— Дорогая, на многие знатные семейства ты произвела хорошее впечатление. Граф де Гор высказал мнение, что в Париже ты будешь пользоваться популярностью — нынче образованные невесты в чести. А маркиз де Вибре, заявил, что желает представить тебя своему неженатому другу, маркизу де Тианжу, который обещался приехать погостить в феврале, — начал как-то за завтраком радостную речь дядя, после очередного посещения сбора дворянства провинции.
Месье льстили подобные отзывы обо мне, а так же возможность быстрее сбыть меня, без поездки в Париж, что означало бы излишние большие траты для него. В первом же случае, выезд в столицу ,при удачной ситуации, лёг бы на плечи нового супруга.
— Тебе стоит быть приветливее с молодыми людьми. У нас много бравых молодцев в Провансе. Так что, если на то будет воля Всевышнего, к лету, возможно, мы сможем без всяких парижских поисков справить тебе свадьбу и здесь.
Я лишь молча кивнула. Скорее всего, молодых людей останавливал мой хрупкий вид. Я часто ловила на себе скептические взгляды матерей их семейств, когда они оценивающе разглядывали меня. В такие моменты мне хотелось убежать или расплакаться. Моя фигура не менялась, несмотря на количество съеденного. За спиной дамы часто шептались о моей скрытой хворости, что в начале меня сильно расстраивало. Но потом, видя отношение большинства женихов, я решила, что само Проведение таким образом уберегает меня от них.
Ещё одной, уже более приятной, заботой стала работа над гобеленом нашего прихода. После утренней службы я шла в церковь Святой Марии Магдалины, и в небольшой пристройке к ней занималась набросками для вышивки там, где находился кабинет священников.
Когда-то давно, по хозяйственным нуждам, позади церквушки была возведена небольшая пристройка. Потом один из священнослужителей убрал из неё часть хозяйственного инвентаря, и перетащив туда небольшой стол и две лавки, создал место для общения с прихожанами вне службы. Со временем все стали называть это местечко «кабинетом священника».
Теперь священников было двое, но суть помещения не изменилась. Наоборот — убранство комнатки пополнилось. Появились полки с потрёпанными, но ценными книгами о житие святых, кто-то принёс пару недорогих картин, выполненных на холсте, видимо, любителем-самоучкой, но зато на соответствующую религии тематику. Часто здесь обитал кто-нибудь из особо общительных прихожан церквушки. Как правило, тут обсуждали дела прихода, проводили импровизированные собрания.
Обычно я приходила работать с гобеленом ближе к обеду, когда большая часть общительного люда расходилась по своим делам и можно было без замечаний, советов и чьих-то рассказов творить прекрасное. Как правило, в кабинете находился отец Ансельм, с которым я подбирала узор, цветовую гамму и расположение фигур. Мы часто рассуждали об изображении, начиная с положения кистей рук святых, и заканчивая складками и узорами на одежде.
Тематику выбрали Рождественскую, ведь сей праздник был не за горами. До него оставалось недели две, когда я нанесла последние штрихи на длинный кусок материи, и его уже можно было отдать искусным вышивальщицам.
Свои эскизы я не забрасывала. Происшествие с графом заставило начать создавать фрагменты прекрасного вокруг меня заново. Как и обещал, дядюшка подарил мне новую кожаную папку орехового цвета, и теперь она каждый день пополнялась новыми рисунками. Все прекраснейшие виды его земель, владений его друзей, даже пейзажи, что удалось узреть в дорогах, были запечатлены мной на бумаге. Практически постоянно я продолжала таскать папку с собой, боясь упустить нечто особо прекрасное.
Закончив последние штрихи на гобелене, я оттёрла руки от графитной крошки платком, как вдруг заметила, что отец Ансельм листает мои новые наброски в папке.
— Вы совершенствуете свой стиль, дочь моя и это отрадно. Хорошо, что многие дворяне допустили вас перенести красоты их земель на бумагу. Но очень жаль, что вы не смогли побывать в графстве Ла Фер. Там есть очень красивые, загадочные места… Каждое со своей историей. Когда был жив старый граф, то я часто общался с отцом Бертрамом — священником их прихода. Он многое рассказывал мне о графстве, этих интересных местах, любил собирать всякие легенды о сих землях. Помнится, даже записывал их. Увы, но с новым священником прихода у меня нет столь дружеских отношений.
Несколько опечалено отец Ансельм закрыл папку и передал мне.
— А вы не могли бы рассказать о них? — спросила я забирая её.
— Ну, всего, что говорил мне отец Бертрам и не упомнишь… Однако в память особо запали «Колодец Желаний» и «Башня Прекрасной Генриетты». Они стоят неподалёку друг от друга и запомнились мне, пожалуй, ещё и тем, что находятся недалеко от нашего городка. Колодец был построен ещё при римлянах. Говорят, что его посвятили какой-то языческой богине любви, и ходят слухи, что если ночью бросить туда монетку и загадать желание, то оно сбудется. А вот башню построили лет триста тому назад. У тогдашнего графа была дочь невиданной красоты, которую он хотел выгодно выдать замуж. Звали её Генриетта. Но она полюбила бедного дворянина и бежала с ним. Когда отец настиг влюблённых, то жениха убили, а девицу заточили в башню, посчитав, что она опозорила семью. Но Генриетта не смогла долго жить без погибшей любви, и покончила с собой, выбросившись из окна. Местные жители утверждают, что если влюблённые друг в друга люди попросят у неё помощи ,в этой башне, то она, якобы, её даёт. Правда, взамен там надлежит оставить что-либо ценное. Бертрам даже что-то говорил про этот обряд, но этого я уже не вспомню, — пожал плечами священник.
— А колодец и правда исполняет желания? — словно невзначай поинтересовалась я.
— Дочь моя, вы же добрая христианка! Не стоит верить в такую ересь, — пожурил меня отец Ансельм, после чего с беспокойством уловил блеск любопытства в моих глазах.
— Ради Всевышнего, только не стоит вам туда ехать! Если на дороге, когда граф отобрал ваши рисунки, правда закона была на вашей стороне, то там этого не будет. Он возымеет полное право спустить на вас собак!
— Я не горю желанием вновь встречаться с этим ужасным человеком, — хмыкнула я, уклонившись от прямого ответа священнику, так как не хотела лгать служителю Господа.
— Отчасти в этом виновны обстоятельства… Всё же судьба была несправедлива к нему, — несколько отрешённо произнёс он, глядя в сторону.
Я хотела побольше расспросить о графе святого отца, но он нарочито сделал вид, что не расслышал моего вопроса. Оставив церковь, я спешно направилась в поместье дяди, раздумывая над повествованием священника.
Когда мы прибыли домой, то я увидела, что дядя со слугами собирается куда-то отъехать.
— О, дорогая! А я уже хотел за тобой послать… Барон д’Оди пригласил меня на охоту. Такой юной барышне будет скучно с нами, стариками, так что я решил поехать один.
Я понимающе кивнула. Густав д’Оди был другом дяди, и жил в одиночестве. Все его развлечения, как у заскучавших господ, крутились возле вина и охоты. В женском обществе он сильно робел, начинал заикаться, поэтому старательно его избегал. В отличии от соседа-графа, он не пугал людей, а тихо-мирно спивался, вспоминая былые похождения.
— Удачной охоты, дядюшка, — жизнерадостно сказала я месье де Бельфору.
Тот благодарно кивнул мне.
— С тобой остается месье Терри. Если случится нечто срочное — посылай за мной к барону.
После этих слов, крепко поцеловав меня в щёку, дядя умчался с сопровождающими, взметая в воздух снежные хлопья.
— Сударыня, вам лучше зайти в дом, начинаются Великие холода, — пробормотал Жиль, стоявший рядом со мной.
— А что это, Великие холода? — спросила я, глядя всадникам вслед.
— О… Это череда дней, когда птицы замерзают в полёте, а снежные бури случаются каждые три часа. По всем приметам зима в этом году будет лютая.
Зайдя в дом, я некоторое время сомневалась в своих действиях, бесцельно бродя по комнатам. Я напряжённо раздумывала о последствиях, однако, всё-таки, решившись, отправилась к себе в комнату. Там я поддела несколько тёплых юбок и выбрала платье из шерстяного английского сукна. Накидку, что была в два раза больше моего размера, я позаимствовала из гардероба покойной тётушки. Прихватив пару монеток из шкатулки, я положила их в мешочек, прикреплённый к поясу платья. Папка без рисунков, но с чистой бумагой, также не осталась пролёживать без дела. Жиль вытаращил на меня глаза, когда я велела оседлать Данаю, а ему сопровождать меня.
