Находясь в столь затруднительном положении, Александр узнал, что генерал-майор Симонович прибыл в Сагореджо и идет на соединение с князем Орбелиани. Опасаясь быть атакованным в ущелье, царевич перебрался тайком в Манавское ущелье и там укрепился. Как только получено было известие о бегстве Александра, князь Орбелиани оставил небольшой отряд у Сигнаха и, отправив Тихоновского в Велис-Цихе, сам выступил 26 ноября к Манавскому ущелью и расположился в двух верстах от него.
Имея в отряде только 450 человек, князь Орбелиани ожидал прибытия Симоновича, который через три часа после прибытия князя Орбелиани также подошел к Манавскому ущелью, преследуемый неприятелем, напавшим на его арьергард. Жаркий бой продолжался до самой ночи; наши войска вступили в ущелье и вытеснили оттуда мятежников, потянувшихся частью в Сагореджо, частью в горы. Селение Манава было сожжено, и царевич бежал в Казисхеви, где не мог, впрочем, долго оставаться из опасения попасть в руки Тихоновского.
Стоявший у Велис-Цихе полковник Тихоновский, в день штурма Манавского ущелья нашими войсками, был атакован лезгинами, в числе 2000 человек, спешившими на помощь Александру. Отброшенные за р. Алазань на Гавазы, лезгины отправились обратно в свои селения, а полковник Тихоновский перешел в Казисхеви[96].
Царевич перебрался сначала в Пшавели, а потом в Тионети[97]. По следам его шел генерал-майор князь Орбелиани, но при всем желании не мог настичь Александра. Горы, леса и бесчисленные ущелья представляли множество дорог и закрытий для его шайки, состоявшей исключительно из одних конно-вооруженных людей. Они легко проходили там, где нашим войскам с вьюками и обозами почти невозможно было пробраться. Не задаваясь целью нагнать царевича, князь Орбелиани главнейшим образом принимал меры к успокоению жителей и наказанию виновных. Главнокомандующий приказал взыскивать в контрибуцию с каждого двора по три рубля, по три коды пшеницы и по одной коде ячменя; с нацвалов и кевхов, участвовавших в бунте, брать вдвое, а имение князей Андрониковых отобрать в казну[98].
Император Александр не одобрил распоряжения Ртищева и не находил его полезным для края.
«Средства подобного рода, – писал государь[99], – обыкновенно не были успешны к преклонению умов; напротив, составляя разорение, легко послужат они поводом к вящему ожесточению народа, недавно поступившего в подданство России и не имеющего достаточного понятия о законах нового своего государства.
Посему повелеваю вам, на будущее время, никогда контрибуции на российских подданных не налагать, а в наказание бунтовщиков поступать по точной силе законов. Пример таковой в глазах верных катехинцев и покровительство сим последним возбудят их более на приверженность к престолу, нежели взыскание известной, так сказать, за измену платы, неупотребительной в государстве нашем.
Что же принадлежит до предположения вашего производить из собранной в контрибуцию суммы мясную и винную порции войскам, то я желаю знать, для каких войск именно определена сия порция и сколько на оную потребно суммы в месяц равно, сколь велика сумма, в контрибуцию собранная?
Если местное положение позволяет, чего мне отсюда предвидеть невозможно, то лучше, кажется, в те селения, на которые падает подозрение, в каких-либо неблагонамеренных поступках против правительства, располагать самые войска квартирами, с производством им с тех селений мясной порции натурою, чем бы самым еще более различены были жители мирные от бунтовщиков, или брать с оных аманатов, но все сие должно зависеть собственно от вашего усмотрения».
Повеление императора было получено главнокомандующим тогда, когда большая часть контрибуции была собрана. Народ и князья повиновались распоряжениям правительства и являлись с покорностью и просьбою о прощении. Царевич бежал в пшавам, и князь Орбелиани, заняв селение Тионети, вошел в сношение с деканозами (священниками) и потребовал от них выдачи Александра, обещая за то денежную награду. Ртищев также писал об атом пшавсвому старшине.
«Всей Грузии известно, – говорил главнокомандующий[100], – что Александр проклят отцом своим, царем Ираклием, за беззаконные его дела и намерения. Родительская клятва сия, услышанная правосудным Богом, будет преследовать его несчастьями до гробовой доски, навлекать подобный гнев Божий на всех его сообщников и несчастье на ту землю, где он будет иметь свое пристанище, ибо клятва родительская важна перед Богом. Итак, в отвращение многих зол, предстоящих для пшавского народа, я поручаю вам, как благоразумнейшему в своем обществе, имеющему справедливость, уважение от народа и усердному к службе государя императора, принять все меры в поимке сего беглеца и представлении ко мне».
Старшина отвечал, что пшавы не принимали к себе царевича Александра, который ушел к хевсурам. Преследовать его в горах не было никакой возможности, и генерал-майор князь Орбелиани, оставив в Тионетах майора Борщова с 300 человеками пехоты и двумя орудиями, отошел сам в селение Ахмети[101]. Он предполагал запереть небольшими отрядами все хевсурские и пшавские ущелья и, не пропуская жителей, пасших свой скот на полях Грузии, заставить их тем выдать царевича. Мера эта, конечно, могла бы привести к существенным результатам, но главнокомандующий, не желая прибегать к поголовному разорению жителей, решился вступить в сношение с Александром и убедить его покориться русскому императору.
«Доколе пагубное ослепление кахетинского народа, – писал Ртищев царевичу[102], – водило вас на своих помочах вероломных и буйных, хотя слабых, то я, исполняя священные для меня обязанности верного подданного моему всемилостивейшему государю императору, повелевал действовать против вас так, как против неприятеля и нарушителя общественного спокойствия. Но теперь, когда жертвы бессилия вашего пали под бедствием своим, и подпора, впрочем всегда суетная, ваша рушилась, я побуждаюсь гласом человеколюбия и уважения к знаменитому происхождению вашему, а паче ведая неизглаголанное милосердие его императорского величества ко всем членам грузинского царственного дома, только при несчастий вашем обращаюсь к вам на помощь, с искренностью честного человека и христианина, объясняя вам следующее:
Взгляните сами на ужасную картину тех бедствий, в которые ввергнут вами кахетинский народ, и вопросите совесть вашу, угодное ли дело сделали вы перед Богом и пред человечеством, учинившись орудием напрасного пролития крови христианской и несчастья тысячи семейств? Потом посоветуйтесь с сердцем вашим и с рассудком совести вашей, – тогда верно они научат вас, что вам теперь делать и чем вы можете умилостивить правосудного Мздовоздателя как в сем, так и будущем веке!
Не нужно напоминать мне вам, что теперешняя жизнь ваша есть самая бедственная и не может назваться жизнью, а только продолжительным мучением, ибо верно вы чувствуете все сие в собственной вашей совести, боясь врагов своих, боясь наемников, боясь приближенных и друзей своих и, наконец, боясь даже собственной тени вашей. Отчего же все сие происходит? Я вам скажу истину: от того, что дерзаете идти противу неисповедомых преднамерений вышнего Промысла, пекущегося о благе народов и для сего предавшего Грузинское царство, по доброй воле бывших на оном помазанников Божиих, во власть и защиту от врагов, могущественному, сильнейшему и милосерднейшему из христианских государей, российскому императору; от того, что вы, ослепясь бедственною для вас и для участников ваших суетностью, не стремитесь с покорностью воле Божией в отеческие объятия милосердного монарха, устроившего прочное счастие ваших братьев, сестер и всех кровных вам, а стараетесь раздирать утробу собственного вашего отечества, прилепляясь к всегдашним врагам не только дома вашего, но и самой веры, и ищете помощи у тех, кои всегда упивались кровию вашего отечества. Наконец, от того, что вы, усиливаясь проложить себе путь неправдою, может быть, доселе не хотели верить, что Бог не благословляет ваших намерений и что правосудие небесное действует уже над вами и в сей жизни!
