиной, почему он встретил посланного Ираклия с особой предупредительностью. Он уверял мирзу Мисаила, что хочет сохранить с Ираклием дружбу и доброе согласие и, не имея никаких враждебных намерений против Грузии, не может, однако же, примириться с Ибраим-ханом. Дербентский хан предлагал разделить Карабах на две части – одну взять себе, а другую предоставить Ираклию, но с тем, чтобы в этом разделе русские не принимали никакого участия.
– Нам нужно, – говорил дербентский хан мирзе Мисаилу, – утвердить союз с царем Ираклием присягой, аманатами или свиданием. Я не требую от его высочества большого числа войск, а только пятьсот человек для завоевания Карабаха. Когда я возьму и разорю Шушу, я поселю жителей на равнине. Татарскую орду, принадлежащую Грузии, возвращу, а остальных разделим между нами или так: армяне достанутся его высочеству, а магометане – мне. Буде царю угодно будет, сделаем брата Ибраим-хана начальником Карабаха: пусть он нам обоим служит. Если мои предположения исполнятся, я не хочу иметь никакого участия в делах Ганжи, и тогда вся область перейдет к царю.
– Его высочество, – отвечал на это Мисаил, – находится под покровительством российской императрицы и без совета русского начальника ни в какие дела входить не станет.
Ответ этот не нравился Фет-Али-хану, который хотел удержать Ираклия от союза с Ибраим-ханом.
– Коронован был ваш царь? – спросил Фет-Али-хан, как бы меняя тему.
– Корона в роде наших царей не новость, – отвечал Мисаил, – они с давних времен были всегда коронованы. Остановка в сем произошла оттого, что светлейший князь (Потемкин) намерен прибыть в Моздок, а оттуда в Карталинию, чтобы короновать царя при себе.
– Царь и пред сим ввел россиян в свое отечество, – заметил Фет-Али-хан, – но никакого прока от них не видал… Чего вы от них теперь ожидаете?
– Такие слова простительно говорить кому-нибудь другому, а не вам, когда вы существуете единственно поддержкой России.
– Я не намерен, – отвечал Фет-Али-хан, – иметь какое-либо дело с русскими и делать их соучастниками в моих поступках. Если его высочество содержит несколько войск российских для своей стражи, пусть с ними и советуется, а я стараться буду завладеть Карабахом.
Спустя несколько дней Фет-Али-хан действительно подошел к Карабаху. Ибраим вышел навстречу неприятелю и, расположившись в четырех милях от него в одной из своих крепостей, просил помощи Ираклия[138]. Не имея в распоряжении свободных войск, грузинский царь вынужден был послать приказ Али-Султану и князю Андронникову, чтобы они, сняв осаду Ганжи, следовали на соединение с Ибраим-ханом.
Ганжинцы торжествовали, тем более что получили заверение Фет-Али-хана, что он сделает все возможное для освобождения заключенного хана и возвращения ему владения. Чтобы скорее достичь этого и поддержать Фет-Али-хана, ганжинцы стали склонять на свою сторону подданных Ираклию шамшадыльских и шамхорских татар, которые, видя временный успех ганжинцев, намерены были тоже отложиться от власти царя. Ираклий обратился тогда к помощи русских войск. Он просил полковника Бурнашева поддержать его в экспедиции против Ганжи. Бурнашев приказал трем ротам Горского батальона следовать в селение Муганлу, одной роте Белорусского полка из Сурама и трем из Еизихов прибыть в Тифлис, чтобы выступить оттуда с грузинскими войсками. Соединение обоих наших отрядов было назначено на реке Алгет. В Грузии остались только три роты Горского егерского батальона, расположенные в Сураме и необходимые для защиты страны от лезгин, совершавших набеги со стороны Ахалциха[139].
Не оставляя своих враждебных действий против Грузии, Сулейман-паша содержал лезгин на жалованье и, давая им приют в Ахалцихском пашалыке, направлял их время от времени в Грузию. На требование Потемкина не держать у себя лезгин Сулейман отвечал, что не имеет возможности запретить им приход в свои владения, и сваливал всю вину на Ираклия и его подданных.
«Для чего грузины, – писал он[140], – пропускают их чрез свое отечество и не воспретят проход им в Кахетию и Карталинию, чрез которые они выходят и ко мне. Каким образом мне воспретить им вход? Тем более что леки (лезгины) с нами одного закона, по которому взаимная вражда и брань воспрещается. Небезызвестно также вам и то, что Дагестан по своему положению составляет ближайшее соседство Грузии и удаленнее от меня; что народу сему издревле как Персия, так Ахалцих и Карталиния не в силах были в отечества свои возбранить проходы. Довольно видно из сего, что не я причиной и что я бессилен между двумя великими государями нарушить мир, ныне существующий».
Сулейман писал, что не он нарушает мир, а Ираклий, который, вторгаясь в турецкие владения, выводит жителей в Карталинию и что таким способом переселил к себе несколько сот крестьян.
Паша считал себя вправе поступать таким же образом и потому собрал в своих владениях довольно значительную толпу (до четырех тысяч) лезгин и ахалцихских турок, которые, как «заподлинно известно, – писал князь Потемкин-Таврический[141], – вызваны были в сей поход публичными крикунами».
В апреле 1785 года это сборище вторглось в Карталинию, разорило три деревни и увекло в плен более 600 жителей. Находившийся в Сураме майор Сенненберг, получив сведения о вторжении в Грузию значительной толпы грабителей, взял 200 егерей с одним орудием и бросился их преследовать. 16 апреля он настиг их на ахалцыхской дороге в семи верстах от Сурама, прижал к левому берегу Куры и после четырехчасового сражения разбил их наголову. Более 1300 неприятелей погибло в этом сражении, многие из них, спасаясь от русских пуль и штыков, бросались в Куру и утонули, не в силах добраться до противоположного берега, множество тел плыло по Куре до самого Тифлиса. Наибольшие потери понесли турки, 200 человек из них было взято в плен[142]. Победа была полная, и ее отмечали в Грузии и Имеретии. «Опыты храбрости наших войск, – писал Потемкин полковнику Бурнашеву[143], – и всегдашнее сокрушение лезгин, дерзающих противостоять храбрым нашим войскам, послужат в доказательство царю и всем грузинам, сколь велико для них благополучие быть под щитом российского воинства».
Скоро Ираклию предстояло убедиться в справедливости слов Потемкина, ибо, чтобы отомстить за поражение, нанесенное им Сен-ненбергом, 27 мая 1200 лезгин и 500 турок снова вторглись в Грузию. Выйдя ночью из Ахалциха и спустившись вниз по Куре, они опустошили несколько селений. Сенненберг взял 300 егерей, 125 грузин и три орудия и, выступив из Сурама, пошел навстречу неприятелю. 28 мая они встретились. Неприятель стремительно бросился на грузин, смял их и атаковал егерей. После часового, весьма упорного сражения майор Сенненберг, несмотря на замешательство грузин, рассеял неприятеля, оставившего на поле 300 человек убитыми и 63 – пленными[144].
