Дверь открылась резко. Не было той медлительности. Как будто человек торопился. Он быстро внес ведра – поменял грязные на чистые, выругался как животное, нашедшее падаль уже негодную в пищу. Взял швабру и стал мыть. На этот раз Ленчик не пытался говорить. Он смотрел на действия этого робота, машинально выполняющего какую-то загадочную программу – украл, связал, приходит, приносит воду, моет… У любой машины есть задание, конечная цель, заложенная в систему – вот бы знать.

Мужчина вышел также быстро, как и вошел.

– Почему нас не кормят? – спросил Ленчик, продолжая пилить. Он продолжал пилить все время, понимая, что в темноте заметить одну порванную ниточку невозможно.

– А нас не кормят, – произнесла Поля.

– То есть как?

– Вот так.

– Но это же кипец просто.

– Кипец. Первые два дня трудно. Потом проще. Просто пьешь. А сейчас прости, я должна сходить в ведро… надо же, я смущаюсь, как будто делаю это впервые.

Было темно. Можно было покрыться краской любого цвета, пятнами, иметь сбитую прическу и справлять нужду. А что? Ленчику тоже придется это делать. Да, но как она это делает, если связана?

– Для этого у меня и развязаны руки.

Ленчик смотрел на щель, откуда непрерывно доносились звуки. Говорили двое. То, что их двое утешало.

Мужчина смотрел на сидящего за столом ребенка.

– Ишь, – промычал он.

– Не хочу, – девочка отшвырнула от себя тарелку. Он поднял тарелку, подошел к столу, где среди вороха газет и коробок от пиццы, стояла кастрюля, и налил половником зеленоватую жидкость.

– Ишь, – он силой влил содержимое ложки ей в рот.

Он не мог говорить. Мешали какие-то проблемы в ротовой полости. Девочку вырвало. Он поднял руку, но остановился. Девочка подняла голову – в волосах спуталась каша из пыли, капустного супа и мошек.

8

Будильник прозвенел грубо. Кот пробежал мимо склоченного белья и задел старое покрывало сломанным хвостом. Он был рыжим, имел кличку Крючок, но редко на нее отзывался.

В комнату вбежал Коготь. Имя он свое получил только для того, чтобы вправе сочетать себя с рыжим. У него были разные глаза и отзывчивый характер. Крючок и Коготь. Есть в этом что-то пиратское.

– Крючок!

– Коготь!

Последний рванул в сторону кухни, влетел туда и в два прыжка оказался на коленях пожилой женщины.

Баба Аня была затворницей. Она почти не выходила из дома. Сперва у нее был только телевизор, который от перенапряжения моргал круглые сутки. Можно понять – одинокий человек, нет подруг, работы и увлечений. Год назад случилось страшное – ящик погас, а это значит – целые сутки без новостей, шоу и сериалов. Кто-то пожмет плечами, кто сразу вызовет мастера, наша старушка растерялась. Как? Что? Это конец? Она не могла смыслить завтрак без «Супруг», продолжала мешать тыкву с морковью под «Улицу разбитых фонарей», к обеду варила свеклу с майором Павлом Семеновым и заряжалась к вечеру «Игрой престолов». К тому же начался новый «Твин Пикс». И тут тишина. День не мог начаться. Она вышла на лестничную площадку и закричала.

– Бо-же!

– Люди!

Из соседних квартир на площадке и наверняка из тех, что ниже и выше повыскакивали, взъерошенные, напуганные, только на мгновение, чтобы запереть дверь на все замки (и верхний тоже), вызвать все «нули» (02,03), и вот уже скорая с полицией на всех парах мчится и через считанные минуты будут здесь, чтобы решить этот загадочный крик. Но это могло бы, конечно, быть, и без полиции, просто смирение – там живет одна психованная, мы ее обходим…если бы здесь жил кто-то еще. Кто-то еще…

– Кто-нибудь!

Этот крик должен был привлечь внимание. Что сделаете вы, если услышите крик о помощи? Броситесь к телефону? Правильно. А лучше спринтовать к месту опасности. Чтобы самому все решить. Или… пройдете мимо? Знаю, такие тоже могут быть.

Но хорошо простывший голос так и остался в этом доме… в доме, в котором никто не жил. Дом был аварийным. Не было ни электричества, ни других причин цивилизации. Дом спрятался в полях фильтрации, проще говоря в отстойниках. Место, благодаря которому дом оставался в тени. Сюда захаживали только хроники и потерявшие нюх собаки. Ходили рабочие, ездили машины, но старый дом о пять этажей с проваленной крышей и малопривлекательным обзором, мало кого трогал.

Здесь когда-то жили рабочие, совсем недолго, потом и рабочие сделали вывод, что жить и работать в таком смраде нереально. Это они так думали. Только не баба Аня, которая однажды ушла из дома, оставив дочке квартиру. Идти была некуда, какое-то время мыкалась по вокзалам, на станциях помощи «Красного креста», пока не набрела на этот угол. Прошло три года, как врачи поставили диагноз аносмия (полная потеря обоняния), хронический насморк и торговля на улице тому причина. Поэтому обретя новое жилье, она не заметила огромной разницы – рядом жбаны с фекалиями или лес с речушкой. У нее была крыша над головой, дверь с щеколдой и карточка, на которую падала пенсия. Внутри было тепло благодаря рабочим, которые провели ей электричество и достали пару обогревателей. Еще они могли достать телевизор, любую еду за пенсию. Ее все устраивало – не было уличной суеты, выхлопных газов (была другая эйфория, но с ней она чувствовала себя прекрасно). Дочь сюда не дозовешься, но у нее были коты, с которыми она могла говорить. Они ей заменяли подруг, бесконечные сериалы и дочь, что объявилась только на второй год.

Дочь объявилась здесь неспроста. Она нашла жильца, который был готов въехать сюда. Он платил хорошую сумму и ни на что не претендовал. Получить хоть что-то за этот крысиный угол – вершина счастья. У нее были проблемы с деньгами – муж не работал и хотел каждый день мясо.

– Готова? – спросила дочь, прикрываясь платочком. В квартире почти не было запаха с улицы, но смесь сырости и нечистоплотности вызывала брезгливость. К тому же коты не выходили по нужде на улицу. – Нет, да ты что? Скорее.

Она вечно спешила. Эту неприятную процедуру ей хотелось быстро закончить. Ей хотелось как можно быстрее и как можно дальше оказаться отсюда.

– Мне здесь хорошо. У меня котики.

Она привыкла к котам. Пусть у одного было отморожено ухо, а второй слеповат на один глаз и каждый из них метил углы, но они были для нее семьей. А дочь – это почти забытое. И вот она хочет сломать поменять, отвезти к себе… зачем?

– Слушай, мама. Мы не можем их взять. Ты же знаешь, у меня Сашка аллергик. Он весь сыпью покрывается, потом лечимся.

– Крючок! – закричала баба Аня. – Коготь!

Коготь вылетел из-под клетчатого покрывала и взобрался по шерстяной одежде бабы Ани.

– Крючок!

Но последний как будто ничего не слышал. Они и не слышал. Отмороженное ухо, возможно два…

– Ну все, такси ждет. Все вещи?

      Вещей почти не было. Дочка сразу не согласилась брать одеяла – антисанитария прежде всего.

– Ну все выходим, – Где ключи? Что? Нет ключей.

А зачем ключи. Дверь просто закрывалась на щеколду, да еще можно было забивать досками.

– Ключей нет? Как же я… Он же…

Дочка волновалась – не было ключей, мать тормозит поезд, место дьявольское просто. Однажды ногой в деревенский туалет провалилась – на неделю веселье. Сейчас веселье повторилось.

– Я никуда не уеду без моих котиков.

Ну вот и провалилась! Получила аванс и если через полчаса эта старая дура не согласится уехать, явится он… у него была только одна просьба, чтобы к трем часам никого здесь не было. И он заплатит тройную сумму. Конечно, можно было взять этих блохастых… нет, есть варианты куда проще:

– У меня есть теплая кровать, холодильник с твоими любимыми галетами, телевизор, и его не обязательно выключать.

Часы тик-так, тик-так. Ну давай же!

– Они же без меня погибнут. Они так привыкли ко мне. Они же совсем одни в этом мире.

Теперь старушка плакала.

– Когда я нашла этот дом, то первые кто меня посетил, это котики. Мне было холодно, они прижались ко мне.