Я пытаюсь переложить вину на кого-то другого.

– Мама ни за что не позволит нам сражаться с ним. Ты и сам понимаешь.

– Значит, нас отправят к бабушке. Можно подумать, папа об этом не догадается.

Я пожимаю плечами, но понимаю, что в темноте Коннор этого не видит.

– Бабушка тоже переехала и сменила имя. По крайней мере, какое-то время мы сможем побыть у нее. Как на каникулах.

В неподвижности Коннора есть что-то зловещее. Мне хочется услышать хотя бы шорох жестких гостиничных простыней. Хотя бы голос в темноте.

– Да, – говорит он. – Как на каникулах. А что, если мама так и не вернется за нами? Что, если он придет за нами? Ты подумала об этом?

Я открываю рот, чтобы уверенно заявить: «Этого никогда не случится», но не могу. Я просто не могу произнести эти слова, потому что достаточно взрослая и понимаю: мама не бессмертна и не всемогуща, а добро не всегда побеждает. И я знаю – и Коннор знает, – что наш отец невероятно опасен.

Поэтому я наконец говорю:

– Если он найдет нас, мы от него сбежим. Или остановим его любым способом, каким сможем.

– Обещаешь? – Неожиданно его голос звучит так, как и должен в его возрасте. Ему всего одиннадцать лет. Он слишком маленький, чтобы иметь дело со всем этим. Иногда я забываю, насколько он юн. Мне почти пятнадцать. Это большой разрыв, и мы всегда относились к моему младшему брату как к маленькому ребенку.

– Да, трусишка, обещаю. С нами всё будет в порядке.

Коннор выдыхает – медленно, протяжно, так что это похоже на вздох облегчения.

– Хорошо, – произносит он. – Значит, ты и я. Вместе.

– Всегда, – заверяю я его.

Брат замолкает. Я слышу, как мама приглушенным голосом разговаривает с кем-то на галерее; наверное, с Сэмом Кейдом. Вслушиваюсь в тихое журчание их голосов и через некоторое время слышу, как дыхание Коннора делается медленным и глубоким; полагаю, он наконец-то уснул по-настоящему.

Это означает, что и я наконец могу уснуть.

С утра мама прямо-таки удивляет нас завтраком – пончики и пакетики молока. Они с Сэмом уже давно на ногах, полностью одеты и пьют кофе. Я тоже прошу кофе и получаю в ответ «заткнись». Коннору все равно. Он выпивает свой пакетик молока – и мой тоже, который я передаю ему, пока мама не смотрит.

Но настоящим сюрпризом становится известие, что она не отсылает нас к бабушке через полстраны. Вместо этого отправляет нас обратно в Нортон. Не домой, но близко к тому. И я не могу отделаться от чувства облегчения – и одновременно от легкого раздражения. То, что мы будем так близко от дома, кажется мне опасным по множеству причин… и не столько из-за того, что папа может нас найти, сколько из-за того, что я сразу же понимаю: это означает, что на самом деле я не могу вернуться в наш прежний дом. В свою комнату. Находиться так близко – и все же не дома? Это намного хуже, чем уехать за сотни миль. И еще хуже то, что я не смогу поговорить с Далией. Не смогу написать ей. Не смогу даже намекнуть, что я поблизости. Это полный отстой.

Но я не говорю этого маме.

Коннор немного оживляется, когда осознаёт, что вместо того, чтобы неделями торчать у бабушки, нам предстоит жить у Хавьера Эспарцы, который на свой лад потрясающе крут. Когда он рядом, мне как-то спокойнее; я не сомневаюсь, что он сможет защитить нас. Коннору нужна мужская рука. Он сдружился с Сэмом Кейдом, но я знаю, что у Сэма своя битва. Он отправится на охоту вместе с нашей мамой, в этом нет сомнений.

Итак, мы будем жить в хижине мистера Эспарцы, которую он иногда делит с полицейским офицером Кецией Клермонт. Она тоже по-своему крутая. Они совершенно точно спят друг с другом, хотя, наверное, нам не положено этого знать. Но Кеция мне нравится. К тому же это значит, что мы будем под двойной защитой. Я знаю, что именно поэтому мама приняла такое решение, однако я все равно рада – из-за Коннора. Надеюсь, что общение с мистером Эспарцей ослабит стену молчания, за которой он спрятался.

Сборы проходят быстро. За столько лет в бегах мы с Коннором стали настоящими профи в том, чтобы за пару минут покидать все вещи в сумки и быть готовыми выехать. На самом деле Коннору даже не приходится этим заниматься. Он уже собрал свои вещи, пока я еще спала. Мы соревнуемся в этом, ведя подсчет баллов, и сейчас брат молча указывает на свою сумку, давая мне понять, что выиграл. Опять. Он уже уткнулся в книгу – это его способ отгородиться от любых попыток завязать с ним разговор. К тому же он любит читать.

Жаль, что я не разделяю это увлечение. В очередной раз обещаю себе одолжить у него несколько книжек.

Мы садимся в машину и вливаемся в поток транспорта на затянутом туманом шоссе полчаса спустя с того момента, как мама поставила пончики на стол.

Я в основном дремлю, надев наушники, чтобы заглушить тягостное молчание. Мама и Сэм не говорят ни слова, Коннор переворачивает страницу за страницей. Я развлекаюсь тем, что составляю новый плей-лист: «Песни для обзывательств и надирания задницы». Это скучная поездка, и пульсирующий ритм вызывает у меня желание выйти на пробежку. Быть может, мистер Эспарца позволит мне бегать, когда мы поселимся в его доме, хотя лично я в этом сомневаюсь: мы окажемся под домашним арестом, скрываясь от всех шпионов в округе – не только от отца и его приятелей в реальном мире, но и от всех воодушевившихся интернет-троллей[2]. Один случайный снимок – и кто-нибудь снова выложит мою фотку в «Реддит» или на «4chan», и тогда все станет очень плохо – и очень быстро.

Так что, скорее всего, пробежки мне не светят.

Мы едем пару часов, потом останавливаемся возле большого торгового центра, где Сэм покупает четыре новых сменных телефона. Я на некоторое время оживляюсь, обнаружив, что ему пришлось купить настоящие смартфоны, пусть даже мне непривычно с ними обращаться, такие они громоздкие. Но телефонов-раскладушек в продаже не было. Смартфоны самые обычные, черные, без каких-либо отличительных черт. Мы распаковываем их в машине и сообщаем друг другу наши новые номера. Мы давно уже привыкли к этому. Мама хотела бы купить нам с Коннором телефоны разного цвета, просто для того, чтобы мы их не перепутали, но Сэм не подумал об этом: все четыре смартфона совершенно одинаковые. Мама конфискует наши с Коннором смартфоны и проделывает обычные манипуляции, отключая все интернет-функции и блокируя как можно больше приложений. Потом отдает смартфоны обратно. Всё как обычно. Она никогда не хотела, чтобы мы увидели весь тот поток грязи, который льется на папу и на нас.

Я кладу телефон в карман, втыкаю наушники в свой «Айпод» и врубаю музыку. И, уже слушая «Флоренс + Зе Мэшин», осознаю́, что Сэм не включил двигатель. Он достает из кармана листок бумаги, вводит записанный на листке номер в свой смартфон и звонит.

Я вынимаю наушники из ушей и ставлю песню на паузу, чтобы слышать, о чем он говорит.

– Да, здравствуйте. Можно агента Люстига? – Несколько секунд Сэм молчит, выслушивая ответ. – Хорошо. Могу я оставить для него сообщение? Передайте ему, чтобы позвонил Сэму Кейду. Он знает это имя. Вот мой номер… – Зачитывает цифры с коробки. – Попросите его перезвонить, как только будет возможность. Он знает, зачем это нужно. Спасибо.

Завершив звонок, Сэм заводит машину, мы выезжаем на дорогу и катим дальше. Я понимаю, что он не намерен что-либо объяснять нам, поэтому беру инициативу на себя.

– Кто такой агент Люстиг?

– Мой друг, – отвечает Сэм. Он честен с нами или, по крайней мере, настолько честен, насколько считает возможным. Это мне в нем и нравится.

– А зачем тебе разговаривать с ФБР?

– Потому что они выслеживают вашего отца, – говорит он. – И к тому же нам нужно кое-что выяснить об «Авессаломе». Я надеюсь, что у ФБР может оказаться больше сведений.

Я знаю про «Авессалома». Нахмурившись, спрашиваю:

– Почему?

– Потому что «Авессалом» мог послать за нами еще кого-нибудь, помимо Грэма, – объясняет он, предварительно взглянув на маму, чтобы убедиться, что можно рассказать мне об этом. – И этот «кто-то» мог выследить нас вплоть до того мотеля. Вот почему мы приобрели новые телефоны.