В Отделе непривычно тихо. Во всём здании как будто ненадолго остановилась жизнь. Они вдвоём сидят в закутке на диванчике, перебирая и подшивая в архив папки с делами. На столике рядом стоит бутылка вина и бокалы. Грейвз, положив ногу на ногу, держит палочку на колене, следя, как игла с бечёвкой снуёт по очередному завершённому делу — как раз тому, с пауками. Их разводил один предприимчивый, но недалёкий волшебник — он решил, что ловить сотню маленьких паучат и сушить их на ингредиенты для зелий слишком хлопотно, лучше завести десяток больших. Департамент магической безопасности оценил его новаторство в полтора года тюрьмы.

— А ведь это наш день, — задумчиво говорит Грейвз. — Остара, богиня рассвета — она же Эостра, она же Эос…

— Она же — Аврора, — поддерживает Лоренс. — В самом деле. Получается, у нас есть профессиональный праздник.

— За это надо выпить, — Грейвз ловит бокал в руку, и они звонко чокаются друг с другом. От красного вина у него на губах остаётся след, он машинально слизывает его, покачивает бокал за ножку.

— А почему ты ни с кем не празднуешь? — спрашивает Лоренс.

— Родители не одобряют мой выбор профессии. Они бы предпочли видеть меня послом во Франции, но я решил продолжить семейную традицию.

— Так и думал, что дипломатическая карьера подошла бы тебе больше.

— Не хочу заниматься ерундой, — говорит Грейвз. — И не хочу покидать Америку. Это мой дом. Моя страна.

Он говорит это так значительно, что Лоренс непроизвольно поднимает брови.

— А кто-нибудь… близкий? — спрашивает он.

— А кого-нибудь близкого пока нет, — задумчиво отвечает Грейвз и слегка мрачнеет.

— Что, ищешь совершенство под стать себе? — усмехается Лоренс.

— Угу, — мычит тот, отпивая ещё глоток.

— По-моему, ты слишком разборчив. Или ещё не влюблялся по-настоящему.

— Ну почему. Влюблялся, — Грейвз гоняет вино по стенкам бокала и смотрит, как оно играет на свету.

— И как её звали?.. — Лоренс откидывается на спинку дивана и подбирает под себя ногу.

Грейвз бросает на него короткий пристальный взгляд, будто что-то решает, и говорит:

— Жерар.

Лоренс едва сдерживается, чтобы не фыркнуть вином, торопливо глотает, облизывает губы.

— То есть… это правда?.. То, что про тебя говорят?..

— Правда, — вздыхает Грейвз.

— А как же девушки?.. Ты же встречался…

— Мне ведь нужна жена, — тот пожимает плечами. — Так или иначе придётся жениться, вот я и ищу.

Лоренс молчит некоторое время, по-новому глядя на друга. Значит, не слухи, что его видели целующим какого-то пацана из секретарей. Наверное, это не очень просто — понимать, что ты не похож на всех остальных. Почти так же не просто, как быть некрасивым — поди ещё найди того, кто тебе ответит…

— Ну, и как это… целовать мужчину?.. — с любопытством спрашивает Лоренс.

Грейвз поднимает на него глаза и усмехается.

— Не спрашивай, а то предложу показать.

Лоренс смеётся. Мысль о том, что Грейвз способен поцеловать его, кажется дикой.

— Спасибо, конечно… польстил. Но у меня в Олбани девушка.

— Расскажи, — предлагает Грейвз. — Я не знал. Невеста?..

— Нет… ещё нет, — Лоренс вздыхает. — Я хочу сделать ей предложение на праздниках.

— Как её зовут?

Лоренс улыбается.

— Мира… мы учились на одном факультете. Я ухаживал за ней, она, кажется, даже была не против… Я пошёл в авроры, чтобы её впечатлить, — признаётся он. — Сам знаю, что мне красотой не взять… — он пожимает плечами. — Но хорошая карьера — это ведь здорово. Уважаемая профессия. Может, со временем займу твоё место, — он улыбается.

— Не пригласишь на свадьбу — прокляну, — улыбается Грейвз в ответ, глядя на него через стенки бокала.

Они болтают о каких-то пустяках, о женщинах, о работе. Грейвз пьёт задумчиво, расспрашивает о девушке и о семье. Для человека, который интересуется мужчинами, он удивительно хорошо разбирается в том, как вести себя с женщинами.

Вот так, наедине, когда они оставляют за скобками служебные отношения, он оказывается внимательным слушателем. Кажется, он уже давно забыл, что когда-то его передёргивало каждый раз, как он смотрел в лицо Лоренсу. Сейчас он смотрит в глаза с интересом и ожиданием. И с ним можно быть собой. Можно быть простым некрасивым парнем, небогатым, слегка застенчивым, по привычке прятать себя за шутовством и острить над своей внешностью по примеру Сирано де Бержерака — и всё равно видеть этот пытливый взгляд, который направлен не на нос, который, как скала, вздымается над морем, и не на губы, которые вечно выглядят так, словно их покусали пчёлы, и не на уши, оттопыренные, как от шквального ветра. Взгляд Грейвза прикован к глазам. Тёмный, сосредоточенный. Стальной камертон в его голосе звучит мягко и почему-то немного грустно.

А потом прилетает телеграфная фея, и всё меняется.

— “Лоренс”, — пищит она, порхая на стрекозиных крылышках, — “мне очень жаль. Тебе нужно знать, прежде чем ты приедешь. Мира выходит замуж за Лукаса. О помолвке объявят завтра. Может быть, тебе лучше вообще не приезжать… пока. Я люблю тебя. Агнес Марш”.

Лоренс меняется в лице.

— Что?.. — растерянно спрашивает он. Грейвз кусает губы и садится, поставив локти на колени.

— “Лоренс, мне очень жаль”, — опять пищит фея. — “Тебе нужно знать, прежде чем ты приедешь”…

— Хватит! — рявкает Грейвз, отгоняет фею взмахом руки, и та рассыпается разноцветной пыльцой.

Грейвз смотрит на Лоренса тяжёлым взглядом. Тот допивает вино и ставит бокал на столик, не промахнувшись.

— Извини, — говорит Грейвз.

— За что?.. — машинально спрашивает тот, сцепляя дрожащие пальцы. — Это же не ты на ней…

— Я не должен был знать. Это личное, — тихо говорит Грейвз.

Лоренс смеётся, закрывая лицо руками.

— Личное?.. У меня нет личного, — он давится смехом. — У всех есть!.. даже у тебя!.. А у меня — нет личного!

Грейвз дотягивается до его руки, тот отбрасывает её:

— Не надо!.. Мне не нужна жалость! Я знаю, что я урод! Не повезло!

Он вскакивает.

— Кто я есть, что я могу, что я думаю, делаю — этого никогда не будет достаточно, — почти спокойно говорит он. — Никому. Ты же сам смотрел на меня, как на жабу. Я знаю. Я сам на себя так смотрю.

Грейвз встаёт, но Лоренс отшатывается в сторону.

— Не надо… вот только не надо меня жалеть.

И убегает.

Буквально.

Грейвз появляется у него на пороге вечером, через три дня. Серьёзный, как памятник, с бумажным пакетом какой-то еды — судя по объему, её там много, но сверху торчит только длинный французский багет, пучок зелени и морковные хвосты, а ещё тянет запахом сыра и ветчины.

— Подаяние мне не нужно, — хмуро говорит Лоренс. Он стоит в белой майке и хлопковых пижамных штанах, босиком. По полу сквозит.

— А друзья нужны? — спрашивает Грейвз, бесцеремонно отодвигая его плечом и заходя внутрь. Там накурено, из приоткрытого окна льётся свежий воздух, колыхая прозрачные занавески.

Лоренс снимает комнату в старом доме, по соседству с не-магами — усатым капитаном в отставке и парой студентов. Обстановка тут хозяйская, тоже старая. На полу - серый от времени паркет с протёртым лаком. К углу жмётся скрипучая кровать с пружинным матрасом на железном каркасе. Рядом с ней - рассыхающийся платяной шкаф, напротив - колченогий письменно-обеденный стол, заваленный книгами. На подоконнике стоит пепельница, полная окурков. Пепел лежит на спинке драного кресла под окном. В дальнем углу размещается крошечная кухня: мойка, стопка тарелок в сушилке, шкафчик над раковиной.

— Выходные кончились, но я сказал начальству, что ты болен, — Грейвз останавливается в середине комнаты и оглядывается, куда пристроить пакет.

— Ты — моё начальство. Сказал сам себе? — спрашивает Лоренс.

— Надо мной пока ещё есть другие, — серьёзно говорит тот. — Ты голодный?

— Нет.

— А я — да.

Грейвз кладёт пакет на кровать, потому что она ближе, а стол занят, выуживает морковку за длинный хвост, вытирает её ладонью и с хрустом кусает.