Гали сказал, чтобы мы особо не пересекались друг с другом, так безопаснее. Но тут же совсем нечем заняться! Какая смертельная тоска меня ожидает!
Проверяю карманы: на месте ли выданные Скаутом деньги на еду. В коридоре стоят автоматы с сандвичами и горячими блюдами, но Гали посоветовал ходить в кафе рядом с каютами второго класса, там еда более приемлемая. В первом классе лучше не появляться — там слишком мало народа и каждый новый пассажир сразу привлекает внимание. Жалко. Вот где должны вкусно кормить. К хорошему быстро привыкаешь. На Земле мы ели только натуральные продукты.
Как я и предполагала, три недели путешествия тянутся невыносимо медленно.
Румяный парень рядом со мной не храпит, но мечется и громко стонет во сне. Такой молодой, а нервы ни к черту. И футболки можно было бы почаще менять. Другая моя соседка, девочка, которую родители зовут Пупс, спит тихо. Но зато днем любит распевать попсовые песенки. А слуха у ребенка нет совсем. Иногда хочется пнуть ее ногой, особенно с утра.
Вопреки запретам Скаута ко мне часто заглядывают Терри и Димыч. Поодиночке. Терри расспрашивает меня о Димыче, а Димыч, в свою очередь, рассказывает, какая Терри хорошая и замечательная. Если они вдруг сталкиваются у моей полки, то краснеют и лепечут что-то совсем уже нечленораздельное. Детский сад — штаны на лямках. Потом вижу их вдвоем в коридоре. Стоят, дураки, у кофейного автомата, улыбаются и пялятся друг на друга, как два пеликана.
Через пару дней Терри забирается ко мне на нары и, отводя взгляд, шепотом спрашивает, будет ли это очень плохо, если она разрешит Димычу себя поцеловать. Потом, став совершенно малиновой, интересуется, целовалась ли я когда-нибудь. Подавляю в зародыше желание объяснить ей в подробностях, чем я еще занималась в своей жизни. А то ведь с полки свалится.
Дымыч сначала очень недоволен образовавшимся вокруг него вакуумом. Но потом на него кладут взгляд две шумные бедовые девчонки-подружки из Невады. Загорелые и белозубые фермерские дочки с круглыми попками. Они громко хохочут, вольно раскинувшись на полке у Дымыча, и шлепают его по коленкам. Думаю, Дымыч очень скоро лишится невинности в их шаловливых ручках. В душевой кабинке для инвалидов, например. Очень подходящее место для таких дел.
А я валяюсь на полке поверх одеяла, закинув руки за голову, и веду долгие мысленные разговоры со Скаутом.
«Скаут, — объясняю я ему, — Ты не прав, Скаут. Я уже совсем взрослая. И умею отвечать за свои поступки. И, если уж на то пошло, разрешены же на Венере браки с шестнадцати лет. Правда, они там долго не живут, на Венере. Но все равно. И потом, я без тебя просто не могу. Дышать не могу. Жить не могу. А ты, чурбан бесчувственный, этого не понимаешь. И что мне теперь со всем этим делать — я не знаю!»
Мой мысленный Скаут со всем соглашается, смотрит на меня влюбленными глазами и пытается обнять.
— Не надо, — удерживаю я его. — У всех на виду не надо. Вот долетим…
И с удовольствием наблюдаю, как у Гали вытягивается физиономия.
Но настоящий, живой Скаут, из плоти и крови, очень редко смотрит в мою сторону. И если и есть в его взгляде какая-то влюбленность — она мне не заметна. Так, мазнет взглядом, убедится, что все в порядке, и отвернется.
В конце концов я не выдерживаю. Однажды, при слабом ночном освещении, осторожно забираюсь к Скауту на полку и ныряю под одеяло. И сразу задыхаюсь от такого знакомого, такого родного запаха.
Гали тут же просыпается, как от толчка. Он вообще спит очень чутко. Время тянется бесконечно медленно. Смотрю, не отрываясь, в светлые глаза. Я могу сто, тысячу раз сделать так, что бы Скаут потерял голову и уже ни о чем не думал и ничего не соображал. Но я так не хочу.
— Пудель, — наконец шепчет Гали. — Что ты тут делаешь?
— Я все равно не уйду, — выдаю я вместо ответа.
— Хорошо, оставайся. Только лежи спокойно. А то я тебя скину.
Тихонько поворачиваюсь к Скауту спиной, прижимаюсь крепко-крепко. Гали накрывает меня своей тяжелой лапой. Я все жду, что он поцелует меня в затылок. Или в шею. Но этого не происходит.
По щеке, на шершавую простыню, скатываются слезы. Хорошо, что Скаут их не видит.
Мы сходим с корабля почти самые последние, когда основная масса пассажиров уже схлынула. До этого мне пришлось лицезреть сцену прощания Дымыча с попутчицами из Невады. Душераздирающее было зрелище, с прологом и эпилогом.
Моя девочка-соседка машет рукой на прощание. Я таки научила ее играть в дурака. Хотя родители на меня косо смотрели. Сначала. Потом я и их уговорила присоединиться.
Я очень рада покинуть человеческий улей, в котором провела три недели. Причем последние два дня — с засорившимся унитазом в женском туалете.
В ушах до сих пор стоят вопли детей, храп взрослых и надоевшая ругань соседей.
Меня захлестывает чувство абсолютной вседозволенности. Наша маленькая группа медленно продвигается по самому центру космопорта и нас никто не видит. Служащие на таможне, вооруженные полицейские, готовые вцепиться в глотку сторожевые псы — все равнодушно глядят сквозь нас. Но стоит Димычу на секунду отвлечься и нас тут же разорвут на части. Только Димыч, слава богу, не отвлекается. Еще бы. Рядом с ним осторожно, как по хрустальному мосту, ступает Терри.
Мы выходим из космопорта из западных ворот.
— Нам туда. — кивает Скаут в сторону желтого чистенького микроавтобуса. За рулем, мирно улыбаясь сидит… Мадам. Хорошо знакомые мне голографические уши торчат из — под розовой панамки. Вот уж сюрприз, так сюрприз. Уж ее-то что с нами связывает?
— Скаут? Мадам тоже Предтеча?
— Нет, но она нам сегодня поможет. Мадам всегда рада оказать мне мелкую услугу.
Мадам совершенно равнодушно воспринимает погрузочную возню наших невидимых фигур.
Когда все, наконец, рассаживаются, Скаут крутит ручку затемнения окон и Димыч убирает Полог.
Мадам облегченно вздыхает. И с интересом нас разглядывает. Как старых знакомых.
— Никак не могу привыкнуть к этим вашим выходкам, — заявляет она укоризненно. — Скаут, милый, все в порядке? Мальчишки как возмужали! Мальвина, ты все молодеешь! Пудель, и ты сними? Кого только не встретишь в компании с Гали. Вроде подросла. Но такая же дохлая. И зачем такая ужасная стрижка?
Скаут наклоняется к водительскому сидению и целует Мадам в щеку. Мадам в ответ треплет его по шее. Фу, какая фамильярность!
Микроавтобус медленно трогается с места. Скаут, обернувшись, смотрит в заднее стекло, не потянулись ли за нами какие — нибудь подозрительные объекты. Вроде все в порядке. Пока.
Мадам и Гали обсуждают дальнейший план действий. Слушаю очень внимательно.
Мадам высадит нас у склада маленькой компании, занимающейся межгородскими перевозками, у которой есть ледяные танки и выход из-под Купола. Сегодня выходной. На складе всего два человека охраны. Проблем быть не должно.
— Вот то, что ты заказывал, — Мадам кивает на два больших ящика в хвосте автобуса. Гали открывает крышки и начинает раскладывать содержимое на пустых сидениях. Шесть белых, аккуратных скафандров разных размеров. И шесть плазменников. Четыре тяжелых Cкорострела. И два Малыша. Мне и Терри, значит. Веселая нас ожидает поездочка! Попросить бы сейчас Мадам остановить автобус и смыться в неизвестном направлении. Туда, где нет скафандров и автоматов. Только это ведь ничего не изменит.
Вопросительно смотрю на Скаута. Он берет в руки один из Малышей. Терри тут же хватает другой и наставляет его на Гали. Скаут, чертыхаясь, отбирает у Терри оружие и кладет в сторону:
— Лучшее, что ты сможешь сделать — это никогда до него больше не дотрагиваться.
Терри обиженно поджимает губы. Но мне Гали все же показывает, куда надо нажимать, чтобы это безобразие стреляло.
Потом Скаут с Мадам обсуждают что-то про оплату. Про сейф в банке на Амальтее. Но это мне уже неинтересно.
Захват компании по перевозкам проходит на редкость неинтересно. Мадам останавливает автобус у входа. Высаживает нас и уезжает. Скаут секунду возится с электронным замком, открывает дверь и исчезает в помещении. Через пять минут появляется снова и машет рукой: можно заходить. Куда он дел охранников — не мое дело.
