Канистры пришлось бросить. Флаэрти взял только еду и сигареты. До баржи оставалось ещё километров десять, а до заката — полтора часа. Он увязал груз в мешок из срезанного с сиденья чехла, привязал на спину, повесил на плечо дробовик и побежал. Ровно, не торопясь, экономя дыхание и поглядывая на солнце. Должен успеть.

Пустыня обжигала глаза. Пески тянулись до горизонта и дальше, на сотни километров, устилая дно отступившего океана. Ветер гнал пыль по барханам, закручивался песчаными смерчиками. Жизни здесь не было. Ни змей, ни ящериц, ни пауков — никого. Саранча сожрала здесь всё, остался только мёртвый горячий песок, который лез в волосы и скрипел на зубах. Флаэрти сплёвывал его на ходу, кривясь от раздражения.

Тень бежала впереди него, чёткая и длинная. Солнце жарило ему затылок, пот щекотными струйками заливался за воротник рубахи. Ещё немного. Он уже видел впереди торчащую из песков рубку своей баржи. Ещё немного, ещё четверть часа — и он будет в безопасности за стальными переборками. Он бежал, не обращая внимания на усталость. Груз оттягивал плечи, хотелось сбросить его и рвануть к укрытию, но он не давал себе сбиться с ритма.

Солнце коснулось дюн за его спиной, и пески запели. Как сраный филармонический оркестр из дерьмовых скрипачей, они скрежетали и посвистывали, сначала едва уловимо, потом всё громче и громче, как будто кто-то выкручивал громкость на усилителе. Флаэрти прибавил ходу. Он уже различал железную дверь рубки, казалось, он видел на ней каждую заклёпку и каждую чешуйку присохшей краски. Ещё немного.