— "Что это такое вы вытворяете на посту! Я начальник артиллерии полка, майор Иванов!". Не запомнил фамилии этого майора, он погибнет весной, незадолго до замены. Духи недалеко от нашего полка собьют два вертолёта. Вертолёт прикрытия, и вертолёт в котором вместе с нач. артом летели несколько солдат поступать в офицерские училища.

Он сделал уверенный шаг в нашем направлении, но Андрей передёрнул затвор и направил автомат прямо ему в грудь и крикнул:

— Пошёл на хер!!

— Вы думаете, вам всё позволено?! — сказал майор.

— Пошёл на хер! — отрезал Андрей.

— Ну, я сейчас с вами разберусь! — сказал майор и нервным шагом пошёл обратно.

Мы стали стыдить Андрея за то, что он слишком грубо послал майора.

— Да, пошёл он на хер! — подвёл жирную черту Андрей.

Офицеры видно тоже "отдыхали", и через пол часа к нам подошёл прапорщик. Мужик лет под 35, простой кампанейский, любил с нами повспоминать гражданку и то, как он трахал деревенских баб, когда их часть посылали в колхоз. Большой специалист по снабжению, и роскошный стол, в основном, его заслуга. В общем, разведчики его любили и уважали.

Он рассказал, как нач. арт пришёл доставать "разогретых" офицеров и как они его послали почти теми же словами, а прапорщика отправили смягчить ситуацию, чтобы бойцы на неприятности не нарывались, и если кто перебрал, то пусть идёт спать от греха подальше. Конечно же, разведрота всегда была на привилегированном положении, но нач. арт был принципиальным, и когда вернулись в полк, Андрея Катыхина перевели в пехоту, а Афериста в гранатомётчики, меня же просто предупредили и поставили галочку, т. е. чуть что, так сразу…

Тащить дежурство на броне — милое дело, машины охраняет три человека, а остальные спят, и поэтому по времени минут сорок, не больше. На следующее утро "разбор полётов" — все получили вялый втык, и приказ готовиться к новому рейду. День прошёл спокойно. Чистили оружие, латали обмундирование, писали письма домой, спали и отдыхали, разговаривали "за жизнь".

На броне была кухня, не домашняя пища, но и ненадоевший сухпай, небольшое разнообразие. К сожалению, всё хорошее быстро кончается, и на следующее утро построение в полном боевом.

На этот раз нам поручили сопровождать и охранять геологов или геодезистов. Вместе с ними шёл взвод носильщиков без оружия, которые тащили какое-то оборудование и 4 человека для их охраны с командиром. Афганская армия — настоящий сброд. Зачастую брали людей прямо из разбитых банд, но те должны были пройти испытательный срок, т. е. отходить носильщиками без оружия, готовить позиции, грузить-разгружать, в общем, выполнять самую чёрную работу.

Только через год им дадут оружие, и они станут обыкновенными солдатами, отслужат своё и получат паспорт. Призывной возраст от 14 до 70 лет, 3 года служишь, а потом 5 лет отдыхаешь, а через пять лет снова в армию. В армии сильно развито мужеложество, и поэтому молодым солдатам, по одному и без оружия, строго-настрого запрещено подходить к афганцам. Есть, конечно, элитные части и образцовые подразделения, но их немного.

Геологов было трое (мужики лет под 40), они с нами почти не разговаривали, только однажды они пожаловались на то, что носильщики частенько разбегаются, и действительно, этой ночью убежали ещё двое.

Вскоре нам изменили маршрут, и мы отправились разведать расположение одной банды, но когда пришли в тот район, то духи уже оставили свой лагерь. Входили в него осторожно, опасаясь засады, коварных ловушек или растяжек, но всё оказалось чисто в прямом и переносном смысле. В лагере не было мусора и хлама в оставленных блиндажах и оборудованных позициях. На прощание взорвали блиндажи и установили несколько ловушек, натянули растяжки (частенько жертвами таких ловушек становились наши же войска, когда повторно зачищали местность).

Мы решили разведать местность за хребтом и, когда проходили по ущелью, заметили, что зашли за старинные пограничные башни (в тех местах нет границы с Пакистаном, ориентирами служат пограничные башни). Значит, мы углубились на территорию Пакистана. Вдруг в начале ущелья показались самолёты, мы рассеялись, и, когда они пролетели над нами, оказалось, что это ВВС Пакистана.

Только встали и пошли, как с другого конца ущелья показались ещё 2-а самолёта. Мы думали, что это Пакистанцы летят нас бомбить и кинулись бегом "шхериться" всерьёз а, когда они пролетели над нами, оказалось, что это наши МИГи патрулируют границу. Как только они пролетели, мы заторопились вернуться обратно в Афганистан от греха подальше, потому что пакистанцы может и промахнуться, а наши разнесут роту в "капусту".

Во время перехода мы нагнали роту афганцев. Накануне Аферист жаловался, что его часы стали отставать на 2-а часа в сутки и, пользуясь случаем "впарил" их одному афганцу за плитку анаши. К вечеру мы вышли на горное плато и набрели на брошенное стадо, около 50-ти овец во главе с красивым рыжим бараном, которого мы схватили и привязали к дереву, чтобы не разбежались овцы.

Одну из овец пожирнее тут же зарезали и освежевали. Меня поразило, с какой безропотностью овца принимает смерть, она не бьется в панике, и не кричит от ужаса, что её убивают, а молча ждёт с открытыми глазами. По истине жертвенное животное, которое предчувствует свою обречённость или, наоборот, высокое назначение — быть принесённой в жертву.

Таджики сделали плов и просто нажарили мяса, каждый ел, сколько хотел. После ужина всех поделили по 3–4 человека и указали где занимать позиции, и какой сектор наблюдать. В дозор со мной попал Андрей Катыхин, Аферист и Шура Сафаров переводчик — таджимон. Мне очень нравилось, когда он на распев отвечал: "Саам знаешь!" и при этом хитро щурился карими глазами.

Настроение было благодушным, и поэтому мы покурили немного анаши. Она оказалась очень забористой (настоящий пакистанский шан). Вообще-то, это из ряда вон выходящее событие в боевых условиях. Существует негласный запрет на курение анаши во время рейда, потому что из-за твоей слабости могут погибнуть товарищи, но мы курнули и сидели, плотно прижавшись друг к другу в выложенной из камня бойнице, перекрытой палаткой. В горах земля сильно каменистая, и окоп в ней не выроешь, поэтому собирали плоские плиты и выкладывали из них бойницы. Сидели, вели разговоры, потихонечку прикалывались: "…косяк горит, глаза горят!!!".

На следующий день к нам на плато подошла рота афганцев, среди них был и наш старый знакомый советник. Поприветствовали друг друга, как старые друзья, постояли, поговорили "за жизнь" и подарили им пару овец. Но недолго длилось наше счастье, пошли слухи о том, что завтра мы переходим в другое место, а поэтому пришла очередь за рыжим бараном, которого собирались зарезать в последнюю очередь. Овцы крепко жались к нему и не хотели расходиться. Барана схватили и потащили из стада, с одобрительным хохотом завалили на снег, перерезали горло и оставили лежать, чтобы кровь стекала под уклон. Стадо стояло рядом и не разбегалось, никто тогда не обратил внимание на трагичность ситуации, обреченность жертв и безжалостность палачей.