Наконец, «настал день 21 ноября. Еще серел на рассвете зимний день, когда члены Собора начали стекаться в Кремль. Увы! Москва не могла прийти в свой родной Кремль даже на великое историческое торжество. Новые хозяева Кремля пустили туда даже и на этот исключительный день очень немногих, да и эти немногие счастливцы должны были претерпеть целый ряд мытарств, прежде чем попасть в Кремль…»[108] Архиепископ Арсений непосредственно принимал участие в торжестве интронизации Патриарха, во время богослужения он «читал в царских вратах особую ектению, соответствующую по содержанию той, какая употребляется при хиротонии»[109].
«На следующий день – 22 ноября – наш Священный Собор впервые встречал Патриарха – своего Председателя, прежде – по избранию, а ныне – по принадлежащему ему, как Первоиерарху, праву, – писал член Собора С. П. Руднев. – Для встречи мы все собрались у лестницы внизу в вестибюле. Первый товарищ председателя архиепископ Арсений был в малом облачении и находился у входных с улицы дверей. Я стоял возле него. В ожидании, когда покажется на улице карета с Патриархом, мы – члены Собора – перебрасывались кое-какими замечаниями, и вот здесь – я прекрасно это помню, – Владыка Арсений на чьи-то слова, обращенные к нему, что вот, мол, и Вас, Владыко, так же бы мы ждали, если бы на Вас выпал жребий, – с веселым и довольным лицом совершенно искренно ответил, что он может только благодарить Господа Бога и благодарит, что ждут и встречают не его.
Патриарх прибыл “со славою” с предносным крестом и при общем пении всеми соборянами тропаря празднику Введения и задостойника – “Яко одушевленному Божию Кивоту” – проследовал в Соборную палату, где после краткого, отслуженного им молебствия, архиепископ Арсений обратился к нему с приветственною речью от Собора, а в лице последнего – и от всей Русской Церкви.
В этой речи своей архиепископ Арсений отметил, что в то время, когда все кругом подвергается стихийному развалу и разложению, – чувствовалась потребность в создании живого и устойчивого центра соборного единения, чтобы таким образом Церковь, так деятельно участвовавшая в создании нашего государства и в собирании Земли Русской, и ныне осталась центром духовного единства и великой духовной силы. “Восстановление Патриаршества, – говорил Владыка товарищ председателя, – есть великое историческое событие, значения которого мы, может быть, теперь ясно не сознаем, а оценят его наши потомки, для которых раскроется весь смысл происходящего в настоящий момент, подобного которому навряд ли что было в нашей истории”[110]. Надо отметить, что после этой исторической встречи Патриарх Тихон благословил митрополита Арсения особой Патриаршей грамотой.
Владыка Патриарх благодарил Преосвященного Арсения и весь Священный Собор за высказанные приветствия и благопожелания и призывал не смущаться грозой и бурей, при которых создалось и протекает духовное торжество Русской Церкви. Упомянув о высказываемых на Соборе опасениях, как бы восстановление Патриаршества не затенило Собора и не повредило идее соборности, – Святейший Патриарх засвидетельствовал как от своего лица, так и своих преемников, что Патриаршество не представит угрозы соборности Святой Православной Церкви…[111]
После этого слова все члены Собора, при общем пении тех же тропаря и задостойника, стали подходить под благословение Патриарха, совершая каждый при этом земное метание»[112].
В воскресенье 26 ноября (9 декабря) 1917 г. владыка Арсений записал в дневнике: «В девять вечера мы простились с митрополитом Киевским Владимиром, который уезжает в Киев по связи с украинскими сепаратистскими стремлениями. По-видимому, он очень удручен. Он если не знает, так чувствует, что вопрос об оставлении им митрополичьей кафедры там уже решен. Патриарх и мы очень тепло простились с ним и проводили его благословениями»[113]. Архиепископа Арсения и митрополита Владимира связывали сыновне-отеческие отношения на протяжении всего XX в. Не одна страница дневников была посвящена этому святителю.
Патриарх и архиепископ Арсений не могли предполагать, что они прощаются со «всероссийским митрополитом», Почетным Председателем Собора, навсегда, и что 15 (28) февраля 1918 г. им придется говорить теплые проникновенные слова о невинно убиенном митрополите Владимире[114], а день его мученической кончины станет всенародным праздником: Собором новомучеников и исповедников Церкви Русской.
Про 29 ноября (12 декабря) 1917 г. автор дневника записал: «Настоящий день памятен для меня, так как на сегодняшнем заседании оглашено о возведении меня в сан митрополита, по представлению Собора»[115]. На 55-м заседании Секретарь Собора сообщил, что «поступила выписка из определения Святейшего Синода от 28 ноября 1917 г. о возведении в сан митрополита архиепископов Новгородского Арсения и Харьковского Антония… бывших в числе кандидатов на патриарший престол… с предоставлением им права ношения белого клобука и митр с крестами»[116]. После провозглашения Собором «аксиос» и «многая лета» владыка Арсений выразил благодарность: «Благодарю за честь. Святой Григорий Богослов говорит, что священники, епископы и вообще духовные лица должны отличаться не титулами, а добродетелями. Так говорил он, имея в виду чувство недоброжелательства, зависти, стремление к честолюбию среди людей вообще, в частности – среди духовного сословия. Я радуюсь этому званию. Не буду не искренен пред собою и вами. Радуюсь не перемене цвета головного убора, радуюсь не титулу самому по себе, а – вашему вниманию и любви, радуюсь чести, которой удостоен. Честь естественно соединена с добрым именем, а каждый должен стремиться к доброму имени. Премудрый Иисус сын Сирахов говорит, что доброе имя дороже всех сокровищ, – золота, серебра и драгоценных камней. Сам Спаситель заботился о добром имени и, когда его били, сказал: “за что меня бьешь? Если я виновен, скажи, в чем моя вина?” Таким образом, в этом случае Он ревновал об имени. Апостол Павел считает похвалу выше жизни: лучше смерть, чтобы, если кто испразднит похвалу. Итак, основание радости – в вашем внимании, любви и снисходительности к моим немощам. Сознаюсь, что я недостоин такой чести, – говорю это не по ложному смиренно. Вы любовью своей ответили на мою любовь… В таком, согласии любви да благословит Господь наши общие труды во благо Церкви»[117]. Монашество Новгородской епархии не оставило без внимания это событие и прислало новому митрополиту свое поздравление[118].
На 60-м заседании Собора 5 (18) декабря под председательством митрополита Арсения им «поставлен был вопрос о выборах членов Священного Синода и Церковного Совета»[119].
На 61-м заседании Собора 7 (20) декабря при избрании 10 членов Священного Собора и 10 их заместителей наибольшее число голосов получил митрополит Арсений. По этому поводу он записал в дневнике: «Но меня все-таки занимает вопрос: почему, судя по этому, да и вообще я пользуюсь видимым расположением соборян. Ведь по обязанности председательствующего, я очень многим досаждаю, гильотинируя их многоглаголания и глупости, каковых, разумеется, многие не признают за собою. Да и вообще я, по свойству своего характера, далеко не мягок, что тоже относится к чертам, далеко не привлекательным и не привлекающим симпатии людей, привыкших к лести. Думаю, что это, как в данном случае, так и в других, объясняется тем, что я совершенно не думаю о том, как бы заслужить доброе мнение, а имею в виду исключительно поручаемое мне дело, которое и стараюсь исполнить по велению долга и совести. Свидетельствуюсь об этом пред Богом. И вот мне теперь и говорили соборяне, приветствуя: “Чем больше Вы нас ругаете, тем больше мы любим Вас. Ибо мы знаем, что зря не будете ругать нас, а по делом. Вы раньше всех нас приходите на Собор, позже и уходите. Вы всецело преданы Собору. Вы ни одного заседания – ни утреннего, ни вечернего – не пропустили”. Пиша это, – отнюдь я не горжусь, и не ставлю себе этого в заслугу, так как я не вижу никакой заслуги в исполнении своего долга. Я констатирую только факт, могу сказать, общего расположения ко мне соборян, по крайней мере до сих пор. Как бы то ни было, в Синоде теперь придется сидеть три года. Быть теперь в Синоде, при новом строительстве Церкви и новых условиях существования ее, при весьма возможном отделении Церкви от государства… несомненно – великий подвиг. Кроме того, я опять буду разлучен надолго со своею паствою. Такова моя странническая жизнь»[120].
