– Прошу извинить… Это не входило в мои планы…

Она бросила взгляд в сторону Катеньки и, заметив на ней свой халат, понимающе улыбнулась. В ее отсутствие сынок, вероятно, опять залетел во что-то.

– Легла, а спать не могу, – говорила она. – Стоит в голове его голос и всё тут, – она ткнула рукой в сторону Кошкина. – Он же как мне сказал вчера – жизни нет без нее!

– Я ж тебе объяснял! – встрепенулся Кошкин. – Я же не виноват!

– Ага, не виноват… – мать выкатила на него глаза. – Он же ее привел, и он же не виноват… Кто взял к себе эту Машку?! Может быть, я?!

Кошкин промолчал. Понятное дело, сам купил на распродаже под Новый год, отчего теперь были одни проблемы.

Софья Степановна поднялась из кресла, подошла к окну. На улице шел теперь мелкий дождь. Со стороны косогора, пригибая кусты, дул с реки северный ветер.

– Вот скажи ты мне, Вовка! – Софья Степановна развернулась. – Ты почему сразу мне не открыл?! Почему я должна долбить в двери?

– Так пусто же там! – Кошкин обернулся в сторону Кати. – Вот, не дадут соврать.

– Действительно, – подтвердила та. – За дверью не было никого…

– Ага, пусто! – усмехнулась Софья Степановна. – Зато почему-то стучало, гремело!

– Мы сами были поражены, – подал голос Федор Ильич.

– А вы кто такой? – глядя в упор, спросила Софья Степановна. – Что-то я не припомню вас.

– Мы ненадолго. Мы уйдем сейчас.

– Какие мы гордые! Слова нельзя сказать…

Софья Степановна поджала губы. Ей давно было за пятьдесят. Она была на пенсии, имела кучу свободного времени и считала, что имеет полное право на свободу высказываний. Она вышла в коридор и тут же поймала за руку Федора Ильича.

– Какой вы поспешный, ей богу, – сказала она грудным голосом. – Ну, куда вы пойдете, ей богу, под дождь… – Она повела его коридором, воркуя: – Представьте, лежу я в постели, а этот звонит и говорит, что я ему не нужна… Мать! И вдруг не нужна! Потом-то дошло до меня, что это меня развели на голос. Как лоха…

Она оглянулась через плечо и встретилась взглядом с Катенькой. Та стояла у входа в спальню и молча смотрела. Софья Степановна ничего не сказала ей, лишь приветливо махнула рукой и отвернулась.

– Боже, как время летит! – громко вздыхала она ближе к обеду, когда все они, выспавшись, опять собрались за столом. – Вроде недавно в первый класс ходили. Поневоле вспомнишь, как бабушка моя говорила: «Семьдесят скоро, а я не жила вроде как…»

– Да-да, – отвечал ей Федор Ильич. – Совершенно с вами согласен… Я тоже вроде не жил, потому что какая это жизнь. А тут и вовсе под раздачу попал.

– И ладно, – рассуждала Софья Степановна. – Если вас наказали ни за что – радуйтесь: вы ни в чем не виноваты.

Кошкин и Катенька больше молчали, отвечая либо «да», либо «нет» и то невпопад.

Софья Степановна успела приготовить щи из курятины и теперь разливала их по тарелкам. Затем, подняв палец и как бы говоря: «О тебе-то как раз я забыла!», подошла к холодильнику, открыла дверцу и вынула оттуда бутылку ирландского виски.

– Что ж ей стоять-то здесь, одинокой, – улыбнулась она. – Иди к нам, мы составим тебе компанию, дорогая… – И Кошкину: – Из чего это пьют? Надеюсь, не из горлышка?

– Пьют из чего? – Кошкин замялся. – Положа руку на сердце, я не знаю точного ответа на этот вопрос.

– Можно, я скажу? – Катенька подняла руку. – Вопреки устоявшейся моде на низкие стаканы с толстым дном, настоящий виски лучше употреблять из бокалов-тюльпанов на короткой ножке. Именно в таком бокале раскрывается аромат напитка. Связано это с оптимальным поверхностным натяжением жидкости, а это способствует высвобождению летучих веществ… Впрочем, если вы предпочитаете коктейли, – она посмотрела в тарелку со щами, – форма бокала уже не имеет значения… Ведь чистого аромата почувствовать уже не удастся…

– Надо же… – удивилась Софья Степановна, глядя на бутылку, – а я и не знала до сих пор. Такие познания… Виски и щи, выходит, как-то не вяжутся.

– Я вообще-то филолог, переводчик… – Катенька улыбнулась. – Однако если взять за основу русский менталитет, – продолжила она, – то щи очень даже подходят и к водке, и к виски…

– Слава тебе, господи! – обрадовался Федор Ильич.

Мать подала бутылку сыну, достала из шкафа стаканчики с толстым дном и поставила на стол.

– Извините, других не имеем, – сказала она и вновь с любопытством посмотрела в сторону Катеньки.

Кошкин распечатал бутылку, разлил по стаканам.

– За что же мы пьём? – Софья Степановна взяла стакан, посмотрела в глаза Федору Ильичу. – Пьем, значит, мы за знакомство… За то, что мы были, есть и, надеюсь, будем… За тебя, Федор Ильич! За тебя, Катенька! За то, чтобы больше никто не вставал у нас на пути…

Она знала, о чем говорила. Господин Татьяноха и к ней как-то раз приставал. Вроде того, от кого у нее сын появился и всё такое прочее. «От того и появился, – сказала она тогда. – Остальное – не твое собачье дело…»

Гости подняли стаканы. Звякнуло стекло. Крякнул Федор Ильич. Софья Степановна, выпив, покраснела, поставила стакан и побежала глазами по столу.

– Самое лучшее – щи, – напомнил Федор Ильич. – Честное слово. Иначе так и будет щипать в желудке…

Покончив со щами, а заодно и с бутылкой виски, они поднялись из-за стола. Федор Ильич бросился помогать Софье Степановне – убирать со стола, продолжая свою историю.

– Так и остались мы с дочкой одни, – рассказывал он.

Кошкин с Катенькой пришли на веранду – она была застекленной – и стояли тут, глядя сверху на пустынную улицу. Ветер трепал деревья, траву и кустарник, громадная река далеко внизу белела от бурунов. Катенька приоткрыла створку окна – отдаленный гул реки сливался с криком чаек.

– Осторожней, – сказал Кошкин, – ты из тепла, тебя может продуть на сквозняке.

– Это ничто по сравнению с вечным, – сказала Катенька и, откинувшись от окна, вдруг заговорила на немецком языке.

Потом пояснила:

– Райнер Мария Рилке. Осенний день… К сожалению, на немецком я запомнила только последний абзац. Она глубоко вздохнула и продолжила:

Бездомным – дом уже не заводить.

И кто ни с кем не подружился с лета,

Слать будет долго письма без ответа

И по листве разрозненной бродить

Один под облаками без просвета…¹

– Выходит, ты можешь переводить? – спросил Кошкин.

– Не стихи. Я не поэтесса. Мне бы чего попроще. Латинский текст, например… Впрочем, кому это надо теперь – меня не берут на работу даже в какой-нибудь магазин. Повсюду одни андроиды… Кстати, чуть не забыла, как получилось, что Софья Степановна стучала в дверь, но ее не было видно?

– Сам не пойму. – Владимир прикрыл створку окна. – Скорее всего, кто-то вмешался в программу домофона… Надо посмотреть, идем…

Они ушли с веранды в кабинет. Кошкин подсел к монитору и принялся щелкать клавиатурой, бормоча про то, как трудно стало работать с азбучными ресурсами. Они существуют, но их вроде как нет.

– Вот, пожалуйста! – оживился он. – Как же я мог это пропустить?

Переживать было о чем: кто-то без разрешения забрался в компьютер и вывел из строя систему видеонаблюдения. Впрочем, его разработки оказались на месте, и он обрадовался.

– Что-то серьезное? – спросила Катя.

– Это больше, чем залезть в карман или проникнуть в квартиру, – ответил Кошкин. – Это как покушение на чью-то жизнь…

Он замолчал, просматривая документы. Вот письмо, пришедшее в начале июня. А вот кассовый чек о перечислении авансовых платежей. Этой суммы достаточно, чтобы жить безбедно. Заказчик, впрочем, о себе никак не заявил, до сих пор оставаясь в анонимном статусе. Это могла быть провокация, сулившая тюремные нары на долгий срок, однако предложение было настолько простым, что отказаться от него было нельзя – оно не посягало на авторские права или безопасность государства…