Литмир - Электронная Библиотека

 – Им скучно, потому, что нет национальной идеи. Без идеи мы не можем, не швейцарцы какие-нибудь. Нам смысл жизни подавай. Была бы идея – и все бы были делом заняты.

 – Это точно. С национальной идеей беда. Наш народ – драчун и баянист, а мы ему все время предлагаем шляпу надеть, стать то бухгалтером, то инженером.

 – Ну-ну, ты аккуратнее, курс страны не трогай, его умные люди изобретали.

 – Да не курс это, а вокзал какой-то – слишком много направлений.

 – Говорю – остановись.

 – Приношу извинения. Но точно одно: если этот их руководитель хоть что-нибудь понимал бы в нашей стране, он всё это не затеял бы. Он просто подарит всем бесплатное развлечение. А нам – новые прекрасные и полезные возможности.

 – Думаешь, можно сильно не беспокоиться?

 – Совершенно. Все само сойдет на нет. А люди – люди пусть себе порезвятся.

 – Но ты держи меня в курсе. И мне нужен подробный план мероприятий.

 – Через несколько дней будет, ребята сейчас работают.

 – Меня информировать незамедлительно обо всех, даже самых незначительных происшествиях.

 – Хорошо.

 – Да, и конфессии предупредите, чтобы по возможности без комментариев – это может усложнить дело. Там же арабы. Да и само событие особенное. Нам только межрелигиозной войны не хватало.

 – Обязательно.

 – Кабинету пока не говорить. Я сам скажу, кому следует. И вообще, пока ни звука. Скажем в свое время всё, что захотим.

 Посетитель ушел, а хозяин встал и начал прохаживаться по комнате.

 – Не вовремя, я только начал, – размышлял он. – Вот через год было бы в самый раз. Ну, да ничего, в любом случае, это даст серьёзную фору, очень серьёзную. Нужно спасибо сказать тому, кто всё это затеял.

 Легкий стук заставил хозяина повернуть голову. На подоконнике сидел замёрзшая птаха, клювом постукивала по стеклу.

 – Воробей, – подумал мужчина. – Как это он сюда пробрался? Что-то сплоховали наши ястребки.

 – Странный какой-то, не может воробья от чижика отличить. Я же жёлтенький, – подумала птица и полетела восвояси.

 Снег за окном повалил стеной, превращая полдень в сумерки.

Глава 2. День театра: сцена

 Ариадна со вкусом попивала чай у себя на кухне и с удовольствием поглядывала в окно. Жила она на втором этаже, но из окна её открывался чудесный, хотя и не широкий, вид, который мог позволить себе далеко не каждый: замёрзший пруд, аллея и удивительной красоты обнажённые деревья. Нынче с утра все сияло и ослепляло, а потом враз помягчало, посерело, завесилось дымкой тумана, и повалил последний мокрый снег. И от этого все стало ещё прекрасней, просто чудо как хорошо.

 Всю эту радость и благодать Ариадна заработала сама благодаря своему великолепному уму, прекрасным способностям и редкой для человека с двумя первыми достоинствами практической хватке. Лет уже десять как назад она, превосходный молодой филолог, подающий немалые академические надежды структурный лингвист, поняла, что с ее профессией можно только с голоду умереть, категорически решила этого не делать и занялась астрологией, магией и оккультизмом.

 Новые занятия нравились ей чрезвычайно: давали некоторую пищу уму, независимость и приличные средства, не составляли особого труда и позволили на фоне невежественных собратьев по цеху быстро приобрести определенный авторитет и даже немалую известность. Именно новая профессия принесла ей и эту невероятную квартиру в самом центре Столицы, и эту прекрасную меблировку, и эти замечательные картины, и ещё множество всяческих удовольствий, которыми может похвастаться только самостоятельно обеспечивающая себя дама.

 Желания умного не бывают чрезмерными, и с некоторых пор Ариадна могла иметь практические все, чего хотела. Вот и сейчас она была абсолютно и всем довольна, пила душистый красновато-коричневый чай из почти прозрачной фарфоровой чашки, смотрела на мартовский снег и предавалась легким приятным раздумьям.

 Мир любил думать о собственной смерти и время от времени подбадривал себя эсхатологической щекоткой. С легкой перчинкой далекого и почти невероятного конца куда приятнее было вкушать любое настоящее, а будущий ужас позволял считать любые дежурные бедствия, катаклизмы и катастрофы ничего не значащими пустяками. Смерть завораживала человечество, как завораживает любого взгляд, брошенный в бездну.

 Разумеется, случались моменты, и возникали обстоятельства, когда мысли о конце были особо уместны и даже полезны. Более прочих подходили для этого круглые даты. Смены веков, а тем паче – тысячелетий, всякий раз заставляли человечество задуматься о неотвратимости полного нуля и замереть в сладком страхе, позволяющем слегка отдохнуть от прежних трудов перед вступлением в новую эпоху.

 Астрологи, маги и прорицатели круглые эти даты очень любили и в вековые хеллоуины становились настоящими организаторами праздника. Тщательно следили, чтобы все происходящее рядилось в маску смерти, а вместо поднадоевших тыкв перепуганному человечеству зловещё улыбались луна и планеты. Беда была одна: круглое мгновенно укатывалось в прошлое, и тогда приходилось искать все новые сочетания цифр, таящие в себе неопровержимые доказательства скорого светопреставления.

 Вот и нынче, спустя десятилетие после очень круглой, аж с тремя нулями, и поэтому особенно логичной для конца света даты, пришла пора изыскивать очередные смертельные номера. Дело было нехитрое, совсем простое было дело, особенно для тех, кто умеет играть цифрами. Всего-то и нужно было, чтобы комбинации цифр что-нибудь да значили. А ведь числа – они ж знаки, значит – всегда что-нибудь да значат, а иногда они и многозначны, то есть значат не просто что-нибудь, а много чего.

 Вот пятерка, например, – перст судьбы, знак значительных перемен, а символ ее – рука, пять пальцев. И для кого-то это просто пальцы, а для сведущего, да ещё и наделенного воображением, – пять антенн, направленных в горний мир. И эти растопыренные антенны могли многое уловить и о многом поведать соскучившемуся по вселенскому ужасу миру.

 Год две тысячи двенадцатый от Рождества Христова как раз и давал в сумме своих цифр переменчивую и властную пятерку. А за ней чёрным квадратом вставало непредсказуемое двадцать пять. Число-перевертыш, число-оборотень, отмеченное сумасшедшей Луной и лукавым жестоким Меркурием, несшими безумие, страдание и разрушение. Безжалостный центральный нуль нехорошего года десятикратно усиливал недостаточную для вселенской катастрофы пятерку, превращая ее сразу в пятьдесят.

 Полсотни же и впрямь были роковыми, и многие умнейшие люди: греческие пифии и алхимики, каббалисты и розенкрейцеры, масоны и мусульмане – видели в них символ абсолютного освобождения духа, которое, по зрелому размышлению, не могло быть ничем иным как полным разрушением всякой плоти. Но когда такие люди, да столько веков, и с таким постоянством, то не прислушаться нельзя, люди же зря не скажут, тем более – все вместе и такие разные. Плоть сгинет, дух вылетит, можно не сомневаться.

 А уж если считать от сотворения мира, да по еврейскому календарю, то год выходил аж пять тысяч семьсот семьдесят третий. И тогда сумма цифр дает двадцать два, два раза по одиннадцать. Одиннадцать обозначает выходящее за пределы, беспредельность, неопределенность, а символом имеет лист Мёбиуса. А у листа этого, кое-как перекрученной и склеенной полоски, всего-навсего одна сторона. И сколько ни старайся, сколько по нему пальчиком не води, хоть до дыр сотри и его, и пальчик, со стороны этой единственной, никак не сойти. И так до безумия, до дурной бесконечности, и можно лишь внезапно спрыгнуть, сломать, разорвать. Но тогда – хаос и разрушение. Вот и получается: дважды хаос, помноженная на два неопределенность, удвоенное разрушение – в умах и телах.

 Что там дальше? Пять да три восемь, бесконечность, и всякому понятно, что не жизни, а смерти. Ведь бесконечность – это не долгое-долгое время, а, напротив, – его полное отсутствие, зияющая вселенская бездна, мрак, небытие. Семерки лишь кажутся счастливыми, потому что их, к несчастью, две, а от слишком хорошего непременно следует ожидать всякой гадости, это всякий знает. Да и в сумме они дают четырнадцать, а единица да четыре – пять, и это снова перемены. А к лучшему или к худшему проверить несложно. Достаточно сложить полученную пятерку с уже имеющейся восьмеркой, и возникшая чертова дюжина четко обозначит, что это будут за перемены, и кто именно их будет производить.

5
{"b":"635344","o":1}