— Кто из двух прав в своей сущности — спросило Малое Знание, — а кто односторонен в своем суждении? Цзи Истинный {17}, говоря, «[путь] предается недеянию», или Продолжатель, говоря, «он возможно воздействует»?

— Петух кукарекает, собака лает — таково познанное человеком, — ответил Справедливый Приводящий к Согласию. — Но даже обладающий большими познаниями не смог бы рассказать в словах об их самоизменении, не смог бы [определить] и в мыслях, что они станут делать. [Если] их объяснять по отдельности, то мельчайшее не с чем сравнивать, а величайшее не охватить. [Мнения, что «путь] предается недеянию» или «возможно воздействует» — неизбежны в приложении к вещам, но в конце концов будут признаны ошибочными. «Возможно, воздействует» — значит [обладает] сущностью; «[предается] недеянию» — значит [обладает] пустотой. Обладать названием, обладать сущностью — состояние вещи; без названия, без сущности — пустота [без] вещи. [Об этом] можно говорить, можно думать, но, [чем больше] слов, тем дальше [от пути]. Еще не родившимся не запретишь [родиться], умирающим не помешаешь [умереть]. Умирают и рождаются рядом, а закона [жизни и смерти] не разглядишь. В [мнениях] «возможно воздействует», «предается недеянию» сомнительно само допущение. [Когда] я смотрю на его основание, оно уходит в беспредельность; [когда] я ищу его вершину, не могу увидеть конца. Беспредельное, бесконечное — для него нет слов. При законах, общих с вещами, слова «возможно воздействует», «предается недеянию» — относятся к основанию, но от начала до конца связаны с вещами. Пути не может ни быть ни не быть. Название «путь» — лишь предположение. «Возможно, воздействует», «предается недеянию» — [эти мнения) связаны лишь с одной стороной вещей. Разве внимают им [люди] глубоких мыслей? [Если бы] слов было достаточно, то, проговорив целый день, сумели бы исчерпать путь. [Поскольку же] слов недостаточно, то, проговорив целый день, можно исчерпать [лишь] вещи. Путь — высшее для вещей, его не вместить ни в слова, ни в молчание. Ни в словах, ни в молчании высшее о нем не выразить.

Вещи вне [нас] не дают определить [их] необходимость [для нас] {1}. Поэтому Встреченный Драконом был казнен, царевич Щит был зарезан, Сидящий на Корточках [притворился] безумным. Несущий Зло {2} умер, Разрывающий на Части и Бесчеловечный погибли. Каждый хозяин ждет преданности от своих слуг, но преданному вряд ли поверит. Поэтому [тело] У Цзысюя носилось по реке, а Чан Хун умер в Шу. Кровь его в тайнике через три года обратилась в лазоревый камень. Каждый отец ждет почтительности от сыновей, но почтительного вряд ли полюбит. Поэтому Сяо Цзи {3} печалился, а Цзэнцзы скорбел. [Когда] дерево трут о дерево, [оно] загорается, [когда] металл противостоит огню, [он] плавится. [Когда силы] жара и холода действуют в беспорядке, небо и землю [охватывает] большое возмущение. Тут и раскаты и удары грома, в ливне вспыхивает огонь и сжигает даже огромную софору {4}. Горе [человека] еще сильнее. [Он] между двух опасностей, [ему] некуда бежать. В тревоге ничего не может совершить, сердце будто мечется между небом и землей, соболезнует, утешает в скорби, тонет в опасностях. [Когда же] польза и вред теснят друг друга, огонь разгорается еще сильнее и пожирает гармонию народа. Луне, конечно, не справиться с огнем {5}. Тут наступает крушение, и учению приходит конец.

Семья Чжуана Чжоу была бедна, и [он] отправился к лучнику — Смотрителю Реки взять в долг зерна.

— Я скоро получу деньги с общины и ссужу тебе триста; серебром, ладно? — ответил Смотритель Реки.

Чжуан Чжоу с гневом взглянул [на него] и молвил:

— Вчера, когда [я], Чжоу, шел, посередине дороги [меня] окликнули. [Я], Чжоу, оглянулся, заметил в колее Пескаря и спросил: «Зачем ты здесь, Пескарь?» Он же ответил: «Я ведаю волнами в Восточном море. Не найдете ли [Вы], благородный муж воды, хоть мерки или несколько пригоршней, чтобы спасти мне жизнь»? [Я], Чжоу, ответил: «Я приведу тебе сюда воды Западной реки с юга от царей У и Юэ. Ладно?» Пескарь с гневом взглянул [на меня] и сказал: «Я утратил свою обычную [среду], у меня нет выхода. Достань я воды хоть мерку или несколько пригоршней, остался бы в живых. Чем говорить то, что сказали [Вы], благородный муж, лучше уж заранее искать меня в лавке с сушеной рыбой!» {6}.

Царский сын Жэнь изготовил огромный крючок и толстую черную лесу, наживил для приманки пятьдесят молодых быков, уселся на корточках с бамбуковым шестом на Куйцзи-горе и забросил удочку в Восточное море. Удил утро за утром, но за целый год не поймал [ни одной] рыбы. Наконец проглотила приманку гигантская рыба, нырнула и утащила огромный крючок на самое дно, затем помчалась, вздымая плавниками седые волны, точно горы, всколыхнула всю воду морскую, распугала [всех] на тысячу ли [вокруг] громом, точно исходящим от богов и душ предков.

Раздобыв такую рыбу, царевич Жэнь ее разрезал, высушил и накормил досыта всех с востока от реки Чжэ до севера от Цанъу. Об этом с восхищением передавали друг другу от поколения к поколению все рассказчики, даже самые ничтожные.

Ведь [если] с бамбуковой жердью и тонкой леской ходить к оросительной канаве, то выудишь лишь пескаря, а не гигантскую рыбу. Тем же, кто разукрашивает басни, домогаясь [награды] от начальства, далеко до больших достижений. Так вот и тому, кто не слышал предания о царевиче Жэне, далеко до участия в управлении миром.

Конфуцианцы занимаются песнями и обрядами, чтобы разрывать могилы. Конфуцианец-учитель с кургана спрашивает:

— Как идет работа? Уж [солнце] показалось на Востоке!

Конфуцианцы-ученики [снизу ему] отвечают:

— Еще не сняли нижнее и теплое платье [покойника], во рту есть жемчужины.

В песне недаром поется:

Взялись конфуцианцы за волосы на висках [трупа], прижали подбородок, металлическим шилом прокололи щеки, потихоньку разнимали челюсти, чтобы не повредить жемчужин во рту.

Ученик Старого Чертополоха {8} ходил за хворостом, встретил Конфуция и, вернувшись, рассказал [об этом учителю]:

— Из какого там рода человек — не знаю. Туловище [у него] длинное, а ноги короткие, сгорбленный, а уши позади. Выглядит так, будто управляет всем среди морей.

— Это Цю, — сказал Старый Чертополох. — Позови [его] сюда. [Когда] Конфуций пришел, [Старый Чертополох] сказал:

— Откажись, Цю, от своего тщеславия, от своего мудрого вида и станешь благородным мужем.

Сложив руки в приветствии, Конфуций отступил, [а затем] нахмурился и, изменившись в лице, спросил:

— Преуспеет ли [мое] дело?

— [Сам] не можешь вынести страданий одного поколения, а высокомерно навлекаешь беду на тьму поколений, — ответил Старый Чертополох. — Намеренно ли выдаешь себя за скудоумного? Не способен ли постичь общее? Совершать милости и упиваться радостью [облагодетельствованных, ведь это] позор на всю жизнь! Так преуспевают [лишь] люди дюжинные, завлекая друг друга славою, связывая друг друга корыстью. Чем хвалить Высочайшего и порицать Разрывающего на Части, лучше забыть о них обоих и пресечь то, чем они прославились. Повернешься, кому-то повредишь; шевельнешься, что-то извратишь. Ведь мудрый каждый раз добивается успеха, но, приступая к чему-либо, полон нерешительности. А как быть [с тобой]? Так до конца и останешься высокомерным?!