– Жестокая придумка.

– Зато эффективная, и то, над чем другая организация билась бы десятилетие, мы делаем всего за один неполный год. Говорю же, все отработано в иных местах, и здесь идет самая обычная работа. Грязная, конечно, и кровавая. Но наш диктатор считает, что лучше сразу три-четыре сотни смутьянов передавить, чем потом с местным сепаратизмом бороться и ждать удара в спину. Слишком много проблем висит над нами, и очень уж сильно наступают неоварвары. Поэтому приходится идти практически на любые крайности, чтобы обычные граждане нашего государства смогли выжить и как-то пережить этот Темный Век ножа и топора.

– Миша, еще вопрос. А почему все вокруг в военной униформе, а ты в гражданском платье?

Тот помедлил, на ходу почесал подбородок, и ответил:

– А я не военный, мне здоровье в людей стрелять не позволяет. В этом отряде мой дядя служит, и он меня сюда пристроил на должность штатного психолога. Пока, второй год в порученцах у генерала числюсь, пишу диссертацию на тему: "Поведение бойцов в стрессовых ситуациях". Через полгода обратно в столицу вернусь, а сейчас сочиняю свои труды и веду исследования.

Проводив нас к бараку, где в сухой конюшне стояли наши лошади, Миша Закая покинул нас, и вернулся в штаб, а мы, не желая торчать в таком мрачном месте, в какое превратился город Сестрорецк, собрали свои походные вьюки и, как можно скорее, направились обратно в Сяськелево.

Настроение было не самым наилучшим, а по приезду в ставку Старика, пока мне меняли лошадей, дабы я мог продолжить свой путь к месту стоянки "Ветрогона", я на полчаса зашел к Маркову. Лидер ГВО принял меня безотлагательно, и после всех положенных приветствий, он спросил:

– И как тебе Шарипов?

– Странный, немногословный и производит впечатление полного отморозка с пулей в башке.

– Он такой и есть. Не хотел тебе про него всего рассказывать, чтобы ты не портил первое впечатление от встречи с таким человеком. Теперь вижу, что ты его надолго запомнишь.

– Это да, такие экземпляры рода человеческого, в память на всю оставшуюся жизнь врезаются.

– Ладно, – Старик прихлопнул по подлокотнику своего инвалидного кресла. – Решения продолжить свой путь не изменил?

– Нет. Через шесть дней мне с отрядом необходимо находиться на блокпосте в Парголово, так что следует поторопиться. Сейчас лошадей поменяют, и я направлюсь к морю, отдам последние указания командиру фрегата и начну выдвижение к границе Прибалтийского района.

– Хорошо. Мои дипломаты уже в Систа-Палкино, три человека, как мы с тобой и уговорились. При них верительные грамоты для вашего правительства и предложения по взаимовыгодному сотрудничеству в торговой и военной сфере.

– А документы по Москве и области? – напомнил я Старику.

Марков ловко, как если бы не был на вид дряхлой развалиной, нагнулся, вытащил из-под стола небольшую матерчатую сумку и перекинул ее мне:

– Держи, здесь все.

– Благодарю, Иван Иваныч.

– Сочтемся. Взамен этой услуги, с тобой пара моих ребят пойдет.

– Кто и зачем?

– Виролайнен и Снегирев, те офицеры, которые тебя в Сестрорецк сопровождали. Где-то в Московской области на лагерной стройке моя разведывательная группа находится, которая к москвичам в плен попала, и они постараются вызволить наших парней. Пока ты в тех краях будешь, они ничего не предпримут, и тебя не подставят, а как уйдешь, так за дело и примутся. Ты не против такого расклада?

– В общем-то, нет.

– Значит договорились. Когда от моря пойдешь, на одну из ночевок здесь со своими воинами остановишься, так что время переговорить на некоторые интересные темы у нас еще будет, – Марков протянул вперед жилистую руку с ясно видимыми канатами-реками кровеносных вен и добавил: – Бывай, капитан, через три дня встретимся.

– Обязательно, – пожав руку местного лидера, ответил я, и покинул его жилище.

Снова дорога, и если от моря в Сяськелево я добирался неспешно, и путь занял два световых весенних дня, то на обратную дорогу было затрачено всего шестнадцать часов. В населенных пунктах вдоль старой автострады, нас, то есть меня и все того же обезличенного майора из контрразведки, который вместо Виролайнена и Снегирева, снова временно приставлен ко мне, ждали сменные лошади, так что домчали быстро.

Устали мы с майором в дороге как ездовые собаки. Контрразведчик остался в порту, а я без промедления поднялся на борт фрегата, принял доклад Скокова и командиров подразделений, а после этого на полчасика упал в своей каюте отдохнуть. Спать хотелось неимоверно, но надо дотянуть до вечера, и не просто потянуть время, а полностью разобраться с самыми неотложными делами, которых, ой как немало.

Во-первых, необходимо отдать более точные указания и команды Скокову, который завтра покидает Балтику и возвращается на ВМБ "Гибралтар". Во-вторых, стоит переговорить с посланцами Старика и посмотреть, что хоть за люди на Кубань отправлены. В-третьих, следуют провести собрание лейтенантов и отдать команду на утреннее выдвижение отряда к ставке Гатчинского Военного Округа. В-четвертых, надо написать письмо Никласу Шведскому и еще раз пообщаться с Эриком Троллем, который до сих пор сидит в карцере. А есть еще в-пятых, в шестых, и так далее. Хочешь или нет, но впереди полноценный рабочий день.

Всероссийский диктат. Дмитров. 06.05.2065.

– С чего начнем сегодняшний разговор, Александр Сергеевич? – старший следователь Рудь, как он сам представился при нашей первой встрече, сорокалетний мужчина с несколько вытянутым лицом и бородкой как у Дзержинского, разложил на столе чистые листы бумаги и шариковые ручки, включил диктофон и выжидательно посмотрел на меня.

– Без разницы, Василий Петрович, – удобней расположившись напротив него, ответил я.

– Давайте поговорим про промышленный потенциал Кубанской Конфедерации?

– Я не против. Да только вы знаете, что я к этой стороне жизни нашего государства никакого отношения не имею, так что вряд ли могу вам что-то рассказать.

– Так и запишем.

Рудь записывал свой вопрос и мой ответ на бумагу и, глядя на то, как он трудится, мне вспомнились почти все события минувшего месяца…

К землям Всероссийского диктата мой отряд добирался с постоянными остановками, пересадками и совсем не так, как нам это представлялось изначально.

В Парголово мы оказались в срок. На окраине нас встретил порученец генерала Шарипова психолог Миша Закая, и под контролем полуроты солдат спецвойска, он сопроводил мою роту к берегу Ладожского озера. И здесь, в крохотной рыбацкой деревушке без всякой особой инфраструктуры, если не считать таковой три деревянных причала и один обширный амбар на берегу, мы погрузились на гребное судно, по виду напоминающее самую обычную русскую расшиву века эдак тринадцатого-четырнадцатого. Это речное парусно-гребное судно, в команде которого были коренные местные жители, через озеро доставило нас к форпосту номер 27, находившемуся на другом берегу невдалеке от обветшавшего старинного города Волхов. И в этом месте была первая остановка.

В районе форпоста, где несли службу два десятка пожилых солдат из строевых армейских частей Москвы, отряд пробыл пять дней. Мы ждали баржи, на которых могли бы продолжить свое путешествие, и когда эти транспортные средства, влекомые по берегу бригадами бурлаков из пленных дикарей, появились, по реке Тихвинке двинулись дальше. Самому баржу тянуть не надо, это хорошо, и путешествие продолжилось. Нас везли и немного охраняли. Окрестные пейзажи неспешно проплывали перед глазами, и так, мимо форпоста номер 26, стоящего в районе Тихвина, баржи вышли к Рыбинскому водохранилищу. Новая остановка, опять ожидание транспорта, и пересадка на гребные суда. Переход к Рыбинску, Волга и, без захода в Калязин, ныне форпост номер 25, прибытие на конечную станцию, город Дмитров.

Дальше этого города нас не пустили, и уже всерьез взяли в оборот. Разоружать мой отряд не стали, все же мы не враги. За достаточно плотно заселенным городом нам отвели место под полевой лагерь. Рядом расположилась рота кадровых бойцов, по повадкам спецназ или что-то подобное, а после этого появились самые обычные офицеры местных спецслужб в ранге не выше капитана, которые и начали трусить нас на информацию. Причем действовали эти контрразведчики и разведчики с умом. Их не устраивали рассказы и байки о тех местах, где мы побывали. Они работали профессионально и хотели получить не нечто обобщенное, а конкретные сведения: факты, цифры и подробное описание того или иного объекта. Напирали сильно, общение с ними зачастую напоминало работу наших дознавателей госбезопасности, но до крайностей никогда не доходило и разницу между опросом и допросом они понимали очень четко. Порой им это мешало, ведь народ у нас в отряде неразговорчивый и необщительный. И только офицерам я разрешил высказываться без обиняков, а рядовые бойцы и сержанты, корчили тупые морды лица и говорили, что ничего не знают. Местные офицеры злились, но видимо, имели четкие инструкции свыше, что можно делать, а чего нельзя и, правила приличия соблюдались все время нашего пребывания в лагере возле Дмитрова.