«Именно это, – написал Роберт в статье, опубликованной после его собственного убийства, – беспокоило его больше всего, причиняло ему такую боль. И тогда он и госсекретарь Раск решили, что я должен встретиться с послом Добрыниным и лично передать озабоченность президента»{110}.
Встреча Роберта Кеннеди с советским послом Анатолием Добрыниным дала толчок историческому заявлению Хрущева о выводе ракет. Хрущев написал в своих мемуарах о том, что, по его мнению, Роберт Кеннеди сказал Добрынину и что тот передал Хрущеву:
«Президент находится в сложном положении, – сказал Роберт Кеннеди, – и не знает, как из него выйти. Мы находимся под сильным давлением. На нас давят военные с призывом применить силу против Кубы… Мы хотим попросить вас, г-н Добрынин, передать слова президента Кеннеди председателю Хрущеву по неофициальным каналам… Хотя сам президент очень не хочет начинать войну против Кубы, необратимая цепочка событий может привести к этому помимо его воли. Именно поэтому президент обращается напрямую к главе Советского Союза за помощью в урегулировании этого конфликта. Если ситуация слишком затянется, то президент не уверен, что военные не свергнут его и не захватят власть»{111}.
После распада Советского Союза МИД России рассекретил телеграмму посла Добрынина от 27 октября 1962 г., где говорится о его переломной встрече один на один с Робертом Кеннеди. Отчет Добрынина содержит менее драматическую версию, чем воспоминания Хрущева о словах Роберта Кеннеди относительно давления военного командования на президента Кеннеди: «тянуть время в поисках выхода из ситуации очень рискованно. (Здесь Р. Кеннеди упомянул, как будто невзначай, что среди генералов и не только генералов много горячих голов, у которых “руки чешутся”.) Ситуация может выйти из-под контроля с необратимыми последствиями»{112}.
Роберт Кеннеди в собственном изложении обстоятельств этой встречи в книге «Тринадцать дней» не упоминает о том, что говорил Добрынину о давлении военных на президента. Однако его друг и биограф Артур Шлезингер говорит, что независимо от сказанных Добрынину слов, Роберт Кеннеди сам считал тогда, что многие стремятся развязать войну. Роберт полагал, что ситуация может полностью выйти из-под контроля{113}.
В любом случае, Хрущев почувствовал серьезность давления на президента. Он ответил выводом с острова своих ракет.
Существуют ли какие-либо доказательства того, что военное руководство США, воспользовавшись ракетным кризисом, пыталось не свергнуть Кеннеди, а обмануть его? Пыталось ли оно развязать войну в предчувствии возможности победить?
Как пишет политолог Скотт Саган в своей книге «Пределы безопасности» (The Limits of Safety), ВВС США запустили межконтинентальную баллистическую ракету с военно-воздушной базы Ванденберг 26 октября 1962 г., за день до того, как был сбит самолет-разведчик U-2. Испытательная ракета без боеголовки после запуска упала на атолле Кваджалейн (Маршалловы острова). Советский Союз легко мог предположить другое. За три дня до этого испытательная ракета на базе Ванденберг получила ядерную боеголовку и была приведена в полную боевую готовность. К 13 октября девять «испытательных» ракет на базе Ванденберг были оснащены для использования против Советов{114}. В разгар ракетного кризиса пуск ракеты ВВС США 26 октября мог быть расценен Советами как начало нападения. Это была опасная провокация. Если бы Советы отреагировали на эту ситуацию, продемонстрировав какие-либо признаки запуска собственных ракет, вся громада ракет и бомбардировщиков США могла быть направлена для нанесения превентивного удара. Они уже были приведены в максимальную боевую готовность для начала ядерной войны (уровень боеготовности DefCon-2)[13] и были способны в любой момент нанести массированный удар.
Кроме того, в разгар кризиса, как узнал писатель Ричард Роудс из беседы с командующим ВВС в отставке, «стратегические бомбардировщики во время боевого дежурства сознательно пролетали мимо своих обычных разворотных пунктов в направлении Советского Союза, что представляло собой недвусмысленную угрозу, которую советские ПВО, безусловно, распознали и о которой доложили»{115}. Обладая значительным превосходством по количеству ракет и бомбардировщиков, ВВС США были готовы нанести упреждающий удар при обнаружении малейшего признака реакции Советского Союза на их провокацию. К счастью, Советы не стали огрызаться.
У президента Кеннеди были все основания считать, что военные его провели, чтобы выиграть в вопросе приостановки ядерных испытаний. Кеннеди, возможно, также вспомнил, что Хрущев в своем втором тайном письме президенту от 9 ноября 1961 г., где говорилось о Берлине, дал понять, что давление на него сторонников военного решения вопросов в Москве делает затруднительным компромисс с его стороны. «Вы должны понимать, – взывает он к Кеннеди, – мне некуда отступать, за мной уже пропасть»{116}. Кеннеди не дал ему упасть. Теперь Кеннеди стоял на краю пропасти, и Хрущев понял это.
Хрущев вспомнил слова Роберта Кеннеди в конце доклада Добрынина: «Я не знаю, сколько еще мы сможем продержаться против наших генералов»{117}. Поскольку Хрущев также получил срочное сообщение от Кастро о том, что нападение США на Кубу «почти неизбежно»{118}, он поспешил ответить: «Мы поняли, что нам нужно незамедлительно скорректировать нашу позицию… Мы послали американцам сообщение о том, что согласны вывести наши ракеты и бомбардировщики при условии, что президент гарантирует нам, что Куба не подвергнется вторжению со стороны Соединенных Штатов или кого-либо еще»{119}.
Кеннеди согласился, и Хрущев начал выводить советские ракеты. Карибский кризис был разрешен{120}. Ни одна из сторон не упомянула, что в качестве части соглашения Роберт Кеннеди фактически пообещал Анатолию Добрынину относительно аналогичного вывода американских ракет из Турции, что они также будут выведены, но не сразу{121}. Это невозможно было сделать в одностороннем порядке одномоментно. Обещание было выполнено. Через полгода Соединенные Штаты вывели свои ракеты из Турции.
Спустя четверть века после Карибского ракетного кризиса государственный секретарь Дин Раск рассказал, что президент Кеннеди был готов пойти на дальнейшие уступки Хрущеву, чтобы избежать войны. Раск открыл, что 27 октября, после ухода Роберта Кеннеди на встречу с Добрыниным президент «поручил мне позвонить ныне покойному Эндрю Кордье, тогда [президенту] Колумбийского университета, и продиктовать ему заявление, которое должен был сделать У Тан, генеральный секретарь Организации Объединенных Наций [и друг Кордье], предложив вывести ракеты средней дальности Jupiter [из Турции] и советские ракеты с Кубы. Г-н Кордье должен был передать это заявление в руки У Тана только после нашего дополнительного сигнала»{122}. Раск позвонил Кордье. Однако, когда Хрущев принял обещание Роберта Кеннеди Добрынину, что ракеты Jupiter будут выведены, дальнейшая готовность Кеннеди к публичным переговорам при посредничестве У Тана потеряла необходимость. Готовность президента пойти дальше в переговорах с Хрущевым ценой тяжелых политических потерь для себя лично повергла в шок бывших членов Исполнительного комитета Совета национальной безопасности, которым Раск впервые рассказал об этом на конференции в Хоукс-Кей (Флорида) 7 марта 1987 г.
