– Во-вторых, не нет, а никак нет – улавливаете разницу?

Попробуйте находясь в здравом уме и трезвом рассудке уловить разницу между «нет» и «никак нет». Может, он мог с нами беседовать «как-то нет»?

Далее полковник резво подбежал ко мне (опять эта прическа. У военных, особенно старших офицеров, на длинные волосы – идиосинкразия).

– Вы, вот вы – как вы сюда попали?

– Куда? – недоуменно осведомился я.

– Студент..?

– Студент.

– Да знаю, что студент, – взревел Олень, – студент Пупкин надо говорить.

Ну, что тут будешь делать? Представился.

– Я спрашиваю, как вы попали в это заведение?

– Как и все, сдал экзамены, поступил…

Оборван я был уже в самом начале моего объяснения.

– Нет, вы не поступили, вы с заднего ходу пролезли! (Вот тебе и раз! Приехали, это называется). – Я вот уже пять минут смотрю на вас, и никак не могу понять, чем вы занимаетесь?

Поскольку я, как и все, не занимался совершенно ничем, то абсолютно не мог врубиться, что он нашел для себя непонятного? Ну, да ладно, промолчим, поглядим, что дальше будет.

А дальше была выдана тирада, достойная скрижалей истории.

– Пока вы отсиживаете здесь свои задницы, наши доблестные пограничники по двадцать четыре часа в сутки сухари жуют!

С этими словами Олень вылетел из аудитории. Беседа была закончена.

Мы ошарашено молчали. Представив себе доблестных пограничников, сутками жующих заплесневевшие сухари, хотелось рыдать и немедленно послать на погранзаставу посылку с чем-нибудь домашненьким. Общее мнение выразил Достоевский: «Ну, ни хрена себе!».

Мы были с ним абсолютно согласны. Однако вывод напрашивался единственный – скучно на военке не будет! И мы в своих ожиданиях не обманулись.

Уже на следующем занятии по огневой подготовке некий майор совершенно потряс нас, заявив, что мишень представляет собой КВАДРАТ со сторонами двадцать пять на тридцать сантиметров! Оба-на! Гуманитарии-то мы гуманитарии, но чтобы одной аксиомой спустить в унитаз всю геометрию Евклида и Лобачевского!?

Когда Достоевский с крестьянской непосредственностью спросил у того же майора, что лучше – ППШ или «Шмайсер» (для читательниц женского пола поясню, что это автоматы такие времен Великой Отечественной), мы думали, майора хватит апоплексический или какой-нибудь еще удар! Минут пять он молча разевал рот, очевидно, формулируя ответ. И, наконец ответил, да еще как!

– Этими своими вопросами, товарищ студент, вы показываете всю даль…, – дальше минутное обдумывание продолжения, – от своей любви к военному искусству!

Господи, ну куда там Гегелю сварганить такую фразу!

Тактика. Подполковник объявляет тему занятия: «Маневр». Долго объясняет нам, неразумным, что маневры бывают разные, в частности «обход» и «охват». С подкупающей искренностью он признался.

– Ребята, все равно вы разницу между обходом и охватом сразу не усечете. Я вот сам только совсем недавно понял. (А надо заметить, что в армии к этому времени сей подполковник отбарабанил уже лет двадцать). Так вот, поймите: обход – это ногами, а охват – это руками. Значит, охват ближе, ведь руки-то короче!

Да, интересная наука – тактика. Это вам не философия какая-нибудь, тут думать надо. Мы с нетерпением ждали продолжения военных откровений. И мы их дождались! Да еще каких! Эта история носит кодовое название «Лючок».

Дело в том, что уже упоминаемый мною полковник Олень крайне редко проводил у нас занятия. Но если уж проводил – то тут уж, как говорится, одно из двух – либо скука смертная, либо цирк, КВН и Аркадий Райкин одновременно. А суть вот в чем. На занятия полковник приходил с пачкой пожелтевших листов, называемых конспектами, и начинал нам диктовать, что называется, «под запись» всякую муру. И пока он не отрывался от своих бумажек, мухи дохли от скуки. Но стоило ему оторваться… Это, как говорят в Одессе, две большие разницы!

А отрываться приходилось. Читал он нам как-то лекцию по политподготовке и рассказывал (вернее, зачитывал) о битве под Москвой. И надо же такому случиться, что в тексте встретилось выражение «фашистские полчища». Выговорить это Оленю было все равно, что за ночь выучить китайский язык. Нет, слово «фашистские» у него еще сносно выговаривалось, но вот дальше… Звучало это примерно так.

– Когда фашистские полчтеца… Когда фашистские поштелца… Когда фашистские полщита… Короче говоря, когда эти гады подошли к нашей столице…

И далее по тексту.

Так вот, про лючок. Тот самый случай, когда без бумажки…

Как всегда, ворвавшись в аудиторию и выслушав наше нестройное приветствие, Олень объявил.

– Всем спрятать тетради. Никому ничего не записывать – тема секретная!

(На самом деле это полный абсурд, так как к тому времени никто из нас допуска к секретным материалам не имел, да и тема была, как выяснилось позже, самая что ни на есть обыкновенная).

– Итак, тема занятия – организация танковой роты. Слушайте и запоминайте.

Олень бодро начал читать по бумажке.

– В танковой роте 10 танков, один из них командирский, в танке экипаж из четырех человек. Всего в роте сорок один человек.

Ну, после «мишенного квадрата» нас вообще трудно чем-нибудь удивить, однако Достоевский с присущей ему наивностью (ой ли?) вытянулся в струну, представился по всей форме и задал вопрос, который и заставил бедного Оленя оторваться от конспекта.

– Товарищ полковник, а вот если в танке четыре человека, а танков десять, то где же сорок первый?

Ну, понятно, мы же все с незаконченным высшим образованием! Несчастный полковник впился глазами в свои бумажки, но увы… Ну не было там ничего про сорок первого! Тогда Олень начал проявлять чудеса математики. Повернувшись к доске, он тщательно – сначала в строчку, а потом в столбик – минут пять пытался получить нужный результат, умножая то четыре на десять, то десять на четыре. Увы! Сорок один не получалось.

Утерев пот со лба, полковник начал вдохновенную импровизацию.

– Очень правильный вопрос задал товарищ студент. Еще раз предупреждаю – сведения секретные.

Так вот, сорок первый – это командир роты. Я же говорил, что один танк – командирский. Это не простой танк, а специальный. В нем оборудован специальный лючок, в котором командир и ездит.

Довольный собой, полковник собирался вернуться к своим спасительным бумажкам. Шалишь, брат! Не на таковских напал. Достоевский не унимался.

– Товарищ полковник, а что, такие лючки только в одном танке, или во всех есть?

– Ну, я же ясно сказал – танк командирский, специальный, оборудованный специальным лючком.

– А если танк подобьют, куда тогда командиру деваться? – не унимался Достоевский.

– А если подобьют, то и командир погибнет, и никуда деваться ему уже не надо будет! – не на шутку разозлился Олень.

Надо сказать, что к этому моменту все мы уже давно буквально лежали, уткнувшись носами в столы, и давились от хохота. А Достоевский не унимался.

– Ну, а если не подбили, а просто сломался танк, куда деваться командиру роты?

Ответ Оленя нас потряс до глубины души.

– Советские танки не ломаются!

Апофеоз советского танкостроения!

Атмосфера накалилась до предела. Масла в огонь подлил Дехтяр, который два года оттрубил в танковых войсках.

– Товарищ полковник, а вот я полтора года был механиком-водителем танка командира роты. Так у нас никакого лючка не было, командир был четвертым членом экипажа – командиром танка.

Да, это был удар ниже пояса. На Сохатого без боли нельзя было смотреть. Да мы и не смотрели, мы продолжали давиться от смеха, стараясь при этом не поднимать голов и не издавать громких звуков.

Но не таков наш полковник, чтобы признать свое поражение! Минуты хватило ему, чтобы прийти в себя. Хлопнув по лбу, он рассмеялся и сказал.

– Ну, ребята, совсем вы меня вопросами с толку сбили. Ну, конечно. Это во время войны на наших танках были специальные лючки для командиров. А сейчас-то их, конечно, давно нет. Командир роты, как вы совершенно справедливо заметили – четвертый член экипажа и одновременно является командиром танка. Вот и все.