Многие проделали тот же путь. Многие раскаялись в выборе.

– Два года назад, когда только начинал, дело было прибыльным, – говорил Чанда. – В удачный день зарабатывал по 20 долларов. К вечеру уставал, как вол, зато было приятно, что честно зарабатывал достаточно, чтобы быть независимым. Не то что теперь. Тачка чаще служит для отдыха, чем для перевозки товара.

Беседовал со мной Винсент, лежа в кузове тачки. Уютно устроившись, он коротал время в ожидании клиентов. Рядом в столь же непринужденных позах застыл еще десяток изнывавших от скуки «таксистов». Один слушал приемник, остальные, провожая взглядами прохожих, лениво перекидывались малозначительными фразами.

– Конкуренция усиливается с каждым днем, – продолжал Винсент. – Если так и дальше пойдет, придется заняться чем-нибудь еще.

По оценкам, только на рынке «Камвала», где трудился Чанда, действовало не меньше трехсот «таксистов». Говорили, что раньше между ними царили полное согласие и взаимопомощь, но в мою бытность в Замбии такие рассказы воспринимались как красивые легенды. Мушкетерский девиз «один – за всех, и все – за одного» был прочно забыт. Каждый греб под себя.

Борьба за клиентов, товары, места «парковки» обострялась, порождая громкие споры и отчаянную ругань.

– Слава богу, до драк и увечий пока не доходило, – уверял Винсент. – Покричим, потолкаемся и разойдемся с миром. – Но кто знает? На грани рукоприкладства бывали не раз.

Реальный дележ сфер влияния происходил в верхних эшелонах среди владельцев тачек. За право пользоваться одноколесным транспортом и Винсент, и другие ежедневно платили им примерно доллар. Когда клиент шел бойко, деньги представлялись небольшими, но в трудные времена арендная плата становилась ощутимым бременем. Казалось бы, чего проще – подкопи деньжат и купи собственную колымагу.

– Можно, но бесполезно, – отрезал Винсент. – В тот же день отнимут, да еще накостыляют как следует, и опять придется идти на поклон к хозяину.

Его хозяин Виктор Мутамбо владел сорока тачками.

– Могло бы быть 70, если бы не воровали нечестные «таксисты», – пожаловался Виктор, к которому меня привел и представил Чанда. – Поэтому приходится быть с нарушителями строгим. Но с теми, кто выполняет условия договора, я обращаюсь справедливо. По субботам взимаю половину платы, а в воскресенье и вовсе ничего не требую.

Почему бы и нет? Попробуй найди в выходной больше пары случайных клиентов.

Судя по упитанному внешнему виду, дорогой одежде и часам, для хозяев, в отличие от рядовых таксистов, конъюнктура рынка всегда складывалась удачно.

– В общем и целом бизнес идет неплохо, – признался Виктор. – «Таксисты» приходят и уходят, а мы, организаторы, продолжаем работать. Возможно, когда-нибудь наши услуги окажутся ненужными, но опыт подсказывает, что при моей жизни такое вряд ли случится.

Чтобы убедиться в правоте Виктора, достаточно было хоть раз проехать по центральным улицам Лусаки. «Замбийские такси» сновали повсюду, уверенно вытанцовывая одноколесную самбу посреди безалаберного потока машин и прохожих. К ним привыкли. На них перестали обращать внимание. Они стали таким же неотъемлемым элементом жизни города, как крикливые уличные торговцы или женщины в читендже с грузом на голове и ребенком за спиной.

Солнце клонилось к закату быстро. Как и в других странах, недалеко отстоящих от экватора, день и ночь в Замбии почти равны по продолжительности. Летом, которое в южном полушарии приходится на наши зимние месяцы, ночной покров стремительно, за каких-нибудь 20 минут, ниспадает на Лусаку после семи вечера, зимой – и того раньше, после шести.

Человека, привыкшего жить в северных широтах, такое постоянство вскоре начинает раздражать. Хочется наших длинных летних дней, хочется настоящих погодных контрастов, а не только чередования сухого сезона и сезона мокрого. Виноват, сезона дождей.

Конечно, в Лусаке тоже бывает холодно, ведь город забрался выше километра над уровнем моря, но это совсем другой холод. В июне-августе, в разгар зимы и сухого сезона, столбик термометра ночью мог опуститься ниже десяти градусов. Разумеется, выше нуля. В газетах появлялись сообщения о замерзших насмерть бездомных. Сторожа, работники бензоколонок и прочие бедолаги, вынужденные трудиться круглосуточно, разжигали костры, напяливали несколько рубашек, теплые куртки, длинные шерстяные чулки-балаклавы, полностью закрывавшие голову и шею с прорезями для глаз и рта.

Иронизировать по поводу подобных ухищрений не стоит. В Африке холод воспринимается гораздо острее, чем в Северном полушарии, и даже закаленный скандинав зимним вечером вряд ли рискнет выйти из дома без куртки или шерстяного свитера.

Перед заходом солнца торговцы начинали сворачиваться. Закрывались конторы, через час-полтора их примеру следовали лавочки, магазины и торговые комплексы, во множестве расплодившиеся при президенте Фредерике Чилубе. Начальство развозили по домам автомобили, рядовые служащие шли к автобусным остановкам. Там они сталкивались с колоритными представителями еще одной относительно новой профессии, о существовании которой я узнал случайно, когда забрел на одну из небольших, ничем не примечательных улочек.

От истошного ора заложило уши. Несколько стоявших почти впритык микроавтобусов мешали разглядеть, что происходит. Близость крупнейшего столичного рынка подсказывала: идет любимая народом коллективная погоня за вором. Судя по тому, что вопли не удалялись и не приближались, нарушителя догнали, сбили с ног и, окружив, безжалостно колошматили, чем попало. Смущало только, почему обычно охочие до таких зрелищ прохожие не бросались стремглав к месту событий, чтобы поглазеть на торжество справедливости, а, как ни в чем не бывало, следовали по своим делам.

– Вам нечего волноваться, бвана. Это не драка. Это кричат нгвангвази, – почтительно пояснил пожилой африканец, заметив на моем лице тревогу.

Незнакомое тарабарское словечко, произнесенное нарочито гнусавым голосом, ровным счетом ничего не объясняло. Пришлось остановиться и вступить в беседу, как всегда в здешних краях, степенную и неторопливую.

В тот раз мне удалось прояснить только происхождение слова. Оказалось, что нгвангвази – звукоподражание, имитирующее беспорядочные крики, издаваемые теми, кого забавным словечком нарекли. При желании это название можно было до бесконечности удлинять, нанизывая на основу все новые и новые бусинки: нгвангвангвангвангвангвангвангвази.

Что касается значения слова, то старик пустился в пространные рассуждения о падении нравов среди молодежи, из которых можно было заключить лишь, что некоторая ее часть имеет к нгвангвази непосредственное отношение. Как вскоре прояснилось, часть не лучшая.

Не прошло и пары недель с того памятного разговора, как нгвангвази напомнили о себе во весь свой недюжинной силы голос. В тот день радиостанции Лусаки забили тревогу с раннего утра.

– Тысячи жителей столицы не могут вовремя попасть на работу, так как все автобусы внезапно исчезли, – растерянно сообщал второй канал.

– Центр города превратился в поле битвы, – подливало масла в огонь радио «Мулунгуши».

– Полицейским только с помощью слезоточивого газа удалось разогнать толпы нгвангвази, которые, вооружившись палками и камнями, терроризировали водителей и пассажиров автобусов на центральном терминале, – добавляло подробности радио «Феникс».

К вечеру напряженность спала, по городу вновь засновали расторопные микроавтобусы, но благодаря тем событиям нгвангвази стали на слуху у всех жителей Лусаки. Даже у обитателей роскошных вил, привыкших перемещаться исключительно в дорогих лимузинах. Итак, я, наконец, узнал, что под смешным неологизмом скрывались энергичные ребята, лихо взявшие в оборот весь столичный общественный транспорт.

Еще за пару лет до этого их называли «мишанга бойз» – парни, торгующие сигаретами. С рюкзаками, набитыми блоками «Ротманс» местной выделки, они бродили по улицам, при случае залезая в карманы зазевавшихся прохожих. Некоторые целиком посвятили себя этому бизнесу и не собирались менять специализацию.