Когда Рожер присоединился к остальным всадникам, то почувствовал себя счастливчиком: его включили в группу из десяти младших конных рыцарей, командовать которой должен был сам герцог Нормандский, восседавший на боевом скакуне. У предводителей паломников не было обычая участвовать в таком утомительном деле, как ночной дозор, но последние две недели прошли настолько скучно, что герцогу захотелось поразмяться. Его доспехи прикрывал толстый плащ, он был слегка пьян и пребывал в прекрасном настроении. Когда достаточно стемнело, патруль неслышно двинулся на запад и занял позицию на расстоянии полета стрелы от большого моста. Ночь была темная и облачная, но привычные кони ступали по каменистой почве совершенно бесшумно, и даже конь герцога не цокал копытами. Рожер очень надеялся, что турки совершат вылазку и он сможет отличиться на глазах герцога; случись это, и замок был бы у него в кармане.
Зимняя ночь тянулась и тянулась, но ничего не происходило. Они замерзли и проголодались. Кони беззвучно дрожали, и в темноте слышались голоса неверных, переговаривавшихся на своем кладбище. На холме за рекой, где молча трудились люди графа Танкреда, было все спокойно. Время от времени до них долетали случайные звуки со стороны дозоров, располагавшихся севернее. Вдруг конь Рожера поднял голову и тихонько втянул в себя воздух. Рожер не столько увидел, сколько почувствовал, что конь навострил уши. Он шепнул соседу:
— Передайте герцогу, что моя лошадь кого-то почуяла.
Турки на кладбище шумели сильнее обычного, распевая свои дьявольские молитвы, отгонявшие призраков ночи. Но вскоре стали прислушиваться и остальные дозорные: казалось, на мосту началось какое-то движение. Герцог велел пикету выдвинуться вперед. Они сделали несколько шагов и остановились, вглядываясь во тьму. Вдруг конское копыто высекло искру из камня, герцог во всю мощь легких вскричал: «Deus vult!», и они галопом понеслись к мосту, начинавшемуся в ста пятидесяти ярдах. Рыцари врассыпную скакали по неровной, скалистой тропе, и Рожер вдруг понял, что еще шаг, и его лошадь споткнется. Страх свалиться с лошади, парализующий, как боязнь высоты, был настолько силен, что он отвел шпоры и колени подальше от боков животного и инстинктивно натянул поводья. Вдали показалась группа турок, но неумение управлять лошадью сыграло с Рожером злую шутку. Его конь привык к совершенно другим командам. Почувствовав рывок узды, он повернул вправо и поскакал вдоль диспозиции врага, видимо, ожидая, что его всадник начнет стрелять из лука. Обезумев от ярости, Рожер заставил лошадь развернуться и сломя голову помчался вдогонку за остальными. Но он опоздал: турки во всю прыть скакали обратно, а рыцари прекратили погоню. С кладбища посыпался дождь выпущенных наугад стрел, и дозорные легким галопом возвращались назад.
Герцог был очень доволен собой. Наконечник его копья обагряла кровь. Никто, кроме него, не успел схватиться с врагом. Как многие военные вожди, он умел видеть затылком и не преминул сделать Рожеру замечание.
— Молодой человек, я видел, как ваша лошадь рванулась в сторону. Вы ведь из «туркополов», верно? Если я вручил вам лук, это не значит, что следует забыть о копье. Надеюсь, в следующий раз вы лучше управитесь с конем. Господа, мы еще постоим здесь, но можно спешиться: чтобы подготовить следующую вылазку, им понадобится время.
Рожер был вне себя от ярости и унижения. Он не ожидал от лошади такого финта, но виноват он был сам — струсил. После того как в детстве ему довелось упасть со споткнувшейся на полном скаку лошади, он всю жизнь боялся свалиться снова. Весь остаток ночи его обуревало отчаяние. Он поклялся, что во время следующей атаки будет нещадно пришпоривать коня и поскачет вперед, даже если перед ним будет берег Оронта.
Когда поздний ноябрьский рассвет окрасил небо, дозор возвращался на восток, к временному мосту на краю лагеря. Рожер передал коня дожидавшемуся его слуге и громко позвал Анну, чтобы она помогла ему снять доспехи. Жена вышла из хижины полусонная, дрожа на холодном ветру.
— Доброе утро, Рожер! Ну и погода… Как прошла ночь? Я слышала, герцог Нормандский сегодня был с вами. Тебе представилась возможность отличиться. Сумел ты ею воспользоваться?
— О да, сумел. Только совсем не так, как ты думаешь. Банда турок попыталась совершить вылазку по мосту, а герцог Нормандский поскакал на них в атаку, не сказав нам ни слова. Я замешкался, а потом мой конь заартачился и встал как вкопанный. Герцог при всех сделал мне выговор за плохую выездку. Он хорошо запомнил меня, и теперь нам не видать замка как своих ушей!
Он зашвырнул оберк в хижину и выругался. Целых пять часов он пытался найти себе оправдания, пока в конце концов не пришел к выводу, что во всем виноват проклятый конь.
— Ах, как жаль, дорогой, — испуганно сказала Анна. — Не конь, а наказание! Наверное, тебе следует попрактиковаться на чучеле. Займись этим днем, в таком месте, где тебя увидит герцог. Может быть, твое желание исправиться произведет на него хорошее впечатление.
— Будь я проклят, если стану учиться верховой езде на виду у всего войска! — взорвался Рожер. — Не собираюсь я производить впечатление ни на герцога, ни на кого-нибудь другого! Я бы с удовольствием вообще убрался с его глаз куда подальше. У меня это дурацкое паломничество давно в печенках сидит! Замучился как собака. Буду спать весь день. Когда ты сменишь подкладку шлема? У меня от грязи начинается головная боль. Завтрак готов?
Он впервые сорвал злость на Анне и, как ни странно, почувствовал себя лучше.
Проспав до середины дня, Рожер проснулся. Он хорошо отдохнул, но что-то подсказывало ему: радоваться нечему. Он не мог вспомнить причину своего плохого настроения, но через секунду в памяти всплыла злосчастная ошибка, совершенная им прошлой ночью. Все же сон приободрил его, и прежняя злость не возвращалась. Он насвистывая вышел из хижины и поцеловал жену, стоявшую на коленях у костра. Она повернула к нему хмурое лицо, но улыбнулась, увидев, что муж в хорошем расположении духа. Чиновники графа Блуазского выдали им по куску мяса непонятного происхождения. Они называли его верблюжатиной, но по лагерю гуляла шутка, что это мясо мертвых турок. Ладно, все лучше, чем надоевшая просяная каша. За едой к ним присоединилась госпожа Алиса, и обед прошел довольно весело. Весь лагерь был в приподнятом настроении. Оказалось, граф Танкред за ночь успел построить осадный замок, который отрезал туркам пути подвоза продовольствия. Антиохия стояла на северном склоне крутого утеса, и с юга подъезда к ней не было. Лагерь пилигримов перекрывал путь на север, а новый форт преграждал западную дорогу. Все турки ездили верхом, и в городе скопились тысячи лошадей. Стоит им начать дохнуть от голода, и враг рано или поздно запросит пощады.
Однако их ожидало разочарование. В полдень ворота Святого Георгия распахнулись как обычно, и гарнизонные лошади вышли на пастбище. Осадный замок Танкреда был выстроен на склоне, отделенном от западной стены крутым ущельем, по которому протекал ручей, впадавший на севере в Оронт. Несколько турок следило за замком, в то время как лошади вволю паслись на просторном северном берегу реки. Конечно, пилигримы могли совершить вылазку и загнать турок обратно, но усталые лошади паломников и сами не успели бы пощипать травку. Кроме того, никто не знал, когда турки откроют ворота, а постоянно держать наготове крупный отряд было невозможно. И эта попытка кончилась ничем…
Осадная рутина продолжалась. Каждый третий день Рожер отправлялся в дозор, а все остальное время ему приходилось сидеть в лагере да смотреть на Антиохию. Войско впало в уныние и начало терять надежду: вылазки ни к чему не приводили, а еда становилась все хуже и хуже. В дне ходу на запад, неподалеку от устья Оронта, находился порт Святого Симеона, где стоял генуэзский флот, но южноанатолийские греки упорно сопротивлялись попыткам опустошить их амбары, опасались неожиданного возвращения турок. Близость кораблей напоминала пилигримам о возможности сравнительно безопасно вернуться домой и ослабляла их решимость провести в походе еще одну зиму. Они не знали, как убить время. Рожеру надоела бесконечная лагерная толчея и невозможность побыть одному. Пиров не задавали из-за недостатка припасов, а турниров не устраивали, боясь покалечить жутко вздорожавших лошадей. Он был счастлив в обществе Анны, но ей приходилось хлопотать по хозяйству, а эта зануда госпожа Алиса носу не высовывала из хижины, которую они занимали втроем. Роберт де Санта-Фоска, его любимый кузен, не терял своей обычной жизнерадостности. Он еще не получил замка от графа Танкреда, но граф Тарентский пообещал выделить ему какой-нибудь лен после падения Антиохии. Прихватив бутыль вина, он шатался по лагерю, хвастался своей шелковой туникой и распевал дамам песни, которые слагал на северофранцузском, лангедокском и итальянском языках.
