Тот парень из его снов – одобрил новое приобретение. Он кивал, будто говорил: «Теперь и у тебя есть нож, ты такой же, как и я». Но Ян не хотел быть таким. Он сделает все, чтобы доказать, что может быть другим. А звучащий в нем голос продолжал тихо шептать: «Пока твой нож знает лишь вкус твоей крови, но придет день – и он попросится на охоту».

Сходить с ума было не в новинку для него. И трезвый рассудок, воспитанный в монастыре, подсказывал – огня не существует. Есть только представления об этом огне: твои собственные ощущения, твои боль и страх. Но самого огня нет. И чтобы доказать своему пылкому воображению истину, он однажды схватился за ствол пальмы, когда пришла очередная волна жара, когда натянулись вены и кровь забурлила в узких каналах. Ствол занялся, как спичка. Ян отпрыгнул в ужасе, но огонь не причинил ему вреда, а вот пальма сгорела. Больше он не шутил со своим огнем.

Ян Каминский помнил, как провел первую ночь в Доме Гильяно. Долго не мог уснуть. Ему казалось, что все тени прошлого собрались у его кровати. Он едва сдерживался, чтобы не закричать от страха. Но вдруг все тени, точно по команде, разошлись в стороны и исчезли в стенах Дома. И наступил покой. Измученная видениями голова упала на подушку. Он, чуть ли не впервые в жизни, уснул без лекарств, без заклинаний. Ян был там, где должен. Он преодолел свой страх, пришел в этот Дом. Но его не покидало чувство опасности, казалось, еще чуть-чуть – и угодишь в расставленную ловушку.

Утром Ян спустился к завтраку. Обычаи Дома были для него непривычны – ведь раньше он не знал, как живут большими семьями… Может, везде так заведено, а он просто не знает правил, потому что у него никогда не было семьи, он почти не жил дома, все его детство прошло в больницах, а юность – в монастыре.

Ян Каминский вышел на террасу и увидел множество круглых столов под белыми скатертями, и каждый был сервирован на пять персон, потому что сказано: «Есть много свободных мест, но гость должен выбрать одно».

За центральным столом сидел дон Гильяно. Он был мрачен, что было для него обычным душевным состоянием в последние несколько десятков лет. Он сидел один. Один за столом с четырьмя нетронутыми приборами. Перед ним стояла чашка с кофе.

Когда-то за этим столом сидели: он сам – дон Марко Гильяно, его жена донна Кай, его старший приемный сын Ашер, его младший приемный сын Шем и лучший друг его старшего сына – Антонио арад Аменти.

Когда дети выросли, дон Марко и донна Кай долго еще оставались за столом вдвоем. Затем ушла донна Кай. С тех пор дон Марко Гильяно завтракал в одиночестве. И никто не осмеливался разделить с ним трапезу. Но однажды поздно ночью в его доме появился Ян Каминский. Дон Гильяно долго беседовал с гостем в своем кабинете, и мальчика оставили ночевать в Доме.

Ян Каминский в тот момент не понял, что сейчас на этой самой террасе решается очень многое, как решалось тысячелетиями. Он знал одно: ему знаком в этой семье только дон Гильяно – да, хозяин дома насуплен и страшен, но других людей Ян совсем не знает, они могут оказаться еще злее. Так думал Ян, направляясь к столу дона Гильяно. Он не знал, что скажет. Однако же слова сами пришли:

– Доброе утро, дон Гильяно.

– Доброе? – удивился тот и поднял голову вверх, к небу, затянутому облаками.

Дождь лил стеной каждый день. Но, точно по волшебству, среди мрачных туч вдруг мелькнуло солнце.

Ян сел за стол рядом с доном, по левую руку.

Дон Гильяно откинулся на спинку стула. «Вот и настал день, когда в твой Дом постучался мальчишка. И поступил правильно, и сказал все верно до последнего слова, не понимая, что делает все как нужно. Но он лилу – уродливое создание. И что же ты станешь делать, Марко? Что станешь делать ты, который ребенком плакал над историей еще одного отщепенца в Доме – уродливого горбуна-карлика? – спрашивал себя дон Гильяно. – Ты, который клятвенно перед сном обещал себе, что, если бы все события приключились при тебе, ты был бы единственным, кто не побоялся к нему подойти, ты бы играл с ним, стал его лучшим другом… Время исполнения сказок пришло. Делай свой ход, Марко! Самое ужасное – ты знаешь, каким должен быть твой ход. И ты знаешь, что на него трудно решиться. Его еще никто не совершал. Он невозможен. Он ужасен. Он несет разрушения и проклятия. Так же, как этот мальчишка рядом с тобой. Так что, Марко, готов ли ты выполнить то, что написано в Книге? Ты знаешь, что в твоем доме растут маленькие дети, которым ты рассказывал эту сказку на ночь, и они верят в нее, и они верят тебе, потому что невозможно не верить дону Гильяно. Они верят, что все, написанное в Книге сказок, – правда. Ты обманешь их ожидания? А сможешь ли сделать то, что предписывает летопись Дома Гильяно? Смиришься ли ты с неизбежным? Ведь только что этот мальчишка отнял у тебя твое самое главное право – право дона Гильяно выбирать себе преемника. А может, ты этого и хотел?»

А вслух сказал:

– Ты нашел Дом. Тебе больше не нужно странствовать. Приглашаю тебя присоединиться к Дому Гильяно. Оставайся.

– Спасибо, нет, – ответил мальчишка.

Служители продолжали день за днем накрывать завтрак на террасе. Они руководствовались своими соображениями, и дон Гильяно не хотел им указывать, что правильно, а что нет. С каждым днем солнце сияло ярче, небо разглаживалось, расходились облака. И погода улучшилась.

Через него, как через комнату, шли и шли люди. Присаживались, говорили с ним, кричали, перекрикивали, перебивали друг друга. Он даже не всем мог ответить. Одни ждали. Другие требовали. Третьи настаивали. Он не знал, как от них скрыться. Казалось, в нем тысяча комнат и все они заполнены этими людьми. Людьми с нечеловеческими лицами. Он был не властен над ними, он был не властен над собой. Его никто не понимал. Он не мог объяснить. Они приказывали ему молчать.

Ян сидел на ковре в странной комнате: стены были увешаны черно-белыми фотографиями. Лица – молодые, улыбчивые – смотрели на него сверху вниз. На каминной полке тоже стояло несколько фотографий в черных рамках. Но никогда не удавалось рассмотреть запечатленных на них людей, потому что перед ним сидели брат и сестра – Дан и Дина.

– Ян, ты заснул, что ли? – Дан через поле протянул руку и коснулся его.

Нет, он не спал. Вернее, спал, но где-то далеко, в другой стране, – в этом сне он бодрствовал, а иногда даже забывал о том, что спит.

– Твой ход, Ян! – напомнила Дина.

Он бросил шестигранный кубик и отсчитал выпавшее ему количество красных точек фишкой-драконом с отгрызенной головой – попался в зубы соседскому псу. Близнецы были так похожи, что сначала он с трудом их различал. Тонкие асимметричные лица, как под копирку, светлые волосы с серебристым отливом. Синие глаза. Темно-синие, когда они сердились на Яна. Они часто сердились, особенно Дан:

– Ты что сегодня как неживой?

– Боюсь, они так и будут считать меня сумасшедшим, – печально ответил Ян.

– А разве ты не сумасшедший? – неприятным, надтреснутым смехом зашелся Дан. Иногда он мог быть очень грубым. – Ты же в психушке.

– Все дело в том, кем ты сам себя считаешь, – мягко шлепнула по плечу брата Дина: мол, уймись, Дан, не обижай мальчишку.

– Кем я могу себя считать? – И снова его ход. Ладонь – ковшиком, потряс кубик. – Кто я, по-вашему?

– Омен, – хрюкнул Дан.

– Ребенок Розмари, – фыркнула сестра.

Но, глядя в обиженное лицо Яна, близнец смягчился:

– Тедди. Ты определенно Тедди.

– Медвежонок Тедди? – уточнил Ян.

Дан скорчился от смеха так, что сбил фишки. Дина заливалась звонче брата. Ян рассердился:

– Если вы будете смеяться надо мной, я больше не буду с вами играть.

– Ишь, напугал! – дергал ногами Дан. – Ты лучше книжки читай и фильмы смотри.

Ян вздохнул:

– Не разрешают мне.

– Ну и не переживай, все равно мир – это иллюзия, – успокаивала его Дина. – Почти как сон. Но легче всего это понять, когда ты знакомишься с производными этой иллюзии – человеческими творениями. Или со снами.