— Где то волшебное убежище, к которому ты должна была меня отвести?

Я улыбаюсь. Видимо, он не понимает, что может получить на причале Мёрфи.

— Недалеко отсюда. Может быть, десять-пятнадцать минут. Почему ты спрашиваешь?

— Ты всегда задаешь столько вопросов? Я последую за тобой.

— Уверен?

— Твоя уникальная возможность сгорит, если ты не отведешь меня туда сейчас же.

— Хорошо, где ты припарковался?

Он указывает на старую коричневую BMW, припаркованную на улице около администрации.

— Хорошо, я встречу тебя там, просто следуй за мной.

Мы пересекаем черту студент-репетитор и направляемся на неизвестную территорию. Но это хорошо, ведь Гордон очаровывает меня. Я знаю, что он переутомлен, слишком серьезен, и даже дерзок время от времени, но всё же… У меня есть чувство, что у него существует другая сторона, которую я ещё не полностью вижу. Я не знаю, какая она, но она есть. И этого достаточно, чтобы втянуться.

Глава 10

Частные святилища на то и частные — там можно размышлять, слоняться без дела и мечтать, и никакая мама не сможет прервать и попросить развесить вещи из стирки, прежде чем они сгниют в стиральной машине. Но Гордон выглядел таким сломленным, настолько подверженным пыткам, он отчаянно нуждался в перерыве, и я не знаю лучшего месте для него.

С учетом наших мелких ссор я понимаю, насколько противоречиво делить с ним моё святилище, но непротиворечивость противоречива в соответствии с тем, как Гордон заставляет меня чувствовать. Я догадываюсь, что это и есть то, что люди подразумевают под отношениями «любовь-ненависть». Как, например, сейчас: я чувствую себя гиперстранно, т.к. Гордон едет за мной. Стоп, он же все еще едет за мной?

Я проверяю зеркало. Да. На месте.

Я поворачиваю на улицу Мёрфи, где трава растёт выше, чем следует, а дома нуждаются в покраске. Я пулей мчусь на Лолите по дороге, возбуждаясь от скорости, затем заворачиваю на подъездную дорожку Мёрфи.

Гордон следует за мной, но я знаю, что на машине скорость совсем не так ощущается. Я направляюсь к гравийной дорожке, ведущей к причалу, и заглушаю двигатель. Гордон хрустит шинами по земле и останавливается. Сняв шлем, я замечаю, что он замер в машине. У этого мальчика проблемы. Я киваю, чтобы взбодрить его. В нескольких шагах от него на нас смотрит цапля.

Наконец, Гордон выходит из машины и плетется ко мне.

— Где мы?

Меня приветствует гул и стрекот сотен насекомых в траве.

— Ты имеешь в виду в буквальном или в переносном смысле?

— Любое объяснение подойдет.

Я начинаю спускаться, Гордон за мной.

— В буквальном смысле, мы в устье. В переносном — это мой дом.

Он кивает с ухмылкой.

— Я могу также жить здесь. Постоянно.

Мы ступаем на старые доски и приближаемся к краю лодочного причала. Вода сегодня слизистая и коричневая. В просветах можно увидеть, как рыба-игла питается мутью с поверхности.

Гордон стоит, скрестив руки на груди.

— И это то место, которое ты так хотела, чтобы я увидел?

Он улыбается, игриво ударяя мою руку со своей стороны. Гордон — крупный, сильный парень, так что я в итоге почти падаю. Не то, к чему я привыкла.

Я сажусь на причал, свешивая ноги с края, и откидываюсь назад.

— Можешь смеяться, сколько хочешь, но, если останешься здесь надолго, увидишь, что это место волшебное.

— Это место отчаянно нуждается в экологическом вмешательстве, вот что.

— Вода и должна так выглядеть, — возражаю я. — Это свежесть и соль, смешанные вместе. Здесь целая хрупкая экосистема.

— Я знаю. Просто пошутил. — Он садится рядом со мной, заслоняя солнце. Мы осматриваемся и слушаем звуки болота, настоящие природные голоса, но Гордону, кажется, всё еще неуютно. Он слишком тихий.

Что бы сделал Рок, если бы увидел меня здесь с Гордоном? Наверное, задал бы миллион вопросов. Кто этот чувак? Зачем ты привела его сюда? Ты думаешь, что он привлекательный? Периферийным зрением я замечаю Гордона, всматривающегося в какое-то движение в воде. Я пользуюсь случаем, чтобы быстро его проверить. Он не брился день или два. Если застигнуть его врасплох, легко увидеть, что он довольно привлекательный.

А то, что он здесь со мной, делает его неотразимым. Он мог бы заниматься своими делами дома, учиться, играть в судоку, заполнять заявления в колледж, но всё не так. Он прилагает усилия, чтобы общаться со мной, чтобы ответить на мой вызов, и чтобы показать, что у него есть большее, чем кажется на первый взгляд.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он обнимает коленки.

— Наверное. Я просто... я не знаю, что здесь делаю.

— Так иди, если тебе не комфортно. Ты не обязан…

— Нет, — он прерывает, его голос решителен. — Я чувствую себя комфортно. Да. Вот чего я не понимаю. Я не должен чувствовать себя здесь комфортно. Обычно, просто сидеть для меня неприемлемо, словно я впустую трачу время, когда должен использовать каждую свободную минуту для самосовершенствования.

— Рада слышать. — Я не хочу полностью менять Гордона, лишить его личности или что-то такое. Я только хочу, чтобы он немного расслабился, и это хорошо. Действительно хорошо. — Иногда, — говорю я ему, — я сижу здесь, словно в трансе. Неважно, что произошло за день, неважно, что происходит в мире вокруг меня, я чувствую себя спокойно.

— Кажется, это называется медитацией?

— Ладно. Прости, что мне нужно пятьдесят слов там, где тебе хватает одного.

Я смеюсь. Он тоже.

Я смотрю на воду и рябь на поверхности.

— Но иногда, — говорю я, — я сижу здесь и думаю о людях в других местах, проживающих жизнь параллельно моей. Может быть, какая-то женщина в Афганистане в этот самый момент ищет своих пропавших детей, скрываясь, чтобы спасти свою жизнь, а я в это время сижу здесь, как избалованная маленькая принцесса, беспокоясь, пойдёт ли сегодня дождь или смогу ли я оставить себе мотоцикл ещё на год.

— Ты ничем не можешь помочь той женщине в Афганистане, так что даже не переживай. Этому миру нужны разные люди. Бедные нужны так же, как и богатые. Нужно плохое, чтобы можно было иметь и хорошее, и нужно несчастье, чтобы чувствовать благодарность. Это баланс. Как твоя экосистема.

— Ну, и кто, помимо меня, любит печенье с предсказанием? — дразню я.

— Так и есть.

Он лежит, скрестив руки на груди.

— И я думала, что я циник.

— Ты? — Он смеется. — Ты наименее циничный человек из всех, кого я знаю.

Забавно, потому что Рок, кажется, думает иначе. Удивительно, как один разговор с Гордоном все мои размышления переворачивает с ног на голову.

— И я не циничен, я пытаюсь быть реалистом, — говорит он, закрывая глаза.

Может, он прав? Если бы не эта воображаемая женщина в Афганистане, я могла бы не думать о том, насколько я благодарна. Я могла бы стать настоящим избалованным ребенком, как та девушка, с которой встречался Рок и на которую он продолжал жаловаться. Она никогда не бывала ничем довольна. Через некоторое время, я, наконец, спросила его: «Если она тебя так раздражает, почему ты до сих пор спишь с ней?

На что он ответил: «Из-за секса», насмехаясь надо мной так, будто это самый глупый вопрос, который он когда-либо слышал.

Мне пришла в голову ужасающая мысль. Не потому ли Гордон здесь? Вдруг он неправильно понял моё приглашение. Я оглянулась. Гордон, кажется, в состоянии близком к дремоте. Я сама частенько бывала в таком состоянии возле лодочной пристани Мёрфи, так что я серьёзно сомневаюсь, что у него сексуальные намерения.

— Почему ты водишь мотоцикл? — внезапно задаёт он вопрос.

Есть над чем задуматься в теории сна.

— Мой дядя дал его мне.

— Он дал тебе мотоцикл? Он что, сошёл с ума?

— Он умер.

— Оу. Извини, я не знал.

Мгновение проходит, ни один из нас ничего не говорит.

— Он умер от лейкемии. Прошлым летом.

Мои слова, словно маленький бумеранг, который вылетает, а затем возвращается, чтобы ранить меня.