В публикациях о Заборском и в его автобиографиях не раз говорилось о том, что его тянуло домой. Сестра в Минске уже вышла замуж и многие месяцы проводила на гастролях со своим театром. Мама оставалась одна. В Ленинграде же возникли трудности с жильем. «Квартирные условия» – так он назвал эти сложности в одной из анкет, правда, не расшифровал, в чем заключалась суть. Скорее всего, дело было в том, что, закончив учебу в академии, он потерял возможность проживать в общежитии. Точку в размышлениях и колебаниях во время случайной встречи поставил И. Г. Лангбард, пояснивший, что учиться профессии архитектора предпочтительнее, конечно же, в больших городах, однако реализовывать себя лучше в провинции, но при этом не опускаться до провинциального уровня. И добавил, что в той же Москве «великих много», а в Минске больше возможностей показать себя, тем паче, что «во все времена имя творческой личности всегда создавала провинция». С одной стороны, с последним утверждением можно поспорить, поскольку, как известно, творческие личности чаще всего тянулись к большим столицам. С другой, Лангбард был хорошо знаком с Минском и понимал, что для архитектора работы там – непочатый край, и от зодчих с дипломом о высшем образовании, да еще полученном в столь авторитетной Академии искусств, там никому в голову не пришло бы отказываться. Поэтому, взвесив все «за» и «против», рассказывал потом Заборский, он решил возвращаться в Минск.

Г. В. Заборский после возвращения в Минск, 1940 г.

На лацкане пиджака – значок «Альпинист СССР», которым очень гордился Георгий Владимирович

Не исключено также, что Лангбард обещал ученику и свое покровительство. Ему тогда приходилось часто общаться с первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко, так как к тому времени Иосиф Григорьевич уже приступил к строительству Дома правительства и в Могилеве, куда предполагалось перенести белорусскую столицу из-за близости Минска к границе с Польшей, которая до сентября 1939 г. проходила всего в полусотне километров от столицы БССР. «Западными воротами СССР» была станция Негорелое, которую тогда знали почти все в большой стране. Это в Негорелом в 1932 г. встречали Максима Горького, решившего окончательно вернуться в Советский Союз. Вполне возможно, Лангбард отправлял своего молодого подопечного в распоряжение Пономаренко как раз потому, что был с ним в хороших отношениях. Притом Заборский ехал в белорусскую столицу в качестве первого в республике выпускника столь авторитетного учебного заведения, каким была академия в Ленинграде. Вряд ли было случайностью, что по возвращении в Минск Заборского принял сам первый секретарь ЦК и сразу же поручил ему возглавить экспедицию в Гомельскую и Полесскую области для изучения сельского народного творчества. Потом Георгий Владимирович признавался, что тогда П. К. Пономаренко прямо спросил, знакомо ли выпускнику Академии художеств народное зодчество, на что Заборский столь же прямо ответил – нет. Так молодой специалист, под завязку нагруженный теоретическими концепциями, посвященными, главным образом, городскому строительству, получил возможность обогатить их пластом познаний иного рода – представлениями о народной архитектуре. Впоследствии окажется, что они весьма пригодились ему на разных этапах жизни и творчества и во многом стали определяющими в его подходах к зодчеству в целом. Народный белорусский орнамент станет присутствовать практически во всех его проектах.

Проект памятника для Белостока в честь воссоединения Западной Белоруссии с БССР

В то самое время жизнь предоставила молодому специалисту еще один шанс – сугубо творческий, но с серьезным политическим звучанием. Еще когда Георгий работал в Василеостровском районе Ленинграда, произошло воссоединение белорусских земель. В 1940 г. был объявлен конкурс на создание монумента, посвященного освободительному походу Красной Армии, который начался 17 сентября 1939 г. Монумент предполагалось установить в Белостоке, ставшем тогда центром одной из областей в составе БССР. И Заборский в конкурсе победил, выиграв премию в сумме 5000 рублей – весьма значительные по тем временам деньги. Уже этот факт, как говорится, прозрачно намекал, что молодому человеку светит интересное будущее. Однако случилось то, что в память целого народа врезалось словами поэта Бориса Котенева:

Стихи эти были написаны на музыку одного из самых известных польских композиторов и музыкантов Ежи Петерсбурского, того самого, который создал мелодию еще более известной песни «Синий платочек». Притом, как сидетельствуют энциклопедии, знаменитая мелодия была создана в Минске, в 1940 г., в только что построенной гостинице «Беларусь». Гостиница была возведена по проекту А. И. Воинова, которому в годы войны предстояло возглавить Союз архитекторов БССР. С ним Г. В. Заборского сведет именно война и свяжет их на всю оставшуюся жизнь. А Ежи Петерсбурский тогда возглавлял Государственный джаз-оркестр БССР, созданный при поддержке того самого П. К. Пономаренко, который, по утверждению некоторых источников, будучи первым секретарем ЦК КПБ, являлся и страстным поклонником джаза.

С началом войны налетам немецкой авиции подвергся, конечно же, не только Киев. Первая же бомбежка Минска, предпринятая немецкой авиацией 24 июня, была страшной и во многом была воспринята минчанами как неожиданность. Они все еще рассчитывали, что враг к столице допущен не будет, даже по воздуху. Ведь было же известно, что в околицах столицы расположено несколько военных аэродромов с большим числом самолетов, которым и предстояло прикрывать небо столицы. Заборский тоже третий день войны начинал с того, что продолжил работу над своими проектами, писал он в своих коротких воспоминаниях «У Соловьевской переправы», которые хранятся в Белорусском государственном архиве научно-технической документации. Правда, заметил, что к тому времени «облик города изменился: сделался настороженнее, строже, уходили в армию подлежавшие мобилизации резервисты, создавались дружины самообороны…». Жена – Елена Роговая – была призвана военным комиссариатом еще раньше – на то она и врач. Сестра Мария находилась с театром в Барановичах на гастролях, и о ее судьбе ничего не было известно. Но она была с мужем, и оставалась надежда, что они успели эвакуироваться на восток. Потом выяснилось, что Ковязин присоединился к команде бронепоезда, а ей пришлось пешком несколько дней добираться до Минска, в который к тому времени уже вошли гитлеровцы. Мама-Елена Ивановна – оставлять дом и уходить не стала, тем более, что с ней была внучка Света – дочь Марии. Тогда никто не предполагал, что предстоит испытать и как долго будут тянуться испытания. И все ли переживут нагрянувшее несчастье…

Начавшийся 24 июня налет фашистской авиации был настолько массированным, что город «сразу потонул в огне и дыму». Заборский вспоминал, что «бежал по Советской улице, охваченной пожаром, обернув голову мокрой рубашкой, иначе дышать было невозможно». Так пришлось возвращаться с Троицкой горки, где он зарисовал потрясающую, как сам говорил, картину: пылающие дома, театр оперы и балета на фоне того пламени, поднимающиеся к небу клубы дыма. Как вспоминал спустя годы и сын Якуба Коласа Данила, когда они с отцом ехали «по Красной улице, которая горела с обеих сторон,, жар ощущался даже в машине…». Известный ныне архитектор Вальмен Аладов, спроектировавший для Минска ЦУМ и крытый Комаровский рынок, а тогда одиннадцатилетний подросток, успел увидеть, как пылал дом, в котором он жил с папой – классиком белорусской музыки, одним из организаторов белорусской консерватории Николаем Ильичем Аладовым и мамой – искусствоведом Еленой Васильевной Ал адовой. Там теперь стоит завод «Горизонт». После войны Вальмену Николаевичу довелось проектировать столовую для этого предприятия, которая была построена как раз на том месте, где стоял их дом – так распорядилась судьба.