Но поступление в академию для юного Жоржа было не простым. Неудача постигла на экзамене по математике. Зато повезло, что его рисунки попали на глаза Исааку Израилевичу Бродскому – видному художнику-реалисту, который был в составе комиссии, оценивающей работы абитуриентов. Этот мастер кисти создавал портреты политиков от Керенского и Ленина до Сталина и Кагановича, но никто не мог отказать ему в таланте. К тому времени Бродский, тоже бывший выпускник Императорской академии, стал профессором академии, именовавшейся уже Всероссийской, а в 1934 г. возглавил ее в качестве ректора. Еще через год Бродский первым среди художников получил орден Ленина. Вот этот маститый художник и обратил внимание на рисунки и эскизы светловолосого парня из Минска, настояв позже на его зачислении в студенты, а его мнение значило многое.
О том, что для парня из железнодорожной семьи, оставшегося без отца еще в подростковом возрасте, огромным везением было поступление в Академию художеств, можно судить уже по списку преподавателей, которых он почитал всю жизнь. Первым в своих автобиографиях он называл Ноя Абрамовича Троцкого – тоже выпускника этой академии, тоже ставшего ее профессором. На земле ему было отведено всего сорок пять лет жизни, но сделал этот творец очень много. В первую очередь для Питера: это знаменитый Дом Советов, Василеостровский дворец культуры имени Кирова, многим известный Большой дом, в котором до войны размещалось ленинградское НКВД. В отличие от революционера Льва Давидовича Троцкого – одного из руководителей Октябрьской революции, НКВД не тронуло Ноя Абрамовича. Они ушли из жизни в один год, один своей смертью, другой насильственной, однако ирония судьбы состоит в том, что кто теперь, кроме специалистов, знает Ноя-архитектора, а не Льва-наркомвоенмора (так в первые советские годы именовались военные министры), имя которого продолжает оставаться на слуху и у политиков, и у тех, кто ею интересуется.
Вторым весьма почитаемым педагогом в «списке Заборского» шел Сергей Саввич Серафимов – тоже питомец Императорской академии художеств, еще до революции создавший здание Главного казначейства империи на набережной Фонтанки, а в более поздние годы Дом государственной промышленности и площадь Дзержинского в Харькове, который тогда был столицей Украинской ССР. Участвовал он и в конкурсе на возведение Дома правительства в Минске, но победил в том зодческом состязании И. Г. Лангбард. Весьма чтил Заборский академика архитектуры Григория Ивановича Котова, который был в числе авторов здания Московской городской думы, профессора Оскара Рудольфовича Мунца, спроектировавшего знаменитую когда-то Волховскую ГЭС. Есть в том списке и Иосиф Григорьевич Лангбард, которого энциклопедии называют одним из выдающихся зодчих XX века. Без его творений Минск не стал бы столь прекрасным городом: Дом правительства, Дом офицеров, Национальная академия наук, Национальный театр оперы и балета. Студент Заборский знал его еще по годам учебы в техникуме и даже проходил практику на строительстве Дома правительства. Лангбарду суждено было сыграть важную роль в жизни Заборского не только как преподавателю: после войны им довелось тесно сотрудничать в ходе восстановления Минска. А диплом Георгию подписывал Лев Владимирович Руднев – опять же питомец академии, тоже ставший академиком архитектуры, по проектам которого построен ансамбль зданий Московского государственного университета на Воробьевых горах, Дворец науки и культуры в Варшаве. Его Георгий Владимирович всегда называл одним из своих любимейших преподавателей.
Г. В. Заборский (второй справа во втором ряду) с друзьями во время учебы в Ленинграде
Г. В. Заборский во время учебы в Академии искусств
Учиться было у кого. И учился Жорж весьма старательно, стремясь постигнуть все стили и направления. Он прекрасно понимал и потом всю жизнь повторял, что без фундаментальных знаний никакое творчество невозможно, без них будет лишь «пустая игра формами, цветом». Более того, студент Заборский демонстрировал и другие, тоже весьма разносторонние способности, занимаясь одновременно различными видами спорта: волейболом, баскетболом, альпинизмом. Особенно гордился горными восхождениями, значок альпиниста СССР неизменно украшал его костюм на протяжении всей жизни. Он даже несколько бравировал этим. О том, что его спортивные успехи во время занятий в академии тоже были весьма заметными, свидетельствует книга, сохранившаяся в семейном архиве. Это «Французские карандашные портреты» 1936 года издания из серии «Художественное наследие западноевропейского искусства». На ней надпись: «Георгию Заборскому за хорошую активную работу в физкультурной организации. От Совета ф/к ВАХ. Пред. Совета, ст. преподаватель по ф/к. 14. V-1939». К сожалению, по автографу невозможно определить фамилию того преподавателя.
Г. В. Заборский в студенческие годы
Дипломной работой Заборского стал проект морского вокзала. Руководил его подготовкой С. С. Серафимов. Для обоих тот учебный год стал последним в академии. Георгий, сдав выпускные экзамены, через некоторое время уехал в Минск, а Сергея Саввича похоронили на Литераторских мостках Волкова кладбища, где погребены многие русские и советские писатели, музыканты, актеры, архитекторы, ученые и общественные деятели. Председателем государственной комиссии, принимавшей экзамены, был еще один выдающийся архитектор Николай Джемсович Колли – тот самый, которому довелось проектировать Днепрогэс, несколько станций Московского метрополитена, работать в паре со знаменитым Ле Корбюзье, а сразу после Великой Отечественной войны излагать свое видение путей восстановления разрушенного Минска. Заборскому вручили диплом, в котором было сказано, что «предъявитель сего тов. Заборский Георгий Владимирович в 1933 г. поступил и в 1939 г. окончил полный курс Института Живописи, Скульптуры и Архитектуры Всероссийской Академии Художеств по специальности – Архитектура – и решением Государственной Экзаменационной Комиссии от 19 июня 1939 г. ему присвоена квалификация Архитектора-Художника». Далее – подписи академиков Колли и Руднева. Регистрационный номер диплома – 221.
По воспоминаниям Георгия Владимировича, дальнейшая жизненная дорога представлялась ему тогда вполне оптимистичной. В автобиографиях, написанных уже на склоне лет, говорится, что он был принят в группу московского архитектора Мержанова и должен был ехать в главную советскую столицу. Мирон Иванович Мержанов, он же Миран Оганесович Мержанянц, тогда был широко известным в стране человеком, проектировавшим и военные академии, и стадийские дачи. Он же создал Золотые звезды Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда. Перед войной работал на строительстве Дворца Советов в Москве, которому предстояло вырасти на месте взорванного храма Христа Спасителя и своей высотой – 420 метров – превзойти только что возведенный небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке. Попасть под опеку такого мастера представлялось большой честью. Кто тогда мог подумать, что в 1943 г. Мержанова арестуют и приговорят к десяти годам лагерей.
Копия диплома, выданная Г. В. Заборскому после войны взамен утерянного оригинала
В некоторых публикациях о жизни Заборского утверждается, что он даже успел два месяца поработать в союзной столице. Весьма перспективного выпускника, в самом деле, могли распределить в распоряжение одной из команд, имеющих отношение к возведению этого громадного здания, тем более, что в конкурсе на проект Дворца участвовал Владимир Георгиевич Гельфрельх – будущий академик архитектуры, Герой Социалистического Труда, лауреат двух Сталинских премий. Он тоже был преподавателем у Георгия Заборского и мог способствовать такому распределению. Однако, скорее всего, до официального оформления на работу дело не дошло. В анкетах, заполненных в разное время и Белгоспроекте, и в Белорусском политехническом институте, и в Белгипросельстрое, о работе в Москве на какой-либо должности нет ни слова. В них говорится, что до весны 1940 г. молодой Заборский был архитектором-художником в Василеостровском районе Ленинграда, а затем уехал в Минск.
