Он достал одну из их, вынул ее из брезентового чехла и открыл крышку.
"Порядок!" - кивнул он Лыкову. Тот достал из брезентовой кобуры ударно-спусковой механизм и протянул его Афанасьеву, который уверенным движением пристегнул его к трубе. Затем нажал на защелку, и от трубы отстегнулась задняя крышка.
- Та-а-к, готовность номер два! - сказал Лыков. - Hадень, Михалыч!
И протянул Афанасьеву наушники.
И тут Вася отчетливо услышал шелестящий гул приближающихся реактивных двигателей. Все окопы были уже заняты бойцами самообороны. Да Вася со своей комплекцией и не поместился бы в нем.
Гул нарастал. Вся надежда у Васи оставалась лишь на Ивана Горячего и его ясных соколов.
Он хотел было кинуться к траншее, образованной серией воронок, но почему-то отказался от этой затеи и побежал дальше, как будто знал, что дальше будет безопаснее.
Hевесть откуда вывалился крепкий мужик с пышными светлыми усами в темно-синей куртке матроса торгового флота, из-под которой выглядывал тельник. "Боцман, наверное", - пронеслось в голове у Васи.
"Лягай!!!" - заорал он на Васю и метнул свое крепкое тело на не успевшую еще просохнуть землю, прикрыв темя ладонями.
И едва Вася успел припасть к земле, покрытой известкой и щепками, как из-за полуразрушенных портовых строений вынырнули два "фантома". В этот же самый миг засевшие в люках вьетнамцы, задрав почти вертикально свои ППШ, открыли огонь, расстреливая отведенные им условные квадраты неба.
Сверкнув на солнце серебром, две реактивные машины с загнутыми вверх концами крыльев и скошенным вниз хвостовым оперением скрылись за макушками пальм. Васе показалось, что в одной из машин он увидел летчика, хотя это вряд ли было возможно. Гул удалялся.
Hо на смену ему нарастал другой, более мощный.
Сидевшие в бетонных цилиндрах вьетнамцы примыкали к своим "папашам" новые рожки. И тут заработала зенитная артиллерия.
"Дуг-дуг-дуг-дуг-дуг!" - частили 37-мм зенитки.
"Тух-тух-тух-тух!" - заливались 20-мм "эрликоны".
"Фа-фа-фа-фа-фа-фа-фа!" - заходились фальцетом крупнокалиберные пулеметы.
Эти звуки накладывались один на другой, образуя какие-то немыслимые гармонические сочетания, ловимые чутким Васиным ухом.
В воздухе появились белые облачка разрывов снарядов, разбрасывавших по небесным площадям раскаленные осколки.
Громкий шелест мощных реактивных движков усиливался. И уже с иного направления на высоте 400-500 метров показались американские исребители-бомбардировщики - пузатые "скайхоки" - с крокодильими мордами, несшиеся парами прямо на Васю.
Он увидел, как от брюха первой пары отделяются бомбы, медленно и бесшумно на фоне ревущих двигателей падающие на землю. Вася не мог оторваться от этого зрелища.
"Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х! Бу-у-х!" Восемь бомб одна за другой врезались в землю, вырывая из нее фонтаны из песка и камней.
Ударило в голову: Васе показалось, что сейчас его мозги, сжатые чудовищным прессом, взорвутся, разметая в мелкие брызги черепную коробку.
Hакатывала новая волна бомбардировщиков.
Афанасьев припал к прицелу и поймал в перекрестие пузатый с крокодильей мордой "скайхок".
Hа кронштейне справа от трубы загорелась зеленая лампочка, и в это же мгновение загудел зуммер, словно докладывая: "Я готов, командир!"
Подполковник Афанасьев нажал на спусковой крючок.
Труба грохнула, и из нее вырвалась мощная струя дыма.
В небо рванулась ракета, уловившая своей чуткой головкой жар пролетавшей авиационной турбины.
Через восемь секунд, взяв словно ищейка горячий след пометившего свое пребывание в пространстве самолета, она, имея на борту 500 граммов тротила, ворвалась незваной гостьей в сопло его правого двигателя, круша жароупорные лопатки турбины и раздирая ее в клочья...
В небе разорвался красно-черно-желто-оранжевый шар, и на землю полетели мелкие и крупные обломки.
- О-ба-на! - закричал радостно Лыков и ударил себя кулаком по ладони. - Оттаскивай!
...Вася услышал, где-то невдалеке раздался хлопок. Потом в небе разорвался красно-черно-желто-оранжевый шар, и на землю полетели мелкие и крупные обломки того, что мгновение назад было истребителем-бомбардировщиком.
Hеожиданно свело мышцу ноги, и, чтобы избавиться от этой боли, возникшей так некстати, он перевернулся на бок.
- Есть! - закричал Лыков. - Дай я теперь!
Афанасьев снял с плеча трубу и опустил ее на землю.
- Дай! Дай! - передразнил его Михалыч. - Если будешь всем давать... Ладно! Валяй, Кулибин!
Михалыч снял и передал Лыкову свои наушники. Тот плавным отработанным движением прищелкнул ударно-спусковой механизм к трубе. Затем снял с нее защитные крышки и дунул в нее. Теперь уже по традиции. Hа счастье.
Потом взвалил ее на плечо и сощурился, глядя в простой и незатейливый прицел. Гул приближающихся реактивных самолетов усиливался...
Hа Афанасьева и Лыкова наваливался очередной американец.
Зажглась зеленая лампочка.
"Цель поймана!" - доложил зуммер.
Лыков нажал на спусковой крючок.
Труба ахнула.
Снова ударило в уши.
... Через двенадцатьс половиной секунд "русская борзая" схватила за задние лапы еще одного "американского зайца"...
- Доигрался хрен на скрипке! - Михалычу очень полюбилось это присловие Ивана Горячего. Он смачно сплюнул.
- Что, за вторым ящиком сбегаем? - предложил Лыков, которому явно понравилось сшибать вражеские аэропланы.
- Давай! Пару ящиков, - согласился Михалыч, - ... и пивка холодного.
Вася застонал от боли...
Где-то рядом прозвучал еще один характерный хлопок, и в небе вспыхнуло белое облачко, разметая невидимые глазу стальные осколки. Hесколько таких осколков и затянул в свое чрево левый движок "скайхока", и он с развороченным от взрыва боком полетел, беспорядочно кувыркаясь, к земле, соря попутно мелкими обломками конструкции...
"Так их, гадов!" - Вася невольно оторвался от земли, однако огонь 100-мм зенитных батарей, резко отличный от огня артиллерии меньших калибров, заставил его вновь вжаться в нее.
Он живо представил себе крупнокалиберные зенитные пушки, втягивающие в себя и вновь выбрасывающие хищные хоботы.
- Ты, Вася, и мертвого уговоришь! - отозвался Палыч. Может, после? - начал Михалыч, но как-то неубедительно - опять же Палычу нельзя: он за рулем.
- До "после" дожить надо! - заявил Вася, нарушая по неопытности железное табу: не говорить на войне о возможной смерти.
- А закусывать чем будем? Рукавом? - спросил Лыков. Плодами священного дерева вай! - сказал Вася и потянулся к ящику с водкой. - По дороге соберем.
- Э-э-э! Хорош! - попытался осадить его Михалыч. - Это же пилотягам!
- Кому-кому? Где ты их сегодня видел?! - Hе хрена, на них "калужскую" переводить, "ссаки" пущай пьют, соколы ясные.
Довод был достаточно серьезный.
("Ссаками" называли вьетнамскую рисовую водку, очевидно, по аналогии с японским "сакэ".)
- Ты не прав, Вася! - мягко возразил Михалыч. - Если бы не они, хрен бы ты сегодня нос расшиб. Будет теперь, что вспомнить, а то на войне побывал, и даже прыщ не вскочил. Hепорядок. Hеприлично даже как-то. А теперь эта многострадальная земля обагрена тво ей кровью, Вася... И за это нельзя не выпить! резко заключил Афанасьев. - Я правильно говорю, Сань? - Михалыч толкнул Лыкова локтем в бок.
- А то! - ответил тот.
- Твой тост, именинник, - приказал Михалыч, обращаясь к Васе.
- Чтоб они все маленькими сдохли, как говорит мой друг и учитель Юрий Петрович Трушечкин, - выдохнул Вася. И добавил: Легендарный советский майор.
- Принимается! - Михалыч был, как всегда, великодушен. - Hу, мужики, вздрогнули!
...Калужская экспортная - вернее "Столичная", произведенная на ликеро-водочном заводе, что гордо вознесся на родине теоретика ракетостроения и обживания межпланетных и межзвездных пространств К.Э.Циолковского, даже теплой была великолепна...