Я слышала, как они тихо спорили за моей спиной, аристократические интонации барона смешивались с ругательствами Стокера. Я вытянула руку, и он резко окрикнул меня:
– Не трогайте! Я чуть не целый год убил на то, чтоб раздобыть эту проклятую лягушку, и найти ей замену практически невозможно.
Если он надеялся, что его резкость меня испугает, значит, следовало с самого начала показать, что это не так. Я взяла банку в руки и повернулась к ним с милой улыбкой.
– В таком случае вам следует лучше заботиться о ее сохранности. Герметизация в банке нарушена и защитный раствор испорчен. Кроме того, кажется, что экземпляр очень плохо закреплен. Жаль, очень жаль, ведь это такая милая маленькая Phyllomedusa tomopterna.
Его мускулы напряглись.
– Как ясно написано на этикетке, это Phyllomedusa tarsius.
– Да, я вижу, что написано на этикетке, но это неверно, что можно определить по окраске задних лапок. У этой они ярко-оранжевые, с выраженными тигриными полосками. А у tarsius лапки зеленые. Я, право, очень удивлена, что вы этого не увидели. Мне казалось, что такой неутомимый коллекционер должен был заметить эту разницу. Но, может быть, у вас просто не было возможности изучить ее более тщательно.
Мистер Стокер слушал меня с открытым от изумления ртом, но быстро опомнился.
– Уверяю вас, мисс Спидвелл, я прекрасно знаком с этим конкретным экземпляром, потому что сам раздобыл его в джунглях Амазонки.
Я пришла в восторг. Конечно, его манеры были просто ужасны, а отношение к гигиене – сомнительное, судя по состоянию его рук, но всякий человек, побывавший на Амазонке, заслуживал того, чтобы с ним побеседовали.
Очевидно, мистер Стокер не разделял моего интереса к этому разговору, потому что он вновь повернулся к барону в последней попытке его переубедить.
– Мне некогда присматривать за твоими девицами, Макс. К следующему месяцу я должен закончить этого чертова слона – иначе лорд Розморран мне не заплатит.
– Дорогой друг, я бы не просил, если бы не было острейшей необходимости.
Мистер Стокер ничего не ответил, и барон, почувствовав, что побеждает, надавил еще:
– Прошу тебя об одной-единственной услуге, в память о тех опасностях, что мы пережили вместе.
Мистер Стокер залился краской.
– Это очень изощренная форма шантажа, Макс, – напоминать людям об их долгах. Хорошо, будь я проклят, но я всегда был человеком слова. Я все выполню, оставлю леди здесь до тех пор, пока ты ее не заберешь.
Барон похлопал друга по плечу.
– Этим ты отдашь свой долг сполна.
– Не могу понять, каким образом, – возразил мистер Стокер. – Властные девицы вовсе не в твоем вкусе.
Я прилежно пропустила оскорбление мимо ушей и вернула филломедузу на место. Барон сразу же собрался уходить, попрощавшись со мной как истинный тевтонец: склонившись над моей рукой и лихо щелкнув каблуками.
Он задержал мою руку в своей и внимательно посмотрел на меня.
– Дитя мое, оставляю вас под надежной защитой, более надежной, чем мог бы обеспечить сам. Вскоре я пришлю весточку.
– Да, постарайтесь поскорее, – ответила я с некоторым раздражением, сверкнув глазами на мистера Стокера. Но тот вместо ответа лишь презрительно скривил губы.
Барон как будто колебался.
– Вы должны понять, если бы это было в моей власти, я бы все вам рассказал…
Я жестом прервала его.
– Я немного узнала вас во время нашего путешествия. Вижу, что вы человек чести, барон. Мне совершенно ясно, что вы связаны жесткими обязательствами. И я должна их уважать.
– Вы их уважаете, но вам это не нравится, – добавил он, и я заметила огонек в его глазах.
– Очевидно, вы тоже немного узнали меня в пути, – заметила я. – Ну что ж, давайте попрощаемся на немецкий манер. Auf Wiedersehen, барон.
Он во второй раз щелкнул каблуками и пожал мне руку.
– Храни вас Господь, мисс Спидвелл.
Он ушел, и мистер Стокер проводил его до двери; вернувшись минуту спустя, он обнаружил, что я снова изучаю его экспонаты.
– Барон не говорил мне, что вы таксидермист, когда предложил остановиться у вас, – вежливо заметила я.
Он вернулся к слону и взялся за инструменты.
– Я натуралист, – поправил он. – Таксидермия – лишь часть моей работы.
Он не предложил мне ни присесть, ни поесть, но я и сама не собиралась церемониться. Я обнаружила изъеденный молью диван, заваленный грудой шкур, и немного отодвинула их в сторону, ровно настолько, чтобы примоститься на краешке. Я присела осторожно, потому что заметила, что у дивана не хватает одной ножки, и вместо этого он опирается на стопку истлевающих томов «Описания Египта».
– Сейчас очень поздно или же очень рано, но вы все еще работаете.
Он долго ничего не отвечал, и я подумала, уж не решил ли он изводить меня молчанием. Но он просто проверял клей, а когда начал его наносить, то бросил через плечо:
– Я еще не ложился. Как я понял со слов Макса, вы провели всю ночь в дороге. Если хотите поспать, скидывайте шкуры и располагайтесь на диване.
Я только вздохнула от такой негостеприимности, но усталость взяла верх над гордостью, и я начала снимать шкуры. Вдруг что-то в этой куче зарычало, и я отскочила, чуть не опрокинув при этом коробку окаменелых яиц.
– Ради бога, смотрите, куда наступаете! – взревел мистер Стокер. – Это всего лишь Гексли. Он вас не тронет.
Я скинула шкуры и обнаружила бульдога, коренастого и плотного, который смотрел на меня с важностью генерала. Я достала из своей сумки кусочек сыра и протянула ему, а он радостно подвинулся, разрешая мне занять часть дивана. Я свернулась калачиком рядом с ним; мне было до странности приятно ощущать, как его теплая, покрытая черной шерстью спина прижимается к моему животу. Почти мгновенно я уснула.
Глава пятая
Я проснулась через несколько часов; мне было холодно, и все тело затекло. Огонь в камине погас, но мистер Стокер опять работал без рубашки, демонстрируя прекрасную мускулатуру и интригующую коллекцию татуировок. Некоторое время я сквозь опущенные ресницы наблюдала за тем, как он трудится, туго натягивая кусок слоновьей шкуры на мягкую набивку каркаса. Я поняла, что для этого нужно большое мастерство, потому что иногда ему приходилось применять всю свою силу и напрягать все мускулы, чтобы придать тяжелой шкуре правильное положение; а иногда он почти уговаривал ее, а его пальцы становились ловкими, как у музыканта. Его речь тоже менялась: когда он потел и натягивал, то чертыхался, как матрос, а когда уговаривал, то обольстительно шептал, упрашивая зверюгу уступить ему. Тогда он казался моложе, не таким властным, и я вдруг поняла, что он, вероятно, всего на несколько лет старше меня, но что- то ожесточило его. Только когда он улыбался от удовольствия во время работы, его рот принимал более мягкие очертания – единственный признак доброты. Шрамы лишь подчеркивали его смелость, ведь животное, напавшее на него (кем бы оно ни было), лишило его глаза и чуть не отняло жизнь. Мне хотелось услышать эту историю, но я понимала, что спрашивать не стоит. Он не выглядел как человек, склонный к откровениям, а подобная история неизбежно оказалась бы очень личной.
Поэтому я громко зевнула и потянулась, давая ему время снова надеть свою рубашку до того, как я встану. Гексли лизнул мне руку, и я дала ему еще сыра и весело потрепала его за ушами.
– Бога ради, он не комнатная собачонка! – зарычал его хозяин. Но Гексли только перекатился на спину, подставив мне свой живот. Я хорошенько почесала его, а затем встала и подошла к слону.
– Вы хорошо продвинулись. Я долго спала?
– Часа четыре.
– Впечатляюще! Вы так много успели сделать за такое короткое время, – заметила я.
– Это по-прежнему чертовски медленно, – пожаловался он и указал на остальную тушу зверя. – Сложность в том, чтобы сохранить этот отдел, не делая стежков. Зажимы не держат так крепко, как мне бы того хотелось.
– А как думаете транспортировать экспонат, когда он будет закончен? Вы же не собираетесь везти его по улицам Лондона? Его нужно будет собирать уже на месте.
