Грузины отказались поставлять хлеб по этим ценам, и исправлявший должность правителя Грузии генерал-майор Сталь 2-й доносил, что назначенных для покупки в Сигнахском уезде 40 000 код[6] пшеницы жители не соглашаются продать. Сталь просил уездного маршала князя Андроникова, капитан-исправника Сорокина и митрополита Иоанна Бодбеля уговорить жителей поставить требуемое количество пшеницы. Несмотря на увещания, туземцы соглашались поставить только 10 000 код, и притом с условием, чтобы в том числе была одна треть ячменя. Тогда Сталь донес, что упорство жителей происходит от подстреканий князей, маршала и, главное, от наговоров Вачнадзе Бебурова. Он просил назначить экзекуцию, взять хлеб силою «и тем дать им почувствовать над собою власть правления российского и отвлечь от мысли своеволия, возникшего со времени выведения из Сигнахского уезда трех полков и полученных возмутительных писем от беглеца Александра царевича»[7].

Экзекуция была назначена; войска размещены по деревням, и положение населения ухудшилось от более суровых требований. Народ несколько раз обращался с просьбою вывести из деревень войска, но на эту просьбу отвечали требованием скорее поставить хлеб в магазины. Тяготясь таким положением и испытывая сами недостаток в хлебе, жители почти ежедневно собирались около своих церквей для совещания о мерах к скорейшей поставке хлеба. Сюда являлись агенты царевича Александра с фирманами Аббас-Мирзы, который писал об отправлении грузинам значительной суммы денег и, обещая явиться на помощь, просил их оказывать сопротивление русским[8]. Ввиду своего бедственного положения грузины готовы были податься всякого рода внушениям. С каждым днем число недовольных увеличивалось. Духовенство было недовольно уменьшением числа епархий, упразднением некоторых приходов, уничтожением церковных имений и передачею их в казенное ведомство; князья – ограничением их власти и уничтожением моуравств, а народ тяготился притеснениями мелких чиновников, налогами и обременительными нарядами, среди голода, болезней и значительной смертности. При таких условиях беспорядки явились тотчас же, как только известный предел был перейден…

Рано утром, 31 января 1812 г., набатный звон колоколов селения Ахмет собрал в сельской церкви всех жителей деревни. Здесь они узнали о прибытии экзекуции, требовавшей провианта. Отказавшись исполнить требование, грузины бросились на команду и выгнали ее из селения.

Посланный на другой день новый отряд, подходя к селению, был встречен выстрелами возмутившихся, к которым успели присоединиться пшавы, хевсуры и жители сел Матан и Тионет. Из этой последней деревни команда была также изгнана и частью перерезана. Народная ярость была возбуждена одною женщиною, которая, вбежав в средину толпы, бросилась к мужу, стащила с него папаху (шапку), надела ее на себя, а на мужа накинула свое покрывало (чадру).

– Теперь ты жена, а я муж! – кричала она. – Я обесчещена и иду мстить за тебя!

С этими словами она выхватила у мужа кинжал и бросилась к дому; толпа ринулась за нею. Офицер был заколот; команда перерезана[9]. Восстание быстро распространилось и охватило всю Кахетию; увещания капитан-исправников не действовали. Народ повсюду отказывался повиноваться, и от одного селения к другому скакали зачинщики, угрозами заставляя жителей присоединяться к ним и истреблять все экзекуционные команды. Грузины следовали за коноводами, хотя сознавали в душе несообразность своего поведения и искренно желали оставаться верными русскому императору.

«На тот конец сделали мы бунт, – говорили жители селений Нукреян и Магаро, – чтобы нас больше не притесняли, а не на тот, чтобы лишиться российского покровительства… Сопротивлялись же против россиян[10], в чаянии том, чтобы правительство обратило внимание на состояние наше и не оставило определить к нам одного из российских, а другого из грузинских чиновников, для управления нами и удовлетворения просьб наших»[11].

По получении первых известий о восстании военное и гражданское начальство разослало повсюду предписания приостановиться взысканием провианта с жителей. Тогда же разосланы повеления ко всем комендантам, капитан-исправникам, моуравам и уездным маршалам о принятии необходимых мер предосторожности и употреблении всех способов для удержания народа от мятежа; князья, пользовавшиеся уважением народа, и почетные духовные особы были посылаемы для увещания, но все оставалось напрасным. «Ожесточенный народ, – доносил маркиз Паулуччи, – не внимал никаким советам, стрелял по тем, кои старались его успокоить, и умерщвлял всех попадавшихся ему в руки курьеров и лазутчиков, от правительства посланных».

Соединившись с пшавами и хевсурами, возмутившиеся преградили все дороги в Кахетии и отрезали пути отступления нашим войскам. Последние, будучи разбросаны самыми маленькими командами по отдельным деревням, были застигнуты врасплох. Города Телав и Сигнах подверглись осаде; в последнем все чиновники и гарнизон были вырезаны. Та же участь постигла пятый эскадрон Нарвского драгунского полка, стоявший в селении Кака-бети. Нижние чины защищались в сараях, эскадронной конюшне, бане, но, уступая в численности, по большей части погибли. Один только унтер-офицер со штандартом успел прискакать в штаб полка, в деревню Сагореджо; туда же прибыл со знаменем и есаул донского Поздеева 8-го полка Кузнецов, из селения Анаги, которое было сожжено вместе с провиантскими магазинами.

Жители селений Ахмета, Тионет, Матаани и Маралисы, соединившись вместе, при содействии армян, живших в предместье Телава, ворвались, 2 февраля, в форштадт этого города, разграбили все квартиры, умертвили нескольких солдат и расхитили из сельских магазинов податной провиант. Телавский комендант, майор Шматов, с 60 человеками заперся в крепости и защищал ее до прибытия майора Вронского с тремя ротами 9-го егерского полка, стоявшими вблизи Телава, в селении Гомборах, и 250 человек нарвских драгун, отправленных генералом Портнягиным с майором Есиповым. Пробиваясь сквозь толпу инсургентов, Есипов был убит, но драгуны достигли до крепости, хотя и с весьма большою потерею в людях. Из 250 человек драгун пришло в крепость только 148 человек, а отряд егерей, пробиваясь через толпу, потерял 11 человек нижних чинов убитыми, 10 человек захваченными в плен и ранеными: двух офицеров и 30 человек рядовых.

Восставшие кахетинцы провозгласили царевича Григория[12] своим царем и решились признать его власть над собою. Недалекий по своим умственным способностям, хромой от природы и забытый русским правительством, Григорий жил на свободе в Кахетии[13]. Не пользуясь до сих пор ничьим уважением, царевич вдруг, при открывшемся восстании, вырос в глазах народа и стал играть довольно видную роль. Поверив в возможность сохранения за собою звания царя Грузии, Григорий принял предложение и явился среди мятежников предводительствовать их толпами. Имя его стали упоминать в церквах, как законного царя Грузии. Царевич начал издавать от своего имени возмутительные прокламации и письма[14]. Кахетинцы толпами спешили под его знамена. Пристрастие народа к бывшим членам грузинского царского дома сделало теперь особенно вредным пребывание Григория среди инсургентов. Деревни одна за другою присоединялись к возмутившимся. Посланные с разных концов и по разным направлениям развозили возмутительные письма.

«Мы все, кахетинские князья, – говорилось в одном из таких писем, – кизикские (сигнахские) чиновники и кевхи, народ пшавский, тушинский и хевсурский, пишем к вам. Верьте Богу, что начиная от Тионет до Кизика (Сигнаха) и от Кизика до Маркопи, российского имени нет. За наше притеснение и за вас вступаемся мы, что такие дела делаем. Вы, подобно сему, покажите нам, сколько можете, какое-нибудь дело, т. е. пригласите поскорее царевича (Григория). Мы, кроме одного царя, ни в чем недостатка не имеем. Если вы согласны с нами – отвечайте, а если нет, то мы (одни) с ними разведаемся. Если в сем нам не верите, то здесь и татарский народ живет: спросите их и узнаете, что мы в крови замараны»[15].