Лето. АА бывала у Николая Степановича на Ивановской. Раз он просил ее надписать ему книги... АА тогда, кажется, "Четки" надписала... ("А "Белую стаю" как будто в Бежецке, но не наверное".)

1918, весна. Приезд Николая Степановича из-за границы был полной неожиданностью для АА: тогда никто не приезжал. АА говорит, что даже Анна Ивановна не ждала, что Николай Степанович приедет: "Уж мать-то всегда ждет, а здесь и она не ждала...".

1 или 2 августа. АА уехала с В.К. Шилейко в Москву.

20.03.1926

Пунин, говоря о предполагаемой на завтра поездке его с АА в Царское Село, спрашивает АА, не позвонить ли Рыбакову, чтобы он в Царском Селе встретился с ними? АА подумала и ответила: "Не надо". Пунин согласился: "Мы, впрочем, и так рискуем его встретить на вокзале".

Я спросил АА, читала ли она книжку Вагинова? Ответила, что не читала, и спросила мое мнение о ней. Я сказал, что, по моему мнению, стихи несамостоятельны, есть чужие влияния — Мандельштама, В. Иванова, Ходасевича; но — культурны, и мне нравятся. Сказала: "Теперь буду читать, когда вы сказали". Я прибавил: "Мандельштам, мне говорили, в восторге от этой книжки, говорит, что Вагинов чуть ли не второй Тютчев, но я боюсь, что Мандельштам перегнул палку в другую сторону". АА ответила, что Мандельштам говорил с ней как-то — еще до выхода книжки — о Вагинове и что из его слов не было видно, чтоб он Вагинова ставил очень высоко. АА передала фразу Мандельштама: "Сколько случаев было, когда приходилось разочаровываться в молодом поэте, что я боюсь теперь высказываться о ком-нибудь положительно...".

АА рассказала, что к В. К. Шилейко два раза приходил, рассчитывая застать ее, некий неизвестный ей Фиников — собиратель автографов. Не удовлетворившись ответом Шилейко, что АА нет дома, он сказал ему: "Возьмите у нее что-нибудь там и дайте мне". Шилейко, конечно, не дал. Но Фиников заявил ему, что придет завтра (21-го) снова.

АА смеется, что Шилейко просил, чтоб она завтра весь день сидела дома и ждала Финикова, потому что он, Шилейко, уже больше не может вынести его и скажет ему какую-нибудь грубость, если тот попадется ему на глаза.

АА возмущалась этой манерой людей собирать автографы и их бесстыдством: они просят автографы с таким видом, словно им обязаны давать их. Да и какое моральное право у них обращаться к совершенно чужим, незнакомым лицам с такими просьбами?

Пунин говорил о том, как хорошо он с АА проработал Давида, — сегодня у него был кто-то из Эрмитажа, человек, который, казалось бы, должен знать о Давиде очень много, и, однако, Пунин далеко превзошел его своими познаниями в этой области и дал ему много указаний о Давиде.

Пунин при мне выражал свое неудовольствие по поводу того, что В. К. Шилейко не уезжает, потому что его присутствие здесь препятствует АА регулярно работать по Сезанну и пр.

Очень приветлива и ласкова со мною. Вышла в переднюю провожать... Спросила неожиданно: "Как ваш альманах?". Я ответил: "Альманах паршивенький будет, но, кажется, все-таки издать его удастся. Я вот опять решил сборник моих стихов издавать...". АА прервала меня: "А я сегодня во сне видела, что вы свою книжку издали...".

АА показывала мне томик писем Блока и кое-что из примечаний к ним, годное для моей работы, отметила.

22.03.1926

АА в Москве у Кардовских много говорила о Гумилеве. Дочь Кардовской (тогда девочка; теперь — сама имеет девочку или мальчика) вспомнила, что она в 1914 году фотографировала АА. Вместе вспоминали, как Николай Степанович и АА были у Кардовских в 1914 году и встретились у них с Комаровским. Был у них тогда также Сомов — и другие.

Утром мороз 10 . АА очень замечает это, да и как не заметить, если погода всегда отражается на состоянии ее здоровья.

АА сказала, что Чулков, провожая ее в Москве, был с цыганкой. Что это, однако, не цыганка, а актриса, в которой только, кажется, есть цыганская кровь. Она бывает у Чулковых в доме, и роман с нею Чулкова почти официален.

Пришел к АА в Шереметевский дом в пять часов и пробыл у нее до десяти. Она лежала в постели больная, увязав голову теплым платком. Дома никого не было, было тихо, и мы очень много говорили о работе.

АА совершенно не имеет времени для работы по Гумилеву, потому что все ее время уходит на перевод Сезанна. Много ей приходится работать и для Пунина — переводить ему статьи по искусству с французского; часто подготовляет ему доклады для Института истории искусств. А время у нее все разбито из-за того, что она не имеет своего жилища и живет между Шереметевским домом и Мраморным дворцом. И ей приходится работать по Гумилеву в виде исключения — например, во время болезни.

Так, она слегла в постель (простудилась) и вчера ночью, воспользовавшись бессонницей, составила план своей работы по Гумилеву. Сегодня она подробно рассказала мне этот план: заметки о нем она сделала на листе бумаги и, рассказывая, заглядывала в эти заметки.

Обсуждали вместе план: АА советовалась со мной и просила сделать добавления.

1915-1916.

Зима. Встречи с Г. И. Чулковым, который живет в Царском Селе на Малой улице — в расстоянии одного квартала от дома Гумилевых.

22.03.1926

Я заговорил о ее переписке с Николаем Степановичем. Письма Николая Степановича АА вернула ему по его просьбе, выйдя за него замуж. Я жалел об этом, но АА возразила, что просьба Николая Степановича вполне понятна, что ему тяжело было: "Ведь человек же он, а не только литератор!" — воскликнула.

Очень давно еще Пунин просил А. Е. Пунину сделать нужный ему для Института Истории Искусств доклад об Ingres (просил сначала АА, но АА не любит Ingres'a, и поэтому он передал работу А. Е. Пуниной). Та очень занята и до сих пор ничего не сделала.

Пунин, узнав вчера вечером, что сегодня ему нужно этот доклад читать и что А. Е. Пунина ничего не сделала, стал просить АА приготовить доклад к сегодняшнему дню.

Всю ночь сегодня бессонная АА работала, прочла книгу об Ingres в 120 страниц, и к семи часам утра все было сделано.

Около десяти часов вечера пришел Пунин, и я вскоре пошел домой.

23.03.1926

АА рассказала мне, что говорила (вчера? сегодня утром?) с Мандельштамом по телефону и между прочим — о книжке Вагинова (спросила его мнения, потому что сама она еще не прочла книжку).

"Оська задыхается!" Сравнил стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотизером. Восхищался безмерно. Заявил, что напишет статью о Вагинове, в которой будут фигурировать и гипнотические способности Вагинова, и итальянская опера, и еще тысяча других хороших вещей.

АА объясняет мне, что "Оська" всегда очаровывался — когда-то он очаровывался даже Липскеровым, потом были еще два каких-то "гениальных поэта" — и что она нисколько не удивлена таким мнением Мандельштама о стихах Вагинова, тем более понятно восхищение Мандельштама, что Вагинов — его ученик.

И АА сказала, что написанная Мандельштамом статья о Вагинове будет, вероятно, одной из его блестящих, но ни к чему не обязывающих "causeries".

Когда я пришел в Мраморный дворец, Шилейко сказал мне: "Попадет вам от АА за легкомысленное суждение о Вагинове!" — и сказал какую-то остроту о его книжке — остроту злую. Когда Шилейко ушел, я заговорил с АА о книжке Вагинова и говорил всю дорогу до Шереметевского дома, провожая АА туда.

Перед моим приходом в Мраморный дворец сегодня АА читала книжку Вагинова вслух, Шилейко слушал и очень зло, в прах раскритиковал ее, и АА к его мнению присоединяется, потому что он приводил совершенно справедливые и неоспоримые доводы.

И мнение АА о книжке Вагинова таково: полная несамостоятельность дурно понятые и дурно взятые Мандельштам и Вячеслав Иванов. И во всех редких — случаях, когда Вагинов не подражает буквально (в словаре, в построении образов, в сравнениях и в прочем) учителям, у него остаются "море жизни", "природа-храм", "но медленно валов благоуханье" и прочие банальности.

Отсутствие всякой композиции — стихотворение можно начинать читать с любого места и прервать его также на любом месте — от этого ничто в стихотворении не изменится.