– Ты читал сам-то? – спросил прокурор.

Татьяноха вскинул на него удивленные глаза.

Вершилов взял со стола смятый лист, расправил и, разбирая каракули, стал читать: «Главному прокурору Поволжской республики Вершилову В.В. от Татьяноха, (фамилия, имя, отчество полностью). Заявление. Прошу вас, уважаемый Валерий Васильевич, принять меня на работу в качестве (указать должность – прокурора, следователя, помощника прокурора и т.д.) Подпись. Татьяноха Д.О.»

Откинувшись в спинку кресла, Вершилов, давя в себе остатки смеха и качая головой, устремил свой взгляд поверх очков в сторону посетителя.

– Я тебе для чего образец дал? – спросил он наставительно. – Я тебе дал, чтобы ты написал сообразно своей будущей должности. Исходя из текущей ситуации! А ты?!

– А я?

– Скопировал образец, едрит твою… Помощник начальника младшего конюха. Ты у нас кем идешь? Моим помощником… Так что вот так, потрудись переписать… Прошу принять на работу в качестве помощника главного прокурора… И перестань моргать – тошнит уже…

Взяв из лотка очередной лист, он прихлопнул его к столу ладонью, затем толкнул в сторону Татьянохи. Тот поймал его пальцем и, съежившись над ним и заглядывая в образец заявления, стал переписывать бумагу. Это был самый серьезный и ценный документ в его жизни.

Прокурор с нетерпением ждал, когда закончится «урок чистописания». Приняв бумагу, он положил ее перед собой, быстро прочитал, затем, щелкнув ручкой, размашисто подписал. Остальные документы, к счастью, велись в электронном виде.

Распрощавшись с прокурором, Татьяноха вышел на свежий воздух, чувствуя, как страшно у него болит голова. Она просто раскалывалась.

Спустившись с крыльца, он направился было к машине, затем оглянулся, ловя взглядом окно нового работодателя. И тут вдруг подумал отчетливо: «Может, бухнуться в ноги к Римову, прощения попросить – наверняка у того в отношении Кошкина свои планы давно созрели… Потому что Главный прокурор далеко заведет при таком раскладе… Тут не надо брезговать никакими средствами, потому что каша заваривается большая…»

Будущая жизнь представлялась для него теперь в сплошном тумане. Прокуратура. Документы, в которых он, хоть и юрист, ничего не смыслит. Добегался, кажись…

Как и было обещано, в двенадцатом часу ночи Кошкина, Катеньку и ее отца доставили на машине к тому же месту, откуда перед этим забрали. Кошкин отворил дверь подъезда. Внутри оказалось довольно просторно. От самой крыши свисала сверху массивная люстра, а кверху, вдоль стен, вели каменные ступени, огороженные перилами на витых металлических ножках. Пропустив впереди себя новых друзей, Кошкин отпустил из рук входную дверь – та плотно прилегла к косяку и глухо щелкнула.

Поднявшись по ступеням, они остановились на площадке. Дверь квартиры оказалась приоткрытой, и было слышно, как Машка с кем-то говорит голосом Кошкина. Это был не единственный случай, когда Машка говорила с чужого голоса.

– Проходите, не стесняйтесь, – сказал Кошкин, распахивая перед гостями дверь. Пропустив гостей, он вошел сам. Машка стояла в конце прихожей. Кошкин подошел к ней и вырвал из рук телефон.

– Опять ты за старое?! А то, что дверь нараспашку – это нам невдомек!

– Это Софья Степановна! – Машка посмотрела в сторону гостей. – Опять приходила, дверью стучала – вот и осталось открыто. Я не обязана закрывать за всеми.

Кошкин наклонился к ее уху и назидательно произнес:

– Она не все! Она моя мама! А теперь ступай в столовую, накрой на стол. – И к гостям: – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Можете принять душ.

Он показал рукой вдоль коридора.

Гости меж тем едва шевелились. Кошкин подошел к ним, забрал у них тощие рюкзаки, положил на скамью в прихожей.

– В душ! Непременно в душ! – говорил он, отворяя дверцы встроенного шкафа. – Вот тапочки, чистые… А вам, Катенька, вот тут можно посмотреть… Тут мамины вещи. Новые. Думаю, вам подойдет…

Машка тем временем стояла на прежнем месте, сверля глазами пространство.

– Что-то не понял я! – удивился Кошкин. – Бунт на корабле? Итальянская забастовка?

– Ничуть, – ответила та, едва шевеля губами. – Должна же я знать, кого ты к себе привел.

– Ступай на кухню! – велел ей Кошкин, повысив голос. Однако Машка не двигалась с места.

Гости направились в душ. Машка пошла за ними следом своей изысканной, но не ко времени, походкой, крутя бедрами. Проводив их до конца коридора, она вернулась и застыла возле хозяина. На этом ее действия ограничились: она не хотела ничего понимать, холодно смотрела в сторону ванных комнат и тяжело дышала.

– Что с тобой, у тебя вирус? – спрашивал Кошкин.

Машка закатывала глаза к потолку и молчала. Потом отправилась в спальню, легла в постель и, закрывшись с головой одеялом, стала беззвучно рыдать. Такова была последняя (улучшенная) версия данного андроида.

Делать нечего. Кошкин отправился к себе в кабинет, вынул из стола пульт управления и нажал на нем красную кнопку. Машка слабо пискнула и отключилась.

Кошкин вдруг вспомнил про недавний звонок – ведь звонила же Машка кому-то в его отсутствие! Причем его голосом! А это могла быть подстава: тот, кто говорил с Машкой, считал, что говорит с Кошкиным. У Машки был собственный встроенный блок связи. Она могла выйти на связь с кем угодно, изменив при этом свой голос.

Он снова нажал кнопку на пульте, посмотрел исходящие звонки. Оказалось, Машка в его отсутствие звонила Софье Степановне.

Телефон в его кармане вдруг дернулся: звонила матушка. Кошкин нажал кнопку, поднес телефон к уху.

– Ты что же, сынок, отключаешься? – звенел материн голос. – Наговорил кучу гадостей – и в кусты?!

Кошкин молчал.

– Ответь немедленно матери! Ты слышишь меня?!

– Да, слышу я…

– Объяснись! У меня в голове не укладывается…

– Это не я звонил, мама.

И Кошкин стал объяснять ситуацию. По его словам выходило, что временами андроиды в состоянии говорить голосами своих хозяев, что это хотя и не норма, но и не основание, чтобы карать андроида.

Однако подобное пояснение лишь подхлестнуло Софью Степановну.

– Ты не представляешь, чем это чревато! – кричала она снова. – За твоей спиной плетут сети, а ты в неведении! Допустим, выйдешь ты в город, а тебя повяжут опят. Говорила, гони заразу. Одному лучше, раз так у тебя повелось. Встал утром, позавтракал, поработал, – наставляла родительница. – Потом сходил, прогулялся. Глядишь, оно и пройдет.

– Не повяжут… – сказал Кошкин. – Она помогает мне снять напряжение…

– Наговорила мне гадостей – тазиком не накрыть… – ворчала мать. – Так что вот так… Сейчас поздно уже, но завтра я разберусь на месте, кто из нас рогатее – она или я…

– Хорошо, – согласился Кошкин, отключил трубку и бросился накрывать на стол. Открыл холодильник, вынул бутылку ирландского виски, поставил на середину стола. Затем, присоединив к виски бутылку особой московской водки, вынул копченого лосося, нарезанного ломтями. Потом взял с полки кастрюлю, налил в нее воды из-под крана и, поставив на плиту, нажал клавишу.

В коридоре послышался шорох, и в кухню вошла Машка – тише воды, ниже травы, просто паинька, а не робот-служанка.

– Будешь куражиться – опять отключу. Насовсем, – предупредил Кошкин. – Я тебя так отключу, что никакая программа уже не поможет. Ты слышишь меня?

Машка в знак согласия качнула головой.

– А теперь отправляйся в спальню, сядь и сиди там в кресле. И чтоб я тебя не слышал до утра. И запомни: ты всего лишь служанка. Ты не жена мне…

Машка снова кивнула, сделала книксен и ушла в спальню.

Шум воды в ванных комнатах тем временем прекратился. Катенька с Федором Ильичем вышли в коридор, присели возле журнального столика. Девушка была в халате Софьи Степановны. Федор Ильич сидел в спортивных брюках от Кошкина.

– Вода жесткая, – сказала Катенька, трогая пальцами мокрую голову и глядя в настенное зеркало.