— Молчи! — прогремел голос отца. — Ни одна скво шошонов не будет лить слезы, если Токви-тея и Мох-ава поглотит мгла смерти. Они заткнули уши, закрыли глаза и стали безумными, как жабы, позволившие без борьбы проглотить себя змеям. Позор отцу и сыну! Ни одни уста не скажут о них, и ни одна весть о них не разойдется по вигвамам шошонов. Но как только прольется их кровь, тут же прольется и кровь бледнолицых. Двое белых уже в наших руках, а разведчики шошонов давно в пути, чтобы открыть своим братьям дорогу к новым славным победам. Позор за позор, кровь за кровь!

Олд Шеттерхэнд повернулся к Дэви и тихо распорядился:

— Приведите всех остальных, но Виннету не должен показываться.

Длинный встал и удалился.

— Ну, — снова обратился Олд Шеттерхэнд к вождю, который уже сумел напустить на себя холодный и высокомерный вид, — Черный Олень убедился, что я не зарылся в землю от одного только взгляда его сына? Но я не хочу оскорбить никого из вас. Вождь шошонов известен повсюду своей храбростью в бою и мудростью на советах старейшин. Мох-ав, его сын, я уверен, пойдет по его стопам и станет еще храбрее и мудрее. Я дам вам обоим свободу в обмен на освобождение двух белых охотников.

По лицу сына пробежал лучик надежды. Юный воин, конечно же, не хотел умирать. Но Черный Олень бросил на него взгляд, полный гнева за двоих, и ответил:

— Черный Олень и Москит без борьбы попали в руки жалкого бледнолицего, они не могут жить дальше, они хотят смерти. Но умрут и те бледнолицые, что уже попали в плен, а также и те, кто пока еще не в руках шошо…

Вождь запнулся. Его взгляд упал на двух разведчиков, которых привели Дэви, Боб и Мартин Бауман.

— Почему Черный Олень не продолжает? — спросил Олд Шеттерхэнд. — Или страх сковал его сердце?

Вождь опустил голову и долго молчал. В это время у него за спиной тихо раздвинулись ветви, но он не обратил на это никакого внимания. Это был Виннету. Олд Шеттерхэнд заметил появившегося апача и вопросительно взглянул на него. Кивок послужил ответом — оба поняли друг друга без слов.

— Я надеюсь, теперь Токви-тей видит, что его надежда на новую победу не оправдалась, — продолжил Шеттерхэнд. — И все же я повторяю свое предложение. Я тотчас освобожу вас, если вы пообещаете мне, что оба белых охотника также получат свободу.

— Нет, мы умрем! — упрямо заявил вождь.

— Но это будет напрасная жертва — мы все равно освободим пленников.

— Может, вам это и удастся, ибо, похоже, Маниту покинул нас. Если бы он не наслал на нас слепоту и глухоту, безымянным бледнолицым не удалось бы схватить вождя шошонов.

— Ты хочешь услышать наши имена?

Вождь презрительно покачал головой.

— Я не хочу их слышать. Они ни к чему мне. Какой же позор! Если бы Токви-тей был бы побежден Нон-пай-кламой, которого бледнолицые называют Олд Шеттерхэндом, или другим охотником со столь же известным именем, он мог бы утешиться. Попасть в лапы кого-нибудь из них не стыдно. Но вы — как псы, у которых нет хозяев. Разъезжаете в компании черного ниггера. Я не хочу никакой пощады из ваших рук.

— А нам не нужна ни твоя кровь, ни ты сам! — повысил голос Олд Шеттерхэнд. — Мы отправились в путь не для того, чтобы убивать храбрых сыновей шошонов, а чтобы наказать собак огаллала. Даже если вы не хотите освободить наших друзей, все равно мы не желаем быть такими же малодушными, как вы. Мы позволим вам вернуться к вашим вигвамам.

Он поднялся, подошел к вождю и освободил его от веревок. Охотник понимал, что затеял рискованную игру, но он знал обычаи Запада, как свои пять пальцев, а потому был убежден, что не проиграет.

Вождь потерял все свое самообладание. То, что проделал этот белый, было непостижимо и нелепо! Он дал свободу врагу, не выручив прежде своих друзей! Шеттерхэнд подошел также и к Москиту, освободив его от пут.

Черный Олень растерянно уставился на охотника. Его рука схватилась за пояс и судорожно нащупала оставшийся у него нож. Дикая радость блеснула в его глазах.

— Мы свободны? — закричал он. — Свободны? Значит, вы хотите, чтобы старые скво тыкали в нас пальцами и рассказывали всем, что мы были схвачены безродными псами? Мы должны лежать на земле в Стране Вечной Охоты и пожирать мышей, пока наши красные братья будут услаждаться мясом вечно живых медведей и бизонов? Наши имена запятнаны навсегда! Никакая вражеская кровь не смоет этих пятен, их смоет только наша собственная кровь. И прольется она сейчас же — Токви-тей умрет и пошлет в Страну Вечной Охоты сначала душу своего сына!

Он выхватил нож, подскочил к сыну и замахнулся. Москит даже не пошевелился, он был готов принять смертельный удар от отца.

— Токви-тей! — раздался громкий голос за спиной вождя.

Этот голос заставил вождя шошонов развернуться. Он замер на месте с занесенной рукой с ножом… Перед ним стоял не кто иной, как вождь апачей. Рука шошона медленно опустилась.

— Виннету! — только и смог произнести он.

— Вождь шошонов считает Виннету койотом? — спросил апач.

На Западе койотами зовутся дикая собака прерий и маленькие волки. Оба зверя так трусливы и отвратительно шелудивы, что сравнение с койотом есть выражение крайнего презрения.

— Кто рискнет сказать такое! — воскликнул шошон.

— Токви-тей сказал это сам.

— Нет!

— Разве не назвал он победивших его «безродными псами»?

Токви-тей даже не заметил, как выронил нож. Наконец его. осенило.

— Виннету — победитель?

— Нет, не он, а его белый брат, который стоит с ним рядом.

Апач указал на Олд Шеттерхэнда.

— Уфф! — вырвалось из груди Черного Оленя. — У Виннету только один брат. Тот, кого он называет своим белым братом, есть Нон-пай-клама — самый знаменитый охотник среди бледнолицых, которые прозвали его Олд Шеттерхэндом. Токви-тей видит здесь этого охотника?

Его взгляд метался от Шеттерхэнда к Виннету. Апач ответил:

— Глаза моего брата устали, утомлен и его дух. Только поэтому он не догадался, что тот, кто одним-единственным ударом руки лишил Черного Оленя чувств, не мог быть безродным псом. Разве мой красный брат теперь не понимает этого? Или мой красный брат стал похож на больного совенка, которого легко можно вытащить из гнезда? Он знаменитый воин, а тот, кто выкрал его из вигвама, невзирая на охранявших его воинов, должен быть героем, носящим достойное имя!

Шошон едва не стукнул себя кулаком по лбу, как это делают белые, когда совершают непростительную ошибку:

— У Токви-тея есть мозг, но его покинул разум!

— Да, перед моим красным братом стоит Олд Шеттерхэнд. Он победил. Готов ли теперь мой красный брат из-за этого броситься в лапы смерти?

— Нет, он может остаться жить, — тихо вздохнув, ответил вождь шошонов.

— Да, может, ибо своим желанием отправиться в Страну Вечной Охоты он доказал, что у него очень твердое сердце. Олд Шеттерхэнд своим оглушающим ударом свалил на землю и Мох-ава. Разве это позор для храброго юного воина?

— Нет, он тоже может жить.

— Олд Шеттерхэнд и Виннету также те, кто взял в плен и разведчиков шошонов, но не как врагов, а чтобы обменять на своих пленных друзей. Будет ли мой красный брат проклинать разведчиков?

— Нет, иначе он должен проклинать себя и своего собственного сына.

— А разве мой красный брат не знает, что Олд Шеттерхэнд и Виннету — друзья всех честных красных вождей? Что они не убивают своих краснокожих противников, а только делают их неспособными к борьбе, и только тогда лишают своего врага жизни, когда у них нет иного выхода?

— Да, Токви-тей знает это.

— Тогда пусть он выбирает, кем ему быть — нашим братом или нашим врагом? Если он хочет быть нашим братом, его враги станут нашими врагами. Если он выберет другое, мы освободим его и его сына, а также разведчиков, но все же прольется много крови во время освобождения обоих бледнолицых пленников — у воинов шошонов наступят дни траура, и в каждом вигваме и у каждого костра зазвучит жалобный плач. Итак, пусть он выбирает. Виннету сказал!