– Можете ли вы назвать людей, у которых были особые причины свести с ним счёты?

Мне действительно очень хотелось помочь капитану, так не похожему на мента, но нет, назвать я никого не могу. Разве что перечислить поимённо весь отдел. Следователь спрашивает:

– Причина действительно в начальнике? Может быть, у вас просто нездоровая рабочая атмосфера?

Я уверяю, что атмосфера вполне здоровая.

– Мы старались не придавать большого значения его перегибам власти. Мы их друг другу рассказывали, как анекдоты. То, над чем смеёшься, уже не раздражает.

В глазах капитана виден интерес, когда он фиксирует на экране наш способ сопротивляться авторитаризму начальника отдела.

– Не было ли у него особого конфликта на рабочем месте с кем-то из сотрудников?

– Нет. Он с нами обращался одинаково. Одинаково плохо, но никого особо не выделял.

– Нет ли в вашем отделе человека, кто бы особо страдал от характера вашего начальника?

Я думаю о Гаранс, но отвечаю:

– Насколько мне известно, нет.

– А у вас вчера не было кофликта с Яном Дюбуа?

Я сразу же понимаю, что вопрос задан неспроста. Это Регина. Настоящая гадюка. Она выделяет столько яда, что ей просто жизненно важно сплёвывать его на других, чтоб самой не отравиться. Она давала показания одной из первых и, конечно же, не могла упустить такой возможности донести на остальных. Вчера, когда я налетела на Яна на выдаче, Регина была недалеко – около стеллажей с периодическими изданиями, куда она принесла свежие номера. Она там оставалась всё время нашей с Яном краткой беседы на повышенных тонах, делая вид, что приводит журналы в порядок.

Капитан внимательно смотрит мне в глаза. С ума сойти, какой у него красивый взгляд! Но он может неправильно истолковать моё молчание, и я говорю как можно спокойнее:

– Я действительно намеревалась с ним серьёзно поговорить, но не смогла.

– Почему?

– Он был занят. Следил за работами.

– Почему вы намеревались с ним серьёзно поговорить?

– Я была не согласна с его методами управления отделом.

Я думаю о Гаранс и о том, как её предупредить. Если Гадюка донесла о моём конфликте с Яном, она точно не преминула рассказать о более серьёзном скандале с Гаранс.

– Что вам известно о вчерашнем конфликте между Яном Дюбуа и вашей коллегой Гаранс Шевроль?

Что я говорила! Вот гадина! Не знаю, что я должна ответить, чтобы не бросить подозрение на Гаранс.

– Меня не было, когда это произошло. Три раза в неделю я замещаю коллегу в другой библиотеке.

– В таком случае как вы узнали об этом конфликте?

– Гаранс мне позвонила. За контрактных работников отвечаю я. Ян должен был сначала обратиться ко мне. Но он воспользовался моим отсутствием как предлогом, чтобы обратиться сразу к заведующей.

– Насколько справедливы были его замечания о качестве работы Гаранс Шеврёй?

– Ни насколько. Подготовкой к работе Гаранс занималась я, и мне вполне известно, что она хорошо освоила принципы систематическо-алфавитной расстановки фондов и, следовательно, правильно расставляет книги.

– То есть можно сказать, что, обвиняя Гаранс Шеврёй, Ян Дюбуа поставил под сомнение ваши профессиональные качества?

Я не знаю, что сказать. Я не ожидала, что мои слова будут истолкованы таким образом. Взгляд тёмных глаз капитана становится испытующим, и в голове у меня включается сигнал тревоги. Он же предупредил меня: всё, что я скажу, может быть использовано против меня. А если их цель не найти убийцу, а посадить кого-нибудь более-менее подходящего, чтобы закрыть дело? Меня, например. Может, мне сказать: «Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката»? Мы ещё какое-то время смотрим друг другу в глаза. Он пристально, я растерянно. И вдруг, словно он почувствовал мою тревогу, его взгляд смягчается и становится успокаивающим. Он словно говорит: «Мне очень жаль, я не хотел тебя пугать, тебе нечего бояться» – и повторяет до тех пор, пока сигнал тревоги полностью не исчезает. Я хочу ему сказать, что Ян ставил под сомнение профессиональные качества всех подряд по многу раз на дню, но следователь опускает глаза на свой ноутбук, что-то добавляет к написанному и говорит:

– Думаю, на сегодня мы закончили. Если вы вспомните какие-то подробности, которые могут помочь в расследовании – обязательно свяжитесь с нами.

Он даёт мне карточку с номером телефона:

– Вы можете вернуться к себе, библиотека будет закрыта весь день.

Выходя, я оглядываюсь, чтобы в последний раз посмотреть на красивого капитана и, может быть, встретиться с ним взглядом. Но он не отрывает глаз от своего ноутбука. Я выхожу из библиотеки через служебный вход. Прямо передо мной проходят два человека с носилками. На носилках лежит тело в закрытом на молнию мешке. Тело моего начальника Яна Дюбуа.

На моих часах начало первого. Я не могу вернуться к себе, как мне посоветовал красивый капитан, потому что через час я должна быть в библиотеке иностранных языков. Я иду в кафетерий. Он почти пуст, как всегда в период экзаменов. Я беру только кофе и яблоко, чтобы съесть его позже – пока мне трудно что-либо проглотить. Хотя я и не любила Яна, от вида его тела в мешке для трупов у меня стеснило грудь, и стало не по себе от мысли, что жизнь продолжается как ни в чём не бывало, тогда как для Яна всё уже закончилось навсегда. По мне проходит дрожь, несмотря на теплый июньский день, и я решаю думать о другом. О капитане.

Таких, как он, трудно забыть. Не столько из-за внешности, сколько из-за взгляда. Человека красит не платье, а взгляд. Было что-то во взгляде капитана, что отличало его от других. Словно он видел больше, чем все остальные. Мне хочется ещё раз с ним встретиться. Но как? Я на мгновение представляю, как мы вместе любуемся закатом и рука капитана обнимает меня за плечи. Похоже на открытку к Валентинову дню, но моя дрожь проходит, и я с удовольствием отпиваю глоток кофе.

А если я найду убийцу? В этом случае капитану трудно будет не обратить на меня внимания. Если как следует подумать, ничего невозможного в этом нет. Я хорошо знаю и своих коллег, и место преступления. Тот, кто убил Яна, наверняка готовился к этому уже какое-то время, а работы по замене лифта дали ему возможность перейти к действию. Значит, мы все, не зная того, были свидетелями созревания преступления. Если я как следует сосредоточусь и всё проанализирую, я наверняка сумею выделить элементы, которые выведут меня на убийцу.

Я начинаю размышлять. Маловероятно, что Яна убил человек, не знакомый с внутренним устройством библиотеки. Человек с улицы сразу бы заплутал в лабиринте помещений, предназначенных для работы с фондами. Библиотека, построенная в пятидесятых годах прошлого века, была олицетворением функционального здания. Изначально для её работы было достаточно четырёх человек благодаря организации библиотеки по троичному принципу. Один на входе, один на выдаче, один, чтобы приносить книги из хранилища, ну и заведующий. Библиотеку несколько раз расширяли, потому что с течением лет её фонды увеличились, так же как и число посещающих её студентов. Но перестройки не затронули помещений для внутренней работы с фондами. Отдел хранителей, увеличившийся за годы до пятнадцати человек, помещался в бывшем хранилище на пятом этаже, там же, где начинался технический коридор, опоясывающий всю конструкцию. Мы им часто пользовались, несмотря на его мрачный вид. Он позволял сократить путь к разным частям здания. Например, к туалету для публики и к читальным залам. «Локализаторская», где Ян провёл последние часы своей жизни, располагалась на том же этаже. Чтобы попасть в неё, надо было обогнуть лифт и пройти через узкий коридорчик, почти не заметный за секционными шкафчиками для персонала. Чтобы найти Яна, надо было хорошо всё это знать. Значит, убийца кто-то из нас.

Кто из нас не любил Яна так сильно, что был готов его убить? Капитану я ответила, что Яна никто не любил, но теперь, подумав, я бы сказала, что большая часть отдела воспринимала его как что-то неприятно-неизбежное, как плохую погоду. Никому же в голову не придёт убивать снег или дождь. Некоторым он даже нравился. Я думаю о Монике и Иоланде. В сентябре Ян провёл много времени, занимаясь интеграцией фондов из специализированной библиотеки по истории искусства в фонды центральной библиотеки. Обе очень оценили его эффективность. После смерти Иоланды Моника продолжала эту работу одна и часто обращалась к Яну. Его поливалентность так её впечатлила, что, когда Моника купила себе новый компьютер, она попросила Яна приехать к ней помочь его установить и подключить к Интернету. С тех они были в полудружеских отношениях, даже, кажется, вместе обедали несколько раз. Вообще, среди моих коллег женского пола никто подолгу не держал на Яна зла. Я думаю, это потому, что доисторическая женщина, сохранившаяся глубоко внутри современной женщины, оценивала Яна по доисторическим критериям. И по этим критериям он котировался довольно высоко. Он был, вне всякого сомнения, способен выгнать саблезубого тигра из пещеры, чтобы поселить там своё племя, в одиночку убить мамонта и добыть огонь трением. В конечном счёте Ян был не так уж и плох, он просто оказался не в той эпохе.