– Это что? Твое сердце. Ниже? Может быть, тебе лучше в столовую сходить?

Молодой пожал плечами, он рисовал в голове схему поиска. Он мысленно обшарил каждый уголок Москвы и ее запределье, он видел, как страдают дети, вряд ли он остановит себя, чтобы не сорваться на этом чудовище. Дверь открылась, задев вешалку, задребезжали стекла, ворвался мужчина, напоминающий бегемота, голодного или ошпаренного.

– Мне нужен мой сын, – запыхавшись произнес он. – Леня. Пятнадцать лет. Он ушел ночью и не вернулся. Я прошел все отделения.

Он увидел Мурата и резко направился к нему.

– Вы его нашли? Где он?

Молодой перехватил руку и не смотря на свои шестьдесят кило при росте сто восемьдесят смог усадить мужчину.

– Это не он. Мы делаем все возможное. Не нужно ходить по всем отделениям. Мы сами делаем рассылку.

Мужчина пусть и сидел, но был на низком старте.

– Не доверяю я этой технике. А вдруг… Вы должны знать, – из последних сил произнес мужчина. – Он пропал в вашем районе.

– Этого мало, – ну как объяснить отцу, что их отделение сделало бы все, здесь опытные и бывалые сотрудники, только было бы за что зацепиться.

– Сделайте что-нибудь, – вошедший упал на стул, схватил холодный чай со стола Ленина и сделал большой глоток.

Что они могли сделать? Никаких улик. Он работает чисто – люди как будто сами закрывают глаза. Они теряют память. Он читает заклинание. Его нет?

– Что-нибудь…

Мужчина как будто стал задыхаться. Воздух смешался с потоком несбывшихся надежд, ожиданий счастья и горестных вздыханий.

– Мне кажется ему плохо. Он же астматик. У него есть этот… ингалятор? Да быстрее же!

Молодой быстро нащупал в кармане ингалятор, отдал Ленину (опытный сотрудник взял на себя ответственную задачу по спасению жизни), а сам снял пиджак и стал им обмахивать. Мужчина стал приходить в себя.

– Порядок.

Мужчина повертел головой, посмотрел на все что было в кабинете, умаляя искать, сажать всех (он злобно посмотрел на Мурата), сотворить чудо. Молодой вывел его, проговаривая уже заученный текст:

– Все будет хорошо. Наверняка он позвонит, чтобы потребовать выкуп. Не волнуйтесь о сумме, мы сможем помочь. Нам выделяют для этих целей. Будьте дома и старайтесь никуда не выходить. Возможно он вернется. Вы же знаете молодежь. Как они любят искать приключения.

Ленин допил остатки чая.

– Что со мной? – крикнул дагестанец.

Да, этот Мурат.

– Распишись и на все четыре. Лучше к маме. Чтоб не волновалась.

7

Ленчик верил в бога. Точнее верил в то, что говорят родители. Любая проблема решалась не самолично родителями, а как бы богом. Раз в неделю в воскресение, святой день (так они прозвали), все было немного иначе, чем в будни. Просыпались с рассветом, молились, завтрак был постный без соли и сахара, не говоря уж о молоке. Заходили в церковь, где слушали пастора. Ленчику не всегда было понятно, о чем говорит молодой дядя, спрятавший свою молодость под бородой и платьем, но спрашивать родителей он не смел – если им понятно, то наверное и ему должно быть. Еще они в этот день много крестились – проходя мимо храма, какой никакой часовенки с крестиком, они тремя сложенными вместе пальцами сперва касались лба, потом – солнечное сплетение, затем клали перст на правое и левое плечо, и наконец завершали обряд опустив руку, совершая поклон. В обед был постный суп. Вечером смотрели канал «Спас», где на прямой линии священник отвечал на разные вопросы. Например, где мы. Потом шло кино. Последний фильм, что они смотрели был «Подранки», где четверо детей остались сиротами…

Ленчик заплакал. Он старался делать это незаметно, но здесь было не более чем 15 квадратов, скрыть эмоцию, как и другие звуки были труднее всего. Он старался не пить, чтобы не испытывать малой нужды. Конечно, ныло под ложечкой, он мечтал о постном супе и канале с скучным ведущим в рясе.

Прошла ночь – было темно и определить время суток помогало внутренне чутье. Обычно ночью он шел в туалет, потом засыпал и просыпался с папиным «Сделай мне кофе послаще». Теперь его разбудил озноб, его колотило, зубы стучали, он пытался кусать губы, чтобы успокоиться, но дрожь не проходила, напротив она стал гуще подробнее, обрастая новыми вопросами.

Что он сделал с девочкой? Это же она кричала? Конечно она. Тогда почему никто не слышит? Почему я не могу кричать? Потому что страшно. Мне страшно. Потому что там маньяк из «Молчания ягнят», он хочет выпить твою кровь и сделать из твоей головы вазу для фруктов.

Снова крик? Или мне послышалось? Крик от боли? Послышалось. Да нет, ей больно. Больно… это ужасно. Боль – это когда что-то ломают, когда трудно дышать и думать. Ты думаешь о… , ты… не выходит, ни о чем, кроме этой бо-боли ты не можешь думать. Верит ли Лола? Если так, то чем больше верующих, тем больше вероятности, что придет спасение. Ждать полицию? Крепкий орешек ворвется, и вынесет на своих руках с криком «Умрите, гады!» Да нет же! Не нужно его беспокоить. Зачем? У меня есть бог. Спасибо, мама, папа, что познакомили меня с ним. Теперь он меня знает и будет навещать по воскресениям. Только сегодня не воскресение! Хватит кричать. Это невыносимо. Мама, папа, где его искать? Ему нельзя позвонить, но может быть есть способ, чтобы он услышал.

– Ты чего бормочешь?

Он не сразу услышал. Внутренний голос пугал его, он почти обездвижил его конечности.

– Молитву? – предположила Поля.

– Да… тебе все известно, да?

– Мне известно то, что очевидно.

– Тут блин темно, пахнет мочой и дышать уже нечем, кажется и вода…

Ленчик задыхался.

– Роб…но ты пойми он тут вроде как старший.

– Что? Да какая разница кто здесь старший. Мы здесь увязли по самый чижик, нас убьют, съедят, с нами явно сделают что-то ужасное, а тут старший, младший…

Волосы взмокли, по вискам катились капли, руки взмокли, веревка стала ощутимее. Веревка состоит из таких тоненьких волокон. А каждое тоненькое из еще более тонких. Тонюсеньких!

Тем временем Поля говорила. Возможно, она тоже постоянно искала пути спасения, но при этом говорила. На такое способны только девушки.

– Что нам делать, кроме как придумывать для себя спасение. Лола читала стихи. Роб…

– Кашлял?

– Это он последние дни. А как только я пришла, он мне пел. Читал «Басту». Огромный город. Ночной проспект. Я опоздал на вокзал и уже далеко твой "Экспресс". Но вопреки всему – мои разбитые мечты, я превращу В цветные сны, в которых, как и прежде – ты со мной! В которых, как и прежде – ты со мной!

– Хватит! Если это маньяк, то… Он хочет выкуп.

– Или отрезать что-то как… дай-ка вспомнить, как маньяк.

Пропиленовые нити не поддавались. Ленчик редко стриг ногти. Только тогда, когда мешали стучать по клавишам. Некоторые были ломкими, но ноготь на большом пальце правой руке можно смело отнести к категории «режет все».

– Почему ты спокойна?

– Наверное потому, что уже умирала раз семь. Родилась недоношенной, вырезали гланды. Со мной вечно что-то происходит.

– Гланды – это нормально. Мне тоже в восемь вырезали.

– Потом школа в Жуковском, там, где самолеты. Как только «Макс», все как с катушек. А я боюсь летать. Однажды меня так напугали, что наш самолет разобьется, что мы всмятку, что ничего не светит, что надо выбираться и на всех парашютов не хватит.

Одна ниточка поддалась. Славно.

– И тогда я в истерику. Лежала в 6-й детской. Воспитательная психиатрия, блин. Там при мне мальчик в окно, вены резали. Я думала, что могла же себя в самолете как-то попридержать. Жизнь пошла бы по другому сценарию…

Роб задергался.

– Что с ним?

За ночь темнота обрела какие-то явные координаты – где были дети, ведра, должно быть окно. Роб занимал больший квадрат – ранее он делил с соседкой Лолой, теперь был один. Никому не хотелось даже предполагать, что там в двух метрах… нет, все хорошо. Просто он слаб, и нужно только поспать, успокоиться…