– Давай не будем портить наш отдых.

Жаль только, что это длится только четыре вечера. А потом среда, и мы утром уезжаем в Москву.

Но Хуан не забыл этот разговор, ему не нравилось, что я по-прежнему работаю маляром. Не знаю, с кем он разговаривал, какие доводы употребил, но однажды меня вызвал заместитель начальника треста по общим вопросам и предложил перейти работать воспитателем в женское общежитие, то самое, в котором я проживала. Возможно, ему это казалось нормальным вариантом. Была членом райкома комсомола, выдержанная, спокойная. Пользуется авторитетом у женщин. Что еще нужно? Для меня это было неожиданным. С одной стороны, не нужно каждый раз отмываться от краски, можно забыть этот прилипчивый запах. Но, с другой стороны, это серьезная потеря в зарплате. Я имела возможность откладывать каждый месяц по тридцать – сорок рублей и из этих денег приобретать приличную одежду. Часть даже вкладывала на сберкнижку, на покупки того времени, когда получу собственное жилье. А теперь будет только хватать на питание и простейшие бытовые потребности. Я сразу же сказала об этом, но замначальника треста пообещал через год накинуть еще десятку. А Хуан, когда я ему это рассказала, сердито заявил:

– Ты, в конце концов, собираешься осуществить свою мечту, собираешься учиться? Или всю жизнь будешь малярничать?

Перевод провели приказом быстро. И с 1 Мая я уже командую в общежитии. Нас две воспитательницы, и мы работаем по очереди. Либо с раннего утра и до четырех часов, либо с четырех и до позднего вечера. С энтузиазмом взялась в первые недели за работу. Если в коридорах, общих кухнях, в душевых и на лестничных клетках уборщицы поддерживали чистоту, то в некоторых комнатах не заботились ни о чем. Грязные, месяцами не мытые полы, пустые бутылки по углам, спертый воздух. Повесила в коридорах список комнат, поддерживающих приличный порядок и пригрозилась вывесить список комнат-нерях. В ответ получила смешки: мол, все твои списки сорвем сразу. И, вообще, что ты вмешиваешься в нашу личную жизнь. Тебе больше всех надо?

А самой главной проблемой в общежитии был режимный порядок – мужчин не пускали дальше вахты. И девчонки очень страдали из-за этого. В мужское общежитие иногда страшновато идти. Кто его знает, вдруг будут приставать не только ухажеры? Да и не пускают туда женщин, тоже вахтер на входе. И в гостиницу не пустят – они только для приезжих. Но ничего тут не поделаешь. Если разрешить мужчинам заходить беспрепятственно в женское общежитие, тут будет такой бардак – ужас. И я делала строгое лицо, когда девчонки просили разрешить жениху прийти вечером. Если я знала, что это действительно жених, то разрешение давала, но только в исключительных случаях. Опытные женщины предпочитали ничего не спрашивать, пускать ухажеров через окна на первом этаже. Приходилось им даже немного приплачивать девицам с первого этажа за это, но терпели. А я делала вид, что ничего об этом не знаю.

Моя напарница была более покладистой, пропускала парней более часто. Возможно, ей тоже приплачивали, не знаю. Но мне доставались иногда даже скрытые угрозы. Очень удивилась, когда ко мне начала подкатываться одна из наших женщин. Даже сначала не поняла, что это она уделяет мне столько внимания, глядит в глаза, говорит, что в обиду не даст. Но когда она попыталась погладить меня по спине, инстинктивно отстранилась. А потом девчата сказали мне, что она «кобыла». Я не поняла, но мне разъяснили, что она любит спать с молоденькими девушками. У меня глаза раскрылись от удивления. Как это может быть? Но престала даже разговаривать с ней.

Начала готовиться к экзаменам. Трудно, некоторых учебников уже нет, пришлось искать их в магазинах. Всю весну и начало лета готовилась. Именно в это время я занималась с опытной преподавательницей английским языком. Это была знакомая Нины. Она жестко сказала сразу, что у меня не произношение, а черт знает что. Начинать нужно с азов. И мы последовательно «долбили» слова. Потом начала учиться связывать их в нормальные предложения. Плохо было то, что я ведь прекрасно знала эти слова, эти предложения, и мне было трудно произносить их по-другому. Каждый вечер не меньше чем по часу разговаривала сама с собой, сначала очень медленно, выговаривая отдельно каждое слово, но потом все быстрее. С другими предметами было легче. Довольно быстро вспомнила все. А по литературе Нина достала мне целую пачку сочинений, которые я тщательно прочитала, вспоминая все, что мы учили в школе. На всякий случай приготовила небольшой рассказ о жизни нашей бригады маляров. Приукрасила как могла: все мы в рассказе были очень патриотичны, самоотверженно, с полной отдачей трудились, ни слова о любовных проблемах девушек, о борьбе за расценки, за зарплату.

И вот экзамены. Я сразу же пошла на вечернее отделение, знала, что на дневное не хватит баллов. Да и расставаться с работой, материально обеспеченной жизнью, не хотела и не могла. Сдала все экзамены, даже английский вытянула на четверку. С трудом, впритирку, но поступила. Сыграла роль моя трудовая биография. Комиссии было видно, что это не девочка, отслужившая в какой-то конторе два года, чтобы иметь льготы при поступлении. И представитель от комитета комсомола университета горой стоял на комиссии за то, чтобы принять меня, учитывая мое комсомольское прошлое.

Жизнь прекрасна, я студентка. Еще пять лет, и я выйду в жизнь специалистом. И тут удар. Начали потихоньку отпускать детей и внуков испанских эмигрантов. Хуан тоже подал заявление на репатриацию. Почти сразу получил разрешение на выезд с семьей. Признаюсь, проплакала две ночи. Мы прощались на скамейке в моем любимом Измайловском парке, он глядел мне в глаза, что-то говорил, но я ничего не слышала, только понимала, что он мысленно уже в Испании. Хуан обещал мне писать, и действительно я получила от него два письма, но потом он замолк. Писать мне ему было некуда, я не писала. И осталась одна. Нет, были связи, но только случайные, действительно кратковременные. Я даже и забыла, кто это был. Твердо решила никогда больше не влюбляться: слишком тяжело потом переживать потерю.

Заочное обучение трудно для тех, у кого нет внутренней дисциплины. Никто тебя весь семестр не проверяет. Но если не работать весь семестр, то на сессии будет слишком тяжело. Не поможет даже краткосрочный отпуск, положенный студентам-заочникам во время сессии. У меня была возможность ежедневно заниматься. Мои напряженные часы – утро, когда женщины собираются на работу, или вечер, когда они приходят с работы усталые и недовольные. Именно в это время происходят все конфликты, в которых мне необходимо разбираться. Но остается несколько часов до обеда и после обеда, когда я могу спокойно заниматься.

Удивительно, но об учебе у меня почти не осталось никаких воспоминаний. Все слилось в сплошной поток: занятия дома, написание каких-то работ, установочные занятия перед сессией, собственно сессии.

Много лет – с 1969-го по 1982-й – мы были дружны с Ниной. Во время нашей первой встречи у Петра Аркадьевича дала ей свой телефон, вернее телефон нашего общежития. Она как-то позвонила мне, оказывается, муж снова уехал на сборы, ей скучно, сидит одна. И я поехала к ней. Живет она на Пятницкой улице у метро «Новокузнецкая». Двухкомнатная квартира в старом доме с очень высокими потолками. Квартиру и приличную зарплату дали мужу за победу команды на крупных международных соревнованиях.

Мы одногодки, она замужем за профи, велосипедистом, членом сборной СССР. На сборах он изменяет ей, так сразу и сказала мне, когда я приехала к ней, и мы сидели за столом. Она отвечает ему тем же. Не знаю, кто из них начал первым. На этой почве часто ругается с мужем, когда он возвращается из длительных командировок на соревнования и тренировки. Говорит о взаимных изменах просто и спокойно. Я никак не могла этого понять. Говорю ей:

– Как же вы можете так жить? Ведь это каторга.