Эзоп с изумлением подумал – что такое «туда, туда» и одновременно посмотрел на пуховое одеяло графини:

– Как можно, в такую жару – пробормотал он на ломаном русском – Нет, не берегут эти графья наше национальное достояние. Дождутся, пока их возьмут за мягкое место.

В это время раздалось мелодичное: «Ау, Ау-у-у» видеотелефона. Графиня, совсем проснувшись, спрыгнула с кровати, сразу попав ногами в свои атласные башмачки с пуховками на них, и приняла вертикальное положение. Эзопа она не заметила, да и мерцающий свет объёмной цветной голограммы не давал ей такой возможности, а лампада с иконой находились позади дворецкого.

В голограмме был граф:

– Как ты там, моя радость?

– Ничего идут дела, голова пока цела – ответила графиня, подавив гримасу зевоты преждевременного пробуждения.

– А что у тебя, милый, на Марсе?

– Что тут может быть без тебя, Аэлита? Всё – в красном цвете, как наша спальня.

Эзоп шевельнулся к кровати графини, звякнув на прикроватной тумбочке хрустальным графином с шербетом, охлаждаемым микроволновым холодильником…

12. 19:29. Екатерина.

Житинский, Кунин и Задорнов отдыхают, когда за перо берется уважаемый Александр (13 лет). Мне Предсказамус настрадал, что следует ждать продолжения… Немного о грамматике: после слова «всё» Вы предлагаете поставить дефис?? Я бы еще подумала о полиграфическом тире (—), но дефис (-) там явно не к месту. К слову, полиграфическое тире набирается клавиатурной комбинацией alt +0150.

12. Александр.

«Екатерине».

А жаль, что не Татьяна – «русская душою» (3), хотя, Катерина – «луч света в тёмном царстве» (4) – тоже неплохо.

Добрый день, однако.

Я тут позанудствую немного. Но у Вас есть выход, чтобы избежать будущего: отнесите меня на руках в Чёрный список. Правда, тогда я останусь у Вас навечно, как с десяток моих статей в Книжной Палате. На обещанные 5 млрд. лет, а потом сгорим вместе.

«Вы мне писали, не отпирайтесь. Я прочёл». И почти сразу понял в связи с краткостью Вашего повествования – «сестра таланта». Но это, пожалуй, и всё, в чём я преуспел.

Поэт утверждал, что «мы ленивы и нелюбопытны». Но я пью регулярно и систематически, читая Вас, значит – не так уж я ленив и не любопытен?

А почему только трое «отдыхают»? Что, у Губермана, Жука или Жванецкого не бывает отпуска? И какое «перо»? – клавиши, и где Вы взяли «13 лет» – 214, просто в этой части Паутины жизнь предусмотрена только до 90 – в противоречие с Библией.

Должен заметить о «настрадал»: надеюсь, что этот пошловатый неологизм – плагиат.

И «о грамматике»: хотелось бы напомнить, что пунктуация – не грамматика.

Екатерина, «я Вам сейчас одну умную вещь скажу, только Вы не обижайтесь»: судя по Вашему покушению на дидактику, ещё и с полиграфическим уклоном, Вы закомплексованы.

В заключение добавлю, что, приводя отрывок из фолианта Нострадамуса (уважаемого мною), упустил из его списка «Гаврилиаду». Но Вам она ни к чему, как и «Ветки персика» (согласно указанной закомплексованности).

Ps. Спешу, чтобы успеть до завтра – тринадцатое, пятница. А поспешность может привести и приводит иногда к жутким последствиям: замужеству или женитьбе. Поэтому прошу пардону, если – что.

Ваша фамилия – по мужу?

Спасибо.

14. Вечер. Александр.

Екатерина, извините, не знаю Вашего отчества, добрый день.

1. Вы обозвали меня «Уважаемый».

Уважение – это оценка достоинств (хотелось бы понять – каких из отсутствующих. До сих пор полагал, что состою из недостатков/избытков).

2. Некая Кармен, из одноимённой вещицы Бизе, пела: – Я сегодня пьяная, потому смеюсь и подохну от смеха. Вы, с Вашим шахматным складом ума (да простят меня гроссмейстеры за такое – о девушке), и не знаете как ответить? «Не верю».

3. А то, что человек бессмертен – тоже не знаете? Разве Вы не читали Циолковского? Однако, он признаёт, что теряем память при этом. Вы же вроде бы живы, но память уже потеряли. Я повторю: в Паутине (той части, где Вы и др.) не предусмотрели жизнь после 90. В Профиле должно было бы быть 214, но:

4. А муж за переписку со мной по шее Вам не даст?

5. Вы пишете о евреях: «Да… люблю их.». Всех? Когда ж Вы успеваете? А что – муж?

Мне вспомнился один из чиновников: он как-то сказал с трибуны Госдумы: – Ну что вы – всё на евреев? Хорошие же ребята… – Выдержал мхатовскую паузу, улыбнулся и добавил: – Но я не еврей.

Имейте в виду: измена – по Энгельсу – не когда Вы ушли к любимому, а когда вернулись к мужу. Понимэ?

6. Ваше: «уроды и мужики». А куда своим «дарвинизмом» Вы меня определяете?

7. Если Вы, Екатерина, интересуетесь моим мнением, то докладываю Вам: как «уродов», так и «мужиков» привлекает в женщине не собственно женщина, а женские формы.

8. По поводу Ваших упорных экзерсисов с чёрточками: я – не специалист, поэтому обратился к независимым (не слышали не только обо мне, но даже и о Вас) посредникам. И посредники сказали, что все эти дефисы, тире и полутире относятся к пунктуации, но не к грамматике. Да, да прямо так, не взирая на Ваше «полиграфическое тире».

Не попадите под машину.

(Замечание: далее имена в переписке сокращены до первых букв).

15. Вечер. А.

Первый раз мы встретились в Вашем городе в … году, иллюстрируя этим проявление и дополнение необходимости. Мне недоставало пятнадцати копеек для счастья. Я стоял в растерянности и со скорбным выражением лица у книжного развала: знакомых у младшего сержанта (у меня) в Вашем городе не было.

И вот «среди бездушных, лукавых, малодушных, среди вседневных модных сцен, учтивых, ласковых измен, среди холодных приговоров жестокосердой суеты, среди досадной пустоты расчётов, дум и разговоров – …» (дефис – такой милый Вашему сердцу) явились Вы «случайно, в тревоге мирской суеты».

Но лето – это не когда жарко, а когда есть деньги.

На Вас было короткое платьице пёстренького рисунка, ноги – без чулков, в «лодочках» на невысоком каблуке.

В Ваших карих глазах, смотрящих мимо меня, я с тоской прочёл приговор себе и философскую мысль о мужиках вообще:

(Уже тогда можно было предположить Вашу пресность, а также, что Вы мне не дадите – и не только 15 копеек – где-то недалеко прошёл Ваш будущий муж).

Мне пришлось опять топать в комендатуру и просить эти 15 копеек у офицера. Вернувшись к развалу, я, наконец-то, купил то, чего так страстно алкала душа моя: книгу «Аквариумное рыбоводство». Она и сейчас у меня – в книжном шкафу, как память о Ваших карих глазах без очков и городе, где «я встретил Вас и всё…».

Вы бы, мадмуазель, приехали бы к родственникам, которые одновременно – мои товарищи – поговорили бы о 15-и копейках, которые теперь съела инфляция?