Женщина, с виду пожилая, протянула другую лепёшку Ивану, просунув руку сквозь заграждение. Он взял. Взгляды их встретились, и Ивану показалось, что глаза у старухи смотрят молодо.

– Как звать? – спросила она.

– Иваном. А вас? – Родители дома и учительница в школе учили: к старшим надо обращаться на «вы».

– Маруся. Я Маруся. Не надо на «вы».

В это время над головами женщин прошла короткая автоматная очередь. Они отхлынули от проволоки и, бросая через ограждение остатки продуктов, которые не успели раздать, пятясь, одновременно крича что-то, удалились прочь.

Ивана с Семёном окружили те, кому ничего не досталось. Глядя в лихорадочно горящие глаза, Иван быстро, пока у него не отняли лепёшку вместе с руками, оторвал кусок её, сунул ближнему солдату. Оторвал ещё и ещё. У него осталось только то, что было зажато ладонью.

У Семёна точно такая же оказия. От них отступились.

На следующий день, с небольшими изменениями «программы», всё повторилось: большую часть пленных увели за пределы лагеря на работы, оставшихся заставили маршировать, вскидывать вверх руку и при этом скандировать: «Хайль! Хайль, Гитлер!»

Когда немцы прервали муштру на обед, опять у проволочного заграждения появились женщины с продуктами, видимо другие: Маруси среди них Иван не увидел.

А потом случилась ещё одна беда. С вечера моросил дождь, пленники корчились, мёрзли, сбились в одну огромную кучу, толкались, перебираясь в середину. Под утро Иван почувствовал боль в боку от укуса насекомого. «Вошь! – пронзило сознание. – Вот и погрелся». Сон улетучился. Он выбрался на край лежбища, стащил влажные от дождя гимнастёрку с нательной рубахой, отчаянно почесал раздражённое укусом место. Снова оделся, но нервно прислушивался к своему телу, ожидая нового укуса, и он не заставил себя ждать. Иван сжал зубы, но терпел до восхода солнца. От озноба его трясло, пальцы одеревенели, но он снова разделся и стал искать в швах рубахи насекомое. Нашёл вошь, раздавил ногтями, стал искать ещё, но больше не нашёл. «А как там Семён?»

Утром на работы никого не вывели, не было и муштры после раздачи завтрака. Зато на территории лагеря появился, в сопровождении группы автоматчиков, человек в гражданском и стал раздавать из большой картонной коробки… газеты. Поднялся шум, почти как на толкучке в базарный день.

Когда Иван взял газету в руки, то глазам не поверил: газета называлась «Правда»! Даже фотография Гитлера на первой странице не сразу заставила его понять, что газета не советская «Правда»! На верхней кромке газетного листа лозунг: «Труженики всех стран, соединяйтесь для борьбы с большевиками!»

Гитлер, по пояс, в профиль, справа на газетном листе. Усы топорщатся. Взгляд его как бы обращён на то, что происходит где-то далеко, на полях битвы, и отражено в заголовках на бумажном поле. Над портретом фюрера надпись: «Адольф Гитлер». Очевидно, для тех, кто не знает его в лицо, или сомневается. А под фотографией пояснение: «Верховный вождь победоносной Германской армии, идущей крестным походом против мирового врага человечества – большевизма».

И заголовки статей. «Красная армия потеряла 6 000 000 человек». «Успешные налёты на Англию». «Сражение вокруг Гомеля». «Под Гомелем разбиты 2 советские армии».

Сомнений не было, чья эта «Правда». Иван взглянул на дату. 28 августа 1941 года, суббота. «А какое сегодня число?» – подумал он. Ответ на его безмолвный вопрос не заставил себя ждать. Мужчина, раздавший газеты, потребовал внимания – при этом раздался выстрел – и, когда гул прекратился, прокричал:

– Германское правительство заботится о процветании нашего народа! – произношение буквы «гэ» у него характерное.

«Хохол, – догадался Иван, – наверное, мы на Украине».

– Русские, украинцы, белорусы, татары и прочие – все получат свободу и землю. Сегодня, в воскресенье, накануне первого дня учебных занятий в школах, читайте газеты, узнавайте правду, а потом мы с вами решим, как нам жить дальше!

«Так, значит, двадцать девятое августа. Неужели через два дня первое сентября? При чём тут школьные занятия и газеты?» – пытался понять Иван, к чему приведёт очередная затея немцев. Какую ещё пакость – сомневаться не приходилось – приготовили фашисты?

Семён толкнул Ивана:

– Ты, кажется, говорил, что ты хохол, ну, украинец. Тут такая газета, я не всё могу понять.

Иван взял в руки «украинскую» газету, в глаза бросился заголовок:

«З головной квартири Фирера».

Прочитал вслух:

«Тильки той, хто правильно зрозумив силу национальной едности, може згуртувати свий народ и повести на боротьбу за здиснення найкращих идиалив людства. Такою Людиною являеться тепер в Нимеччини Гитлер…»

«Тепер, коли я дизнався про життя нимецкого народу, коли зрозумив справжню суть национал-социализму, в мене коринним чином зминився свитовзгляд; я побачив всю правдивисть того шляху, яким иде вся Европа»…

Иван посмотрел, кто автор статьи: неизвестный ему Андрей Мельник утверждал, что вся Европа признаёт «правду» Гитлера и идёт за ним.

– Что тут тебе непонятно? – сказал сердито Семёну.

– Ну да, – согласился товарищ, – мы – дураки, не понимаем своего счастья…

Через полчаса, после того, как пленники прочли газеты, агитатор от «Фирера» опять добился тишины и предложил вступать в ряды борцов за свободу от жидов и коммунистов или ехать добровольцем на работу в Германию. Нашлись такие, однако их было немного. Бритоголовый вызвался первым…

Добровольцев вывели через распахнутые ворота, даже не поставив в строй. И тут все пленники в лагере увидели, что недалеко от проволочного заграждения установлены два длинных, из неокрашенных досок, стола. И скамьи рядом с ними. Тем, кто согласился служить Германии, показали, что надо сесть за стол. Из большого котла, который тоже, оказывается, был привезён к лагерю, два повара в солдатских робах, но с фартуками, прикрывавшими грудь и живот, в чашки наливали суп, подавали на столы изменникам. И хлеб! По большому куску серого эрзац-хлеба! Когда посуда у всех опустела, в чаши из второго котла, который до того был скрыт от глаз брезентом, наложили пшённой каши!

Лагерники, затаив дыхание, наблюдали за происходящим, и ещё трое истощённых солдат не выдержали такой пытки – направились к раскрытым воротам.

Чувство голода не является постоянным. Когда приходит время обеда, желудок начинает требовать своё, вызывая острую потребность в пище. Но если пища не поступает, то через некоторое время позыв ослабевает и даже совсем прекращается: это в желудок направляются запасы тела. Проходят часы, и всё повторяется. Организм поедает сам себя.

Голодное содержание пленных было научно обосновано варварами с университетскими дипломами. Они установили, что голодающий не только мучается и слабеет физически, он частично теряет способность правильно оценивать окружающее, его легче превратить в покорное человеческое существо, в двуногий вид животного, который будет не только работать на хозяина, но и биться за его интересы. Эти трое в тот момент мало осознавали себя, как лунатики, забыли о последствиях, когда шли к столам.

А в это время агитатор в сопровождении двух солдат с автоматами забирал газеты у пленников. Увидев, что один из солдат сложил газету так, как это он, очевидно, делал раньше, приготовляя бумагу для самокруток, гражданский освирепел:

– Шо ты зробыв, свыня?!

Сопровождавший его автоматчик ткнул стволом в грудь виновному так, что тот согнулся. И тогда на шею ему обрушился удар прикладом. Пленник упал. В ход пошли пинки ногами в голову, и скоро несчастный затих.

Очередное утро Иван встретил с чёрными мыслями: не броситься ли на охранников, чтобы они пристрелили его? Спать ночью почти не удалось, и не только потому, что не давала холодная земля, а ещё потому, что нещадно начала зудеть голова. Он видел, что и у других пленников дела обстоят не лучше, многих ели вши. Но никто не жаловался немцам, и все старались даже не показывать другим, что их донимают насекомые. Пленники уже стали понимать, как могут поступить с ними фашисты, чтобы избыть паразитов: отправят на поляну, чад от сгорающих трупов с которой доносит иногда ветром до лагеря.