– Но ведь это не запрещенный прием?

– Нет, не запрещенный. И очень эффективный. Я в нокдауне. И все равно я против.

– Тогда я все сделаю без твой помощи.

– Мне будет очень сложно, но я постараюсь мужественно пережить этот позор.

Я вышел из кухни, чуть ли не под мышку, как носят манекены, забрал Кристину и даже, кажется, забыл попрощаться с Иринкой. Это было похоже на бегство. Пожалуй, это и было бегством.

Мы еще не успели доехать до дома, как голос Стаса раздался в моей телефонной трубке:

– Нам всегда только кажется, что удача не с нами.

Я молчал.

– Избегание неудач не делает человека счастливым.

Я невольно сильнее нажал на газ, будто это могло ускорить мой побег от голоса Стаса, его мыслей, от самого себя.

– С деньгами даже грустить приятнее, – произнес Стас и отключился.

Было грустно. Было очень грустно и совсем не приятно.

Кристина принимает душ. А я подсматриваю. Чувствую себя прыщавым школьником, почти краснею, и все равно подсматриваю… Провод стиральной машины мешает плотно закрыть дверь ванной комнаты. Большого труда не стоит убрать этот провод, но я его оставил, чтобы иногда подсматривать за красавицами, принимающими у меня душ. Кристина знает, что я подсматриваю за ней, и, думаю, ей это нравится. Я знаю каждый уголок ее тела. Кристина любит свое тело и всегда рада моему вниманию к нему. Она раскрепощена настолько, что ради восхищенных взглядов внутренне готова гулять по Невскому в одном макияже. Впрочем, надеюсь, что это мне только кажется. Иногда она ходит по квартире обнаженной, а в постели любит принимать настолько откровенные позы, что поначалу мне даже становилось немного стыдно непонятно перед кем и за что, но очень быстро я научился получать от этого удовольствие. Я знаю об этом великолепном теле все, и все равно по-прежнему почему-то больше люблю не смотреть на Кристину, а подсматривать за ней.

Больше всего Кристина гордится своей тонкой талией и ровным мягким загаром, без светлых ниточек от бюстгальтера и трусиков.

– Мне нравится быть сплошной брюнеткой, – часто повторяет Кристина, каждый раз сбрасывая купальник, когда нам удается найти укромной уголок, чтобы позагорать без посторонних глаз.

Когда у меня хорошее настроение, Кристина мне кажется безумно похожей на Синди Кроуфорд. Когда я злюсь на Кристину, она мне кажется просто красивой женщиной, и это успокаивает быстро и неотвратимо, словно заглатываешь сильный наркотик.

До чего же мне нравятся красивые женщины! Красивые женщины – это всеобщее украшение. Это – музыка для глаз. Они как картины Эрмитажа. За женскую привлекательность надо давать Нобелевскую премию. Любая красивая женщина – это передвижная положительная эмоция. Им можно многое простить. Они бывают капризны как дети, но ведь это только придает им обаяние. Они бывают не всегда образованны и оригинальны, но я все равно так сильно стремлюсь общаться с ними, что у меня не остается никакого сомнения, что, если женщина красивая, то уже только поэтому она – умная. И даже если красивые женщины иногда пассивны в постели, то это полностью компенсируется возбуждением от потрясающего вида на точеные фигуры и милые лица. Красивое женское тело – это всегда тело инопланетянки. От красивых людей теряешь голову. И, к сожалению, бросать их – единственный способ управлять ими.

– Пойдем скорее в постель…

– У меня болит голова. Наверное, от вина.

Я уже давно привык к тому, что женщина, говорящая "нет", просто хочет поговорить.

– Но ведь ты сегодня так прекрасна!

Упрашивание – это разновидность прелюдии в нашем с Кристиной сексе.

После душа Кристина уселась перед зеркалом расчесывать свои длинные волосы.

– Я буду готова через минуту.

Я включаю телевизор, потому что у меня есть не меньше получаса посмотреть футбол. Торопить женщину – это все равно, что пытаться ускорить компьютер.

– Мне нужно поговорить с тобой.

Сейчас Кристина будет жаловаться.

– У меня уже больше месяца не было ни показов, ни фотосессий. Я уже полгода не снималась ни в клипах, ни в роликах. Я, конечно, не расстроена…

Конечно, она расстроена.

– Я думаю, что про меня просто забыли. А, может, двадцать пять лет – это уже старость?

Сейчас Кристина будет просить о чем-нибудь невозможном.

– Я хочу сняться в клипе Димы Маликова.

Я замолчал окончательно.

– Ты же знаком с ним. Ты сам рассказывал, что он отличный парень. Ты организовал для него выгодный концерт и, наверняка, можешь хотя бы познакомить нас. В общем, решай сам.

Для меня, конечно же, верное решение уже должно быть очевидно.

– Недавно я встретила подружку из агентства, она мне так прямо и заявила: «Когда ты бросишь своего креативщика, обязательно скажи мне, я его подберу, и будь уверена, что для меня он сможет организовать съемки для обложек всех модных журналов». Представляешь, какая стерва!

Она спародировала подругу и лицом, и голосом, и даже движением плеч… Было действительно смешно.

– А на самом деле, что сказала подруга? – спросил я.

– Не важно, – ответила Кристина.

Я был уверен, что подруга лишь вскользь бросила что-то типа «передай привет своему креативщику». Я отлично знал, что Кристина лишь ради своей пародийной интонации была готова переиначить смысл половины слов первоисточника. Когда ей нужно было добиться чего-то более важного, чем просто рассмешить, о содержании исходных слов можно было не задумываться – настолько они были далеки от версии Кристины.

– Не молчи на меня так, – продолжала наступление Кристина.

Надо просто согласиться с тобой.

– Я уверена, что ты что-нибудь для меня придумаешь.

Похоже, если я срочно ничего не придумаю, то останусь без секса.

– Ты ведь самый лучший!

Надеюсь, что это именно так.

– Мне кажется, что я стала полнеть, или мне это только кажется?

Черствые мужчины на твоей работе сегодня опять говорили комплиментов меньше, чем тебе необходимо для душевного равновесия. Когда же мужчины поймут, что комплименты нужны молодым женщинам как витамины?! Ну, а пожилым как антидепрессанты…

Я взял первый попавшийся под руки модный журнал и подошел к Кристине.

– Видишь эту фотографию?..– я быстро перелистывал страницы журнала в поисках фотки любой известной фотомодели. Кристина перестала гладить себя расческой, и внимательно смотрела то на меня, то на суету журнальных страниц. – Видишь эту фотографию Наоми Кэмбел? Давай я намажу тебя шоколадом и сфотографирую…Ставлю сто долларов, что никто не сможет отличить твою фигуру от фигуры Наоми.

Улыбка скользнула по губам Кристины. Мой комплимент был благосклонно выслушан. Женщина, которая согласна вас слушать, в перспективе согласна на все.

Я люблю говорить комплименты Кристине. Для меня это разновидность тренировки образного мышления, как дежурный бег на пять километров для стайеров и дежурные сто подач для теннисистов.

– Ты такой мужественный…

Я понимаю, что мне пора идти в душ смывать пот и бриться. С Кристиной я стал бриться на ночь. Говорят, французы всегда так делают.

– Не сейчас! – говорит мне Кристина, уже лежа в постели.

«Чего же ты ждешь?!», – перевожу я ее слова и целую тем особенным поцелуем, с которого все начинается…

Если я умею так удачно переводить слова Кристины, значит ли это, что я ее понимаю?

Суббота. Мы садимся в машину. Моя красавица «Тойота-Селика» нехотя просыпается, звук мотора из бурчания постепенно превращается в чуть нервную болтовню спортсменов перед важным стартом.

Неправда, что я старею. Неправда, что я не могу совершать поступки и получать от них новые эмоции. Я думаю об этом все утро. Я продолжаю об этом думать, даже думая о чем-то другом.

– Куда мы едим?

В субботу утром мы никогда не знаем, куда мы поедим. И в этом незнании есть своя прелесть. Мы решаем это сейчас, в эту минуту, повинуясь импульсу. Однажды мы уехали купаться с дельфинами. Однажды просто поехали в Эрмитаж, и этот самый традиционный день мне понравился больше всего. А когда мы окончательно не знаем, куда податься, то отправляемся кормить белочек в Павловск, и всегда остаемся довольными этой поездкой, даже если нам не удалось встретить ни одной белки.