– Вот три схемы. Если она совсем фря, начинай сразу с третьей. А вообще, каждая из трех гарантирует тебе стоны, ахи, вздохи, полный восторг, даже слезы. Я бы не сказал, что все они обеспечивают любовь до гроба, но за полный восторг – отвечаю. Слово Братства Аменти. – И он рассмеялся над своей напыщенной речью. – Какие-то порнографические картинки я тебе нарисовал, да, Ян? Соблазняю тебя, толкаю на путь греха? Или как у вас в монастыре говорили?

– Не в таком я был монастыре, – возразил Ян. – Нам ничего не запрещали. Просто возможности не было.

– Возможности не будет, пока ты сам себе ее не обеспечишь.

Ян спрятал листки в карман. Он знал, что не воспользуется ими. Ему нельзя. Он проклят. И любой женщине, которая с ним свяжется, будет грозить опасность. Но он не хотел обижать Антонио.

– Спасибо.

Еще на Ланке Ян понял, что он нравится женщинам. Почему, для него оставалось загадкой. В двадцать лет своей худобой он походил на подростка, длиннорукий, нескладный, с коротким ежиком волос – в монастыре брили голову. Он все время смотрел себе под ноги или, если с ним заговаривали, рассматривал собеседника из-под полуприкрытых век. В глаза людям смотреть избегал. Странные привычки будто ограждали его от чего-то ужасного, что было до конца ему неведомо.

Но, забывшись, он в восхищении смотрел на женщин и ловил в ответ их взгляды. Взгляды прекрасных женщин, которые его-то и замечать не должны! Даже девушки-ланкийки тайком, из-под ресниц, поглядывали на него. А они ведь хранили себя в чистоте до свадьбы. Для них немыслимо было отправиться на свидание с иностранцем. Да что там свидание! Заговорить – опасное дело. А отцовский суд строг и часто несправедлив. Поэтому местные девушки держались подчеркнуто гордо и даже глазом не поводили в сторону волонтеров, чтобы показать – соблазны они преодолевать умеют. Но на Яна смотрели, и он смущался.

Молодые ланкийки – сама песня. Кожа цвета корицы, яркие сари, зонтики от солнца. Темные волосы, чтобы лучше росли, на ночь густо смазывают миндальным маслом. Пышные волосы – гордость девушки. От каждой исходил тонкий миндальный запах, и Ян, улавливая его, чувствовал что-то знакомое, словно давно забытое, но невыразимо прекрасное. Возможно, именно от этой непонятной ностальгии на Ланке он ел миндаль горстями.

Но первой о сексе с ним заговорила его начальница Полин из волонтерского лагеря. Он получал от нее задания и отчитывался за их выполнение.

– Выпьем вечером пива? – предложила она.

Вечером они сидели на поваленном дереве вблизи океана, пили имбирное пиво и разговаривали. Полин была француженкой, в действительности ее звали Пола, с дифтонговым звуком на конце. Но Ян, как ни старался, не мог произнести это имя правильно, поэтому называл ее Полин, да она и не возражала.

– Почему ты все время один? – спросила Полин. – Ни с кем не дружишь…

Ян пожал плечами:

– Я не умею дружить.

Он с трудом изъяснялся на английском, еще хуже – на немецком и совсем был плох его французский. Несмотря на то что детство Ян провел в швейцарских клиниках для душевнобольных и в санаториях, лучше всего он говорил по-русски, но не потому, что это был родной язык его матери, а потому, что в одной из клиник с ним занималась русскоязычная врач-психотерапевт (там старались найти индивидуальный подход к каждому пациенту). Тем не менее Ян всегда понимал речь говорящего, хоть и не мог сам внятно ответить. Если бы он задумался, то понял бы, что не столько вслушивается в звучащие слова, сколько читает мысли собеседника.

– Тобой интересуются. Девочки спрашивают меня о тебе.

– Почему? – только и смог спросить Ян.

– Ты им нравишься. Ты не такой, как все.

– Разве это хорошо? Быть не таким, как все?

– Отлично! – Полин поднесла горлышко бутылки к губам, глотнула. И, не дожидаясь, пока Ян сделает первый шаг, потянулась и приложилась губами, на которых еще дрожал вкус имбиря, к сухим губам Яна. И тут же отпрянула – она обожглась. Потирая тыльной стороной руки обожженные губы, она возмутилась:

– Что с тобой? Почему ты такой горячий? Температура?

Яну некогда было объяснять, да и вряд ли Полин поверила бы ему. Он взглянул ей прямо в глаза. И небесная синева затопила ее. Девушка ничего не видела, кроме синего гипнотизирующего света, который исходил от Яна. Полин была в его власти. Он полностью подчинил ее себе. Ян поманил ее рукой, скорее для сторонних глаз, которые могли наблюдать за ними, чем для Полин, – ведь она и так следовала за ним, как привязанная. На миг у него возникла мысль: а хорошо ли он поступает? Но тут же успокоил себя – она первая этого захотела. Действовать вопреки ее воле он бы не стал. Когда-то нужно просто сделать это.

В палатке было душно, спальный мешок шуршал. Полин бормотала нежные слова по-французски. Ян в чем-то был неловок, где-то слишком тороплив, но Полин не замечала его ошибок. Расширенными глазами она смотрела перед собой и видела коридор синего света, который плавно перетекал в мозаичные полы и мраморные стены. Она шла по дворцу. И колоннада ширилась с каждым ее шагом. Полин оглядывалась в недоумении: куда она попала? Что это за место? Перед ней распахивались двери, выложенные бирюзой, янтарем, отделанные золотыми пластинами. Колонны голубого мрамора сменялись розовыми. Малахитовые уступали место колоннам из терракоты и красного дерева. Мозаики на полу: голуби с оливковыми ветвями в клювах, ладьи с львиными головами, люди в рыбьей чешуе – все плыло перед глазами. А там, в глубине залов, ее должен был кто-то ждать. Кто-то великий и прекрасный, как принц из волшебных сказок. Принц Ночи и Кромешной Тьмы.

Ян проснулся, когда от солнца зарумянились брезентовые стены палатки. Он не нашел подле себя Полин – рука наткнулась на гору остывшего пепла. Тот утекал сквозь пальцы, пачкая руки. Ян не мог понять, что это… шутка? Насмешка? Издевательство? Месть тайного поклонника Полин? Лучше было одеться, найти ее и спросить. Но в лагере никто не видел Полин с вечера. Он последним с ней разговаривал. И ему пришлось объяснять, о чем они говорили и куда пошли. Полин не появилась и к вечеру. Ее разыскивали. А Ян все думал о том самом пепле, который он вытряхнул из спального мешка под пальму, как удобрение.

Ян отошел на несколько шагов от Антонио, но вновь вернулся:

– А можно у вас еще спросить? Синьор Антонио арад Аменти…

Антонио оборвал его:

– Пока ты будешь произносить мое имя полностью, тебя дважды застрелить успеют. Зови меня Тони.

– Тони, вы мне покажете, где могила Ашера Гильяно?

Как же тяжело ему было с этим мальчишкой. Соврать ему? Сказать?

– Мне нужно выпить. – Он щелчком подозвал пробегавшего мимо мальчика в черной куртке. – Принеси мне виски со льдом. – Мальчишка тут же забыл о своих делах, метнулся выполнять приказ Антонио Аменти. Виски появился почти мгновенно.

– Запомни, – попутно наставлял Яна адвокат, – если тебе что-то нужно, смело обращайся к этим парням в черном. Они для этого и поставлены, чтобы выполнять все желания домочадцев Гильяно. Очень удобная система. Однажды я велел какому-то подростку доставить мне азиатскую стриптизершу, и что ты думаешь? Через полчаса она танцевала для меня. – Глотнув виски, он объяснил: – Гильяно не пишут имен на надгробных камнях. Они испещрены надписями, но среди множества слов нет ни одного имени. Никто, кроме них самих, не знает, кто лежит в могилах. Если ты тот, за кого тебя принимают, ты сам поймешь, где его могила.

«Если ты тот, за кого тебя принимают…» Снова эти слова! Теперь ему предлагают поиграть в прятки на кладбище Дома Гильяно.

Из окон кабинета в Башне дона Гильяно был виден и цветник, и пляж, и бассейн, и семейное кладбище. Дон Марко и Антонио Аменти наблюдали за Яном, ожидая, какую могилу он выберет.

Ян застыл посреди черных надгробий, чутко прислушиваясь к себе, к ветру, к камням. Откуда придет подсказка? Он не двигался с места так долго, что дону Гильяно это надоело, и он обратился к Антонио: