Пролог
Солнечные лучи ярко бьют в глаза. Хочу зажмуриться, ничего больше не вижу вокруг, и тогда одеваю солнцезащитные очки. И не какие-то там обычные. Нет! Вы ошибаетесь, если так думаете. Мои очки фирмы «Ray Ban». Ну как? Уже завидуете? Мой отец купил их мне на прошлый день рождение. Друзья до сих пор завидуют мне…
В моём дворе сейчас тихо. Соседи исчезли, как только начало палить солнце. Кондиционерное королевство подключено к сети, все квартиры охлаждаются, людям хорошо, скоро и работникам электростанции станет еще лучше. Счетчики скачут им на радость.
Я сижу один. Мне тоже хорошо. Наслаждаюсь солнцем и жарой последних августовских дней. Так скажем, устраиваю поминки по лету.
Слышу. Слышу шелест листьев на деревьях. Они шепчут о чем-то, но я не в силах понять. Наверно, я слишком глуп для этого. Да и кто сможет их понять?
Уверен, что не уборщица, которая подметает дороги, а точнее, переносит мусор с одной улицы на другую, или садовник, который бережно поливает газон высокопоставленных лиц, ругая их каждый раз выходя из дома. Нет, они делают это за деньги, им на всё наплевать. И на мусор, и на капризный газон. Никто не умеет слиться с природой и понять её. Разве только это умели делать ученые Средневековья, да их люди потом сожгли, как сжигают всё что-нибудь да противоречащее их морали. И не важно кто станет очередной жертвой, мальчишка с соседнего квартала или Николай Коперник. Не выделяйся и доживешь лет до ста. А для них– главное уничтожить улики, а потом веков через два-три пусть их сколько угодно осуждают внуки, убийцам будет уже наплевать на это. Сами-то давно уже превратятся в жареную картошку фри.
Итак, о чем это я говорил? Ах да, о листьях. Смею предположить, что листья сейчас ведут тайное собрание. Скоро осень и вот они спорят о том, когда упасть. Когда положить своей жизни конец, чтобы потом вновь появится весной?! Это очень сложный для них вопрос, я уверен.
Расскажу немного о себе. Меня зовут Халид. Я обычный парень, который пропускает школу, болеет за «Barca», и играет в приставку. Таких, как я тысячи на улицах Баку. Куда ни оглянитесь, там буду стоять я. Твой сын, твой внук, твой молодой человек, муж, любовник– это всё я. И прошу, не спорь!
Но всё же, и это, наверняка, главный пункт, я отличаюсь от них всех. Тем, что моя история перенесена на бумагу и вы сейчас читаете о ней. Не могу похвалиться своим рассказом. Местами грустная, местами жестокая, порой даже отвратительная. Но она моя. Бог дал мне жизнь в 1990 году, и я прожил её, как мог. Правильно или нет, решать даже не вам. А тем ангелам, что сидят на моих плечах и делают отметки в своих блокнотах.
А если вы уже начинаете уставать от чтения или вам не терпится быстро докончить её, ответ мой один: закрывайте книгу и бросайте в мусорное ведро. Моя история не терпит такой участи, но мне не хочется мучить вас. Могу предположить, что эту книгу вам подарили, может, посоветовали, или вы случайно прихватили её в магазине, не зная даже автора и теперь жалеете о потраченных манатах. В таком случае, извиняюсь.
Моя история нуждается в читателях, которые поймут её, найдут в ней себя, и будут болеть за неё всем сердцем. Надеюсь, я не прошу многого. Просто прочитайте, а выговор вынесите в самом конце. Только слишком строго не осуждайте. Ладно?
Первая глава
– Халид, ай Халид!
Эти монотонные крики не прекратятся, пока я не отзовусь. Который час? Уже, два. Понятно, время обеда.
– Что, мам?– кричу я, чтобы оттянуть время.
– Иди сюда!
Я вдохнул воздуха и на миг представил, что это свежий, чистый воздух, а не та грязь, исходящая от мусорного бака, что располагался совсем рядом. Мусор уже полгода как не забирают, и людям это, похоже, по барабану. Разленились совсем, и закрыли на это глаза. Только беспокоят уличные собаки, которые каждый вечер устраивают тут свой пир.
Система у нас была дворовая, и десятки квартир ютились вместе. Мне такое расположение всегда напоминало улей.
Я поднялся с места и поплелся в дом. Снял обувь у порога и вошел. По комнатам распространился запах ярпаг долмы. Не люблю это национальное блюдо, но должен признаться, что у мамы он получается замечательно.
Когда я вошел, мама накрывала на стол.
– Что ты там делал столько времени?– спросила она, грозно поглядывая на меня.
Когда она так смотрела, у неё между бровями залегала складка и почему-то вместо того, чтобы бояться, я еле удерживался от смеха, потому что у мамы появлялся комический вид.
– Наверняка, прохлаждался как всегда?– продолжила она, складка всё более увеличивалась.
– Как всегда!– осмелел я и пошел в свою комнату, если её можно было считать своей. Я делил её с младшей сестрой и дедушкой и четверть этой спичечной коробки принадлежала мне.
Дверь была прикрыта и я не постучавшись вошел.
Картина не изменилась и оставалась прежней, как и несколькими часами ранее: моя сестренка зубрила учебники. Утром, днем и ночью. 24 часа в сутки она не выпускала из рук книги, и тем не менее ей приходилось уделять еще несколько часов сну и приему пищи.
Я подошел к её письменному столу. Теперь она корпела над английским. Вирусом, заразившим весь мир. «Будешь знать английский и тебе открыто будущее!»– твердят все вокруг. Как мало, оказывается, нужно для того, чтобы нам открылось наше будущее! И люди пользуются этим девизом. Выучив «hi», «bye», «bad, good», «fuck» (ругательства на иностранном особенно важны для тех, кто изучает его).
– Аккумулятор пока не сел?– поддразнил я её.
– Отстань!– сказала она и продолжила читать.
Через её плечо я увидел, что она читала статью про Уолта Диснея. И моментально перед глазами пробежал любимый образ – мышь с огромными ушами. Микки. В детстве я был твердо уверен, что в один прекрасный день он придет и заберет меня к себе. В свой мир – счастливый и беззаботный. Я настолько верил в свою мечту, что отказывался выходить из дома, боясь, что он вдруг придет, а меня не будет. Так я и прожил с этой идеей до девяти лет. Но творение Диснея не пришло, и мечта разбилась о тысячи осколков. Но вообще-то это было моим вторым потрясением в жизни. Первой оказалась банальной: правда о Шахта-бабе. И все письма к нему, и стихи о его красном носе, и ожидание того часа, когда появятся подарки и который так и не наступил– всё это оказалось чушью собачьей.
Так я и продолжал жить, сталкиваясь всё с новыми потрясениями. Вначале они были глупые, детские, потом переросли во взрослые, сложные и тяжелые, обосновываясь напрочь в моём сердце и отравляя меня изнутри.
– Халид, Айгюн!– услышали мы.
– Отдохни, а то скоро совсем помешаешься!– сказал я сестре.
– Лучше сойти с ума, чем жить здесь!– ответила она и усилием воли покинула своё привычное место.
Я пошел за ней. Мама сидела за столом и уже начала обедать.
– Пока вас дождешься!– пояснила она, уплетая одну долму за другой.
Ела она с большим аппетитом, смакуя блюдо. Я положил немного себе и присоединился. Айгюн ковыляла вилкой в тарелке и похоже не хотела есть.
– Доченька, съешь хоть немного!– попросила мать.– Тебе бы на воздух чаще выходить.
Айгюн кивнула и отправила долму в рот. Держу пари, что в её уме строились химические цепочки.
Вдруг дверь открылась и в комнату вошел дед. Пожилой старичок, еле держащийся на ногах. Из-под густых бровей выглядывали глаза, когда-то смотревшие умным и проницательным взглядом. Теперь же они потонули в тумане склероза и взгляд их редко прояснялся до конца. Сегодня он отправлялся на встречу к банкомату, как я любил это называть. К этой встречи дед тщательно готовился, утром он звал меня, и я брил его лицо и помогал одеться. Потом надушенный и одетый, по его мнению, в лучший свой наряд, он собирался с друзьями, такими же пенсионерами, как и он, и вместе они шли туда. С каждым месяцем проделывать этот процесс ему становилось всё труднее, но он всё равно не позволял забирать его пенсию. Дед говорил, что созерцать, как банкомат изрыгает его деньги еще приятнее, чем смотреть на Флору Кадымову в молодости.
