Мулатка рассмеялась.

– Вижу вашу растерянность, славный Тристан, и вполне ее разделяю. Признаюсь, порой у меня самой от них голова кругом идет. Крис, кстати сказать, уже третий час на солнцепеке, так что все его разглагольствования по поводу бессмертной и неделимой стоят не больше, чем болтовня старого Уильяма. Дело же заключается вот в чем…

– Да-да, вот именно, в чем же заключается дело? – очень хотелось бы зна-а…

Обезьянка легко соскочила на бетон и на гласной «а» вложила в рот неугомонной голове крупный грецкий орех.

– Спасибо, Сюзанна, – с веселым смехом сказала красавица и повернулась ко мне:

– А вам, милый Тристан, вам хотелось бы зна-а?

– Вне всяких сомнений, – поспешил вмешаться Шаддаи. – Наш молодой друг производит впечатление человека в высшей степени неравнодушного к насущным проблемам дня.

– В самом деле? Очень приятно слышать. Так вот, речь пойдет о душе. Для любого философа…

– Он рыцарь, мадонна, а не философ, – напомнил Шаддаи. – Его призвание разить мечом в гуще кровавой сечи, а краткую минуту мира сжигать в огне поэтического экстаза, где-нибудь под сенью столетнего дуба или в благоуханных покоях прелестницы.

– Вот как – лицо «мадонны» изобразило приятное удивление. – Вы, оказывается, еще и поэт?

Раздался удар гонга. Неожиданный звук был произведен орехом, который, описав в воздухе маленькую дугу, шлепнулся в блюдо с монетками и прочей ерундой.

– Еще бы он не поэт! – вскричала в крайней ажитации голова, обретая после долгих усилий дар речи. – Он тут мне такое!.. Такого!.. Ну, не ломайся, Тристанчик, ну, я тебя прошу!.. Все же свои. Как это там у тебя, – голова наморщила лоб и смежила глаза:

Ветка сирени упала на грудь,

Милая Клава, меня не забудь!..

Крепко сказано, точно в самое яблочко, именно – «ветка сирени», именно – «на грудь»! Куда там божественному Данту!

– Мы, кажется, несколько отклонились, – мягко сказала темнокожая мадонна.

– Не по легкомыслию! – воскликнула голова. – Не по легкомыслию, но ради мгновенья восторга!.. Ах, все-таки чудо как хорошо:

Ветка сирени упала на грудь…

– Красивые стихи, – задумчиво согласилась мулатка, – только грустные очень… А кто эта Клава?

– Мадонна! – укоризненно произнес Шаддаи.

– Простите, рыцарь, мое любопытство… Впрочем, я думаю, что Клава – некий собирательный образ, ничего особенно личного, просто красивая аллегория, ведь правильно? Я немного знаю поэтов, в массе своей – прекрасные люди, чисты и беспечны, как дети, но слишком уж привержены аллегориям и прочим неконкретностям. Спросила я как-то одного из них, очень образованного, серьезного и тонко чувствующего господина, что он думает по поводу души, и знаете, что он мне ответил? – Душа моя – Элизиум теней. Каково? Превосходная аллегория, но никуда не годное объяснение.

– Шикарное объяснение! – протестующе рявкнула голова. – Не хуже прочих, во всяком случае. Тристаша, тебе случаем не доводилось полистать между битвами Большой Оксфордский словарь? Впрочем, молчание, мой благородный друг, молчание… не нужно лишних слов: краткая минута мира, благоуханная горенка, – тут, само собой, не до словарей. И будь уверен, ты тысячу раз прав! Знаешь, что эти мармеладные шуты накрутили про «душу»? Только не упади в обморок: «духовная составляющая часть человека, которая рассматривается в ее моральном аспекте по отношению к Богу»!

Нет и нет! По мне уж пусть будет лучше Элизиум теней, чем этот бред собачий.

– Крис! ты не джентльмен, – решительно сказал старик. – Не воображаешь ли ты, что господину рыцарю приятен твой моветон? Если так, то, смею тебя заверить, ты в высшей степени заблуждаешься!

– Пошел бы ты… – отчетливо произнесла голова.

– Малые дети – малые заботы, большие дети – большие заботы, – как ни в чем не бывало рассуждал Шаддаи. – Впрочем, в его годы я был таким же неисправимым романтиком! Голова полна фантазий, душа – стихов и песен!

– Кстати, о душе, – прекрасная мулатка обвела всех победным взглядом, – не будет большим преувеличением сказать, что за последнее время мы достигли в этом тонком вопросе кое-каких успехов, не правда ли?

– Несомненно, мадонна, – с готовностью подтвердил Шаддаи, – значительных успехов.

– …которыми во многом обязаны нашему милому шалунишке, нашему Кристульчику.

– О юность, юность! – взволновался старик. – Беззаботная весна жизни!.. Голова полна фантазий…

– …душа – цветов и песен, ты как всегда прав, мой милый. Впрочем, с Кристофером нам действительно здорово повезло, – сказала мулатка, обращаясь ко мне. – Двойной цикл кровообращения, – последовал быстрый кивок в сторону объявления, – вообще штука презабавная, а для наших дел – просто подарок судьбы. Благодаря ему нам удалось исключить влияние висцеральных раздражений на интрацеребральные структуры и, пролонгируя обратную афференцию при помощи психотропных препаратов, детально изучить влияние как нейрогенных, так и гуморальных факторов на систему эндогенной регуляции.

– Скажите на милость, – не удержалась голова.

Красавица, с такой обескураживающей легкостью проворковавшая всю эту галиматью, только улыбнулась и торжественно заключила:

– Недалек тот день, когда маловразумительным аллегориям и прочим недобросовестным спекуляциям мы противопоставим аксонометрический чертеж человеческой души и точно укажем, где же она расположена: в печени, в сердце или в зрачке глаза.

– О, это будет большой день… День Длинных Ножей.

– Что за мрачные фантазии, дружок? – мадонна подхватила неугомонную голову с подставки и, не примериваясь, одним точным движением установила ее на замечательные плечи.

– Слава богу, снова все в сборе, – обрадовался Кристофер. – С возвращеньицем. Вот уж, действительно, в гостях хорошо, а дома лучше!

– Пора прощаться, рыцарь, – вам нужно спешить: до восхода осталось полчаса, – сказала мулатка.

– Уже?! Уже и прощаться?! Не успели… – Кристофер как-то ужасно всхлипнул, протестующе мотнул головой, заграбастал мою ладонь и дернул ее так, будто хотел вырвать руку из плеча.

Неподдельные слезы навернулись у него на глазах.

– Пиши почаще, друг сердечный… не могу… нет больше сил… – с шумом выдохнул могучий плакса, обдав меня хмельным и пряным ароматом кюммеля, бутылка из-под которого валялась тут же неподалеку.

– Удачи вам, рыцарь, – великанша склонилась ко мне, и в ауре ее мимолетного поцелуя сложилось: «Северный вокзал, платформа девять…»

Легкая кисть легла на мое плечо, – Шаддаи ничего не сказал и попрощался лишь взглядом.

Обезьянка жеманно прикрылась стареньким театральным веером, поцеловала свои серые пальчики, подмигнула глазком и дунула на ладонь в мою сторону.

Они двинулись по бесконечной бетонной ленте туда, где линия горизонта нарушалась, где сквозь знойное полуденное марево проглядывали контуры далеких мавританских гор. Знакомые фигуры быстро уменьшались, теряли четкость очертаний и таяли в восходящих потоках раскаленного воздуха, превращаясь в бесплотный и зыбкий мираж. Я провожал взглядом удивительную компанию, и сердце мое сжимала пронзительная тоска, и вскипала на глазах соленая предательская влага.

«Кто они? Что это было? Отчего так пусто вдруг на душе?» – пронеслось в голове, и с ослепительной ясностью из-за декораций легкомысленной буффонады на один-единственный миг проступила долгожданная и значительная правда… донесся высокий звук сигнальной трубы.

– До встречи! – закричал я отчаянно, и эхо голубых гор ответило мне:

– До встречи!..

И почти неразличимые на таком расстоянии Аманда – так ее звали! – безошибочно угадал я, – Шаддаи и Крис остановились и помахали мне руками.

Ну, что мне делать?! Снова и снова проваливаюсь я в трясину сомнений; фразы безвольно распадаются, слова превращаются в серую труху. Какими словами описать то благословенное утро?!