Записи о роли Магазаника[6]
Сначала отказался от роли. Положение роли в сценарии очень неприятное: Магазаника много, а по существу он только функционален, только обслуживает героиню. Юмор роли – умозрительный, текст – малый еврейский набор.
Самое неприятное – банальное построение роли – дежурный еврей из тысячи спектаклей, фильмов и рассказов, с одним изменением: нет ни одной интересной по-настоящему сцены, которую особо хотелось бы сыграть.
Однако – это не просто штамп: в этих дежурных добродетелях еврея есть нечто от унижения нации: «Он очень хороший человек, хоть и еврей!» Формула очень распространенная в быту антисемитов и скрытая в милом умилении национальностью. Нечто вроде – «люблю евреев».
Умильность – смыкается с общим «соц». Так мы показывали наших офицеров в «Нормандии-Неман».
Еще неприятна Н. Мордюкова. Даже не знаю почему. Запомнил это с «Женитьбы Бальзаминова».
Потом неожиданно сам очень захотел играть. На вечере памяти М. Светлова подумал: «Вот если бы эту роль – да памяти Михаил Аркадича!»
Дело не в ритуале. Просто Светлов тоже еврей. Думается – настоящий еврей: земной, неукротимый, мягкий, мудрый. Простой, бабник, пьяница…
Но в этом столь жизнелюбив, что иным быть не мог.
Стало интересно вписаться в тему Вавиловой: рождение ребенка. Жизнь во что бы то ни стало. При полном ужасе вокруг – нормальная семейная жизнь… как трава, растущая на камнях.
У него шестеро детей не оттого, что «карасина нету», не от темноты и отсутствия противозачаточных средств. У него много детей оттого, что он любит жену и любит детей, любит жизнь естественно, как воздух.
Это уже не аккомпанемент, а соизмерение. Не глупенькое противопоставление, а именно соизмерение. (Не абстрактно-рациональное соизмерение с абстрактными белыми курсантами, а живое.)
Но после этого надо тщательно проверить сценарий и развитие линий в нем. Ибо очень многое умозрительно иллюстративно и внутренне статично в окружении Вавиловой.
Самое слабое – очень вяло всё по отношениям семьи и Вавиловой. Началось с конфликта, но этот конфликт никуда не привел. Он снимается сам собой сообщением о беременности комиссара. Но это жуткая неправда, это мало только обострить конфликт, ибо вместо одного в доме двое! И откуда Магазаник знает, что не сегодня-завтра не поселится муж?
Очень вяло и всё дальнейшее, и примирение и т. д. Отчего. Почему? Вместо конфликта и его реализации – чистая схема размышлений: узнали о беременности, пошили платье, дали кровать и…
А главное, к чему это приходит? К чему? Что за сцена в подвале? Опять вольная иллюстрация: она оказалась вместе с ними… А меж ними? Что меж ними? И в какой мере рождение ее ребенка имеет к этому отношение? Как конкретно сочетаются линии, а если не сочетаются, то почему? И надо ли, чтобы они сочетались.
Просмотр материала насторожил – пластика интересная. Пугает завзятое новаторство. Моден этот путь. Новаторство начинает казаться проторенной дорожкой.
Однако – много интересного.
Во всяком случае – это определяет подход к манере исполнения роли.
Раскадровки
Приход Магазаника с работы
(Поздно, нет. Мужчины избаловались.)
Подготовка
1. Весь проход подготовить разговором женщин о мужьях. По мнению Вавиловой, Магазаник хороший муж. И если Мария, зардевшись, спросит: «Почему вы так думаете?» Вавилова помрачнев, сможет ответить: «Живой…» или «Жив».
Разговор о муже может возникнуть из желания Марии снять неприятное ощущение вчерашнего дня.
И еще Мария может уверить мадам Вавилову, что муж так любит детей, что он обрадуется, узнав о ребенке… ее счастье, когда беременна… дома праздник… он моет ноги… (готов).
(Самое приятное, что Вавилова поверила.)
2. До сцены родов все видения должны быть рассказаны… и с мужем, и с выжженной землей, и с лошадьми… в случайных скупых фразах… о революции, о войне…
В ответ на неприязненные вопросы о крови. Тяжело, полувраждебно отвечает Вавилова… (Убивала ли она и т. д.)
3. Очень важная подготовка – сцена Марии и Вавиловой утром.
Разговор на разных языках… Сидит солдат у окна. Рядом, как с ненормальной, разговаривает Вавилова…
Окончание разговора – странный долгий взгляд Любочки и сидящих, слушающих детей… (Может быть.)
Можно обратно повесить часы… С наивным обоснованием вчерашнего поступка мужа.
И переход на вечернюю сцену – разговор о мужьях…
4. Очень важно, что с самоубийством. И не рано ли оно.
Камера должна внимательно осматривать Нонну… а Нонна просыпается от сомнамбулы…
Дети вносят чашки. Любочка делает это, ни разу не взглянув на Вавилову. Любопытство распирает семью, включая бабушку…
Зверь диковен и притягивает. Игорёк влез на руки… Мария и мама выпроваживают – всё это на диалоге.
(Не надо бояться детей, они неотъемлемы. После купания голые, в полотенцах, одеялах.)
Например:
1. Самоубийство.
Самоубийства собственно нет. Есть невеселая мысль – «хорошо бы» и твердое (до наивности твердое) убеждение – «нельзя». Надо мести пол. Жить.
«Стыдно!.. Стыдно, товарищ комиссар!» – «Что? – отозвалась Мария… – Вы уже встали»…
Клавдия тяжело присела, положив пистолет на стол. (Потом стала его, угрюмая, чистить.)
2. Сообщение о беременности.
Человек с пистолетом о ребенке – неплохо… Мария перед пистолетом и дети – неплохо. Перепугавшийся ребенок – годится…
Клавдия ничего не замечала. С трудом отвлекалась на бытовые проблемы, как то: чай и самовар, сахар и дети…
В паузах (обязательных и долгих) лязгает пистолет… выматываются дети…
– Не сердитесь на мужа… Он добрый человек… он же не знал… если он узнает, он будет только рад… Он так любит детей (часы принесла)…
– Муж у вас хороший, – задумчиво сказала Вавилова и замолчала.
– Почему вы так думаете? – зардевшись, спросила Мария.
– Он жив… – усмехнулась Вавилова. – С руками и ногами…
Мария замолкла… Моргнула, не поняв Клавдию, и неожиданно сказала:
– Поздно уже… а его нет…
– Избаловались мужики… чего и говорить… Пьет?
– Что вы, упаси Бог! – соврала Мария. – У нас дети!
(Магазаник шел пьяный.)
(Ха? Еще день!)
Ночь… платье… Всё еще стук машинки, переходящий в пулемет… потом лошади…
Потом спит Вавилова…
И брачная ночь…
Первое слово после… Интересно… не представляю ее себе в платье… Ефим… Ха-ха… Ефим… А ты бы не против, а? (Ефим спал…)
Тунтер… (обняла и заснула).
* * *
Осколок зеркала… Платье на кровати…
* * *
Стирка. Обливание водой…
* * *
Сняла бусы… вышла… наезд на бусы… играет солнце… мухи… бусы упали, запрыгали.
* * *
Сидит в платье. Отдали кровать. – Крик!
* * *
Беготня… На полу у своей двери… Мария командует, не донесем на стол… Постелили… дети несут подушки… одеваются наволочки… простыни… влажные простыни… Мария убегает. Все помогают…
– Умм (первый стон).
– Нет воды… – внятно ответила Вавилова…
– Что? – спросила Люба.
– Схватка…
* * *
– Коля! – держала Клавдия Магазаника за руку. – Ты живой?
– Коля, – гладила она его руку… – Ты не виноват… Коля, у меня ребеночек…
– Ты, Ефим, частник! Частник!
– Все мы часть целого…
– Это другое…
Пьет Вавилова (после коней).
– Спасибо… Коля… Живой?.. Молодец… Я вот всё… Кончаюсь… Не сержусь… Коля…
– Это Ефим.
– Ефим частник… частник…
– Все мы частники… часть от целого…
– Нет… Это ты брось… мы часть от мировой революции… Верно, Коля? Иначе кончено!.. А любовь? А? Зачем она, Коля? Зачем она мировой революции… Что это… Ой, Коля… Что это?..
