Идут Евгений и Татьяна,
Бушует ветер-озорник.
Как смотрят друг на друга странно!
Как странно взгляд отводят вмиг!
Так продолжать они могли бы долго,
Когда б не встретился им новый персонаж:
Высокий
И, наверное, красивый,
Как бывает красив холодный мрамор,
Или кора деревьев;
Властного вида,
Чувственный,
Быть может,
Если чувственны объятия зелёной кроны
И мускулистых седоватых туч.
Эту красоту треснувшего минерала,
Красоту материи грубой,
Пугающую и притягательную,
Эдмунд Бёрк[3] назвал бы «возвышенной».
«Татьяна, что за чудо, что за тайна!
Неужто вы!
Как я хотел сегодня встретить вас случайно
И здесь, средь нашего излюбленного круга…»
«Хочу я моего представить друга:
Научный мой руководитель
Классный препод…»
Совсем уж неохота говорить с ним
Что за бред
«Месье Лепренс искусствовед!
Учёности и кладезь и носитель.
Импрессионисты – вот его конёк!
Уж в них он дока среди док».
Как губы розовы её
И от мороза трескаются больно
О эта ямочка на подбородке
Хватит всё довольно
а прядь кошачьей шерсти на кашне
малиновом
Что ж это? Я смотрю подобно ротозею
«Великий человек!
Курирует музеи…»
Татьяна с ним – ого-го ну и пара
«…так долго изучал
Наследье Ренуара…»
Какой рюкзак она таскает каждый день
Конспекты книги доверху набит и ей не лень?
«До тонкости он знает Кайеботта.
И наша с ним совместная работа…»
Один Евгений толком никого не знает отчего-то
«…и переписку он читал Дега…»
Ух ты Дега
Всё балеринки да бега
А мне плевать
Да вашу мать
Но надо бы принять участье в разговоре
Сказал тогда Евгений: «Не могу я спорить,
Но вы напомнили мне, что и я, как все,
Бывало, заходил в музей д’Орсе…
Как жаль, что вас я там не встретил…»
Тут подлетел бродяга ветер,
Взъерошил волосы Татьяны,
Копною бросил прямо ей в лицо,
И она, вся подставившись ему,
Улыбнулась
Ослепительно,
Белоснежно,
Нежно.
«Что сегодня поделываете, дорогая Татьяна?»
Евгений видит её зубы: ровные, словно перламутровые.
Раньше у неё таких не было.
Подожди, —
Ведь тогда она носила брекеты?..
Когда это? Десять лет прошло… а сколько же ей было?
Четырнадцать!
Не может быть!.. Неужто!..
В четырнадцать-то ты была ещё набросок!..
Вы поглядите только на Татьяну эту!
«…читаю Валери
По вашему совету…»
Как изменились зубы, волосы, а кожа как свежа!
Её другую помнит он: но та была подросток,
Как плохо с ней тогда я обошёлся,
Вот как полезно вспоминать былое,
Казавшееся ясным…
И вдруг его как будто осенило:
А самому-то сколько тогда было?
О чёрт! Семнадцать. Псевдовзрослый парень —
Вот кем он был. А много ль перемен
Во мне с тех пор…
Фантастика! Семнадцать!
Бывает ли вообще семнадцать лет?
Такого возраста в природе нет.
Его придумали для седовласых старцев,
Чтоб утешались, в зеркало смотря,
И вспоминали, как вились густые кудри,
И воскрешали то былое-призрак:
«И нам, и нам когда-то было
Семнадцать…»
Нет, не было, и никогда, и никому на свете.
И тут Евгений кое-что заметил…
«Вам – помогу всегда я.
Это – свято».
Велеречив великий чел, ума палата,
Заоблачный и неземной, как Бёрк,
И тем странней такая прыть…
«Я ум и свежесть вижу
В ваших рефератах…»
Неужто сам её он хочет закадрить?
Да, несомненно – ведь и он заметил,
Какую шутку разыграл с её головкой ветер,
Улыбку, перламутр зубов.
«…и мне не терпится
Послушать ваш доклад…
В четверг ближайший он назначен?
Как я рад».
Лишь четверть часа, как её Евгений встретил,
Забыв о ней на целых десять лет, —
Но он уж твёрдый хочет знать ответ:
А не было ль чего меж ней и этим…
Кому так улыбается Татьяна?
Ревнив Евгений, как боец из «Талибана»,
Иль муж крутой – из тех, что в час полночный
Садятся к телевизору нарочно
Затем лишь, чтобы с радостью порочной
Мозги вправлять супругам, слабым сердцем и умом,
Твердя им: «Твой Рок Вуазин[4] – слащавое дерьмо».
Да полноте,
искать соперников везде —
Пристало только Синей Бороде.
Но от слащавости, напыщенности этой
Евгений, в самолюбии задетый,
Впервые в жизни
В подсознанье
желанье
Ощутил
Разодрать в кровавые клочья эстета.
«Простите заинтересованность мою:
О, написали вы прекрасную статью…»
Или лучше дуэль? Так – достойней поэта.
Ленского секундантом…
Ох, Ленский!.. Согласился б или нет?
О нём не вспоминал я столько лет!
«Мне пора. На девять
Заказ кабинета…»
Татьяну в библиотеке ждёт кабинет.
Помахала рукой. Прощальный привет.
«Было очень классно увидеться, прям приятно…»
Отрадно. Ну ладно.
Расцеловались. Запах сигарет,
Ещё духов, морозца, бергамота.
«Меня ждёт работа.
Читать про Кайеботта…»
Что за фамилия у этого идиота
И Евгений видит
Как спускается Татьяна
По лабиринту лестниц
А навстречу ей
Радостно бросается ветер
Озорник-ветер
Шаловливое дитя
Архитектурной причуды
Опустошённый и усталый, мой Евгений
Готовился, откланявшись, уйти,
Как вдруг заговорил с ним бёркианский гений
Велеречиво: «Нам не по пути?»
Как радио сладкоголос
Картав немного и немного в нос
Жемчужны речи переливы
Пронзительны а то игривы
Да чтобы чёрт тебя унес.
«Не вспомню, говорила ль мне Татьяна,
Месье, где и когда встречались вы».
«Приятелем я Ольги был когда-то,
Сестры её», – отрезал тут Евгений,
Стараясь дать ответ в таком же стиле,
Но, кажется, промазав глупо мимо.
«Чем дольше дружба, тем честней: в ней нет обмана;
Скрывать не стану – мне мила Татьяна.
У многих аспиранток был успех.
Но для меня она милее всех.
Зажгла огонь в моём потухшем сердце, вскоре
Став маяком моим в житейском море;
Мой светлячок, вцепившийся в гранит,
Огонь во тьме, что пылко так горит…»
Никто внимания не обращает вроде…
Признание в любви?
При всём честном народе!
Уж лучше б на всю площадь крикнул он:
Люблю Татьяну я! В Татьяну я влюблён!
«Знакомством с вами я польщён весьма…»
Да не совсем же он сошёл с ума?!
Зачем он мне про это? Ах, ну точно:
Подлец,
Он мучает меня, и мучает нарочно.
Тот снова за своё – сладкоголосо и барочно:
«Тоскливо жизнь моя текла,
И думалось мне: радость я утратил совершенно,
Пришла пора уйти – достойно и степенно;
Не юноша, – о, повидал я свет, —
И вдруг Татьяна разом озарила
Всю жизнь мою…»
«Вот Ленский был поэт,
– Евгений размышлял строптиво, —
Не то что этот старикан-дурила.
