— О чем ты говоришь? С кем ехать? Куда? А что с ямщиком нашим? Где Маша? — забросала Лиза лакея вопросами.

Тот только поморщился в ответ, но после небольшой паузы все же заговорил:

— Барыня та, приезжая, хворь с собой привезла. Ночью скончались трое из ее людей, а под утро и она преставилась, упокой Господи. — Прохор размашисто перекрестился. — Яков, ямщик наш, из инвалидов. Он заразу-то сразу распознал — за армией она ходит, косит всех подряд. Нет от нее спасения, коли не сбежать вовремя. Хозяин за дохтуром в уезд послал, а Яков сразу же смекнул, что к чему, да мне сказывал. Уезжать вам надобно и срочно, подальше от хвори этой.

— Так поехали! — Предупреждение Лизаветы Юрьевны мелькнуло в голове, и страх перед холерой захлестнул тут же, мешая мыслить разумно. — Запрягайте! Едем тотчас же! Пусть Маша…

— Маше худо, — прервал ее Прохор. — Не надо было ей за барышней той ходить. От нее хворь приняла. Яков же с лакеями барыни в людской был. Говорит, тоже мог подхватить, чует лиходейку в теле. Хочет дохтура дождаться, мож, михстуру какую даст. А вы… вы ни с кем ведь не говорили. Уезжайте, покамест дохтур не прибыл. Яков говорит, дохтур приедет — никого не выпустят, может статься. Так было, в южных землях, Яков точно знает, ему сказывали. Пойдемте, покамест крестьянин тот не сообразил, что дело нечисто.

Прохор еле дождался, пока Лиза набросила летнее пальто и разыскала шляпку, потом твердо обхватил пальцами ее локоть и распахнул дверь в проходную комнату. В нос тут же ударило таким смрадом, что Лиза еле сдержала возглас. У лежащей на полу возле сундуков Маши, верно, была желудочная. Бедняжке ночью стало совсем худо. Как Лиза могла ничего не услышать?

— Я останусь… нужна ведь помощь, — в ужасе пролепетала она, раздумывая, чем можно помочь.

— А ежели холера? — прошептал отрывисто Прохор, явно недовольный задержкой, и только по этому свистящему шепоту и сбивчивому дыханию лакея Лиза разгадала, что за деланным спокойствием его скрывается животный страх. — Мне Никита Александрович тогда голову открутит… засечет… не спустит… Я крест ему целовал… обещался!

Говоря это, он все тащил и тащил Лизу за собой — в общую комнату, а после свернул к задней двери, ведущей на малый двор. Там они быстро миновали каретный сарай и конюшни, откуда доносилось обеспокоенное ржание. «Лошади и собаки чуют смерть», — отчего-то вспомнилось Лизе, и она еще сильнее сжала черный бархатный ридикюль. Как, должно быть, странно смотрится ее нынешний наряд: светлое домашнее платье под летним пальто и черная траурная шляпка, завязанная впопыхах кривым бантом! Немудрено, что крестьянин окинул Лизу таким подозрительным взглядом, когда Прохор подсаживал ее в бричку с потертым кожаным верхом.

— Едем со мной! — девушка на мгновение удержала руку лакея. Ей было страшно. Страшно и за себя, и за него, ведь он оставался здесь, посреди неведомой болезни. Думать о том, что это холера, не хотелось вовсе.

— Не могу я, барышня, Лизавета Алексеевна! Не могу уехать… В бричке и места нет, сами видите. Да и за багажом надобно приглядеть. И Маша наша тут… — говорил Прохор, устраивая ее на сиденье подле крестьянина. А после прибавил уже громче: — Вот Матвей Ильич обещался вас доставить в имение барыни евойной в целости и сохранности. Рупь уж дайте ему по приезде. Повезло нам, что Матвей Ильич гостевал у своих сродственников тут недалече. Ну, с Богом, Лизавета Алексеевна!

— Береги себя, Прохор! — только и смогла вымолвить Лиза на прощание.

Тот сняв шапку как-то потерянно поклонился, вся его деловитость при отъезде барышни слетела вмиг. Обернувшись, Лиза сразу же пожалела, что не осталась подле него и Маши. Негоже дворню бросать на произвол судьбы, не тому ее учил отец. Но было уже поздно — крестьянин стегнул пару лошадей, и те затрусили по дороге, с легкостью катя бричку прочь от постоялого двора.

Матвей Ильич явно торопился в родную деревню, изо всех сил погоняя лошадей там, где уже позволяла просохшая после дождя дорога. Лиза сначала попыталась разговорить его, аккуратно выспросить, чьих господ он будет, и что за местность рядом. Но крестьянин на вопросы отвечал односложно. Мол, барский он, над ним бурмистр и барыня, хозяйка, значит. Места тут чужие, до земель барыни около семи верст будет. А вот про Муратово не слыхал, видать, подалече будет. Больше он не разговаривал, явно чувствуя себя неуютно по соседству с барышней из благородных. Потому и Лиза вскорости замолчала. Стала в уме составлять разговор с неизвестной ей барыней, надеясь, что та примет ее благосклонно и не удивится ее нежданному визиту и странному наряду. Потом вспомнила о письме Александра, пожалев, что оставила его на постоялом дворе, как и остальные свои заветные вещицы. Бог даст, все обойдется. Прохор и Маша вернутся в Муратово, а Лиза будет впоследствии вспоминать нынешнюю историю, как очередное удивительное происшествие в своей жизни.

Она ехала и разглядывала окрестности, проплывающие по обе стороны дороги, пыталась прикинуть, далеко ли отсюда земли Александра. Интересно, что было бы, если бы она вдруг приехала за помощью именно в его имение. Как бы он встретил ее? Зачем разыскивает ныне? Зол ли на нее до сих пор из-за своего признания? И что если все-таки попробовать… рискнуть и приехать в Заозерное?

С каждым часом пути становилось все жарче. Вдали над полями лениво струилось знойное марево. Изрядно пропотев под летним пальто, Лиза только удивлялась, как это ее попутчику не жарко в кожаном жилете поверх суконного кафтана. Она бы с радостью хотя бы развязала ленты и стянула с головы шляпку, но не смела. Немыслимо приехать совершенно растрепанной в незнакомое имение. Очень хотелось пить. Нестерпимо. А еще закружилась голова, вестимо, от голода…

— Далеко ли до имения барыни твоей? Семь верст давно ведь миновали, — не сдержалась Лиза. С каждой минутой ей становилось только хуже. Желудок скрутило спазмами, и немудрено, ведь в последний раз она ела накануне перед сумерками, а нынче время уже шло к закату.

— Чуток осталось, барышня, — отозвался крестьянин. — Вон там вдали гряда лесная. Как за нее перевалим, так и Вешнее сразу ж углядим.

Название поместья эхом отозвалось в Лизиной голове, словно она бывала там прежде. Еще раз прокрутив в голове слово «Вешнее», Лиза прислушалась к своей памяти, но ответом была лишь тишина. А жара и жажда не способствовали дальнейшим размышлениям на сей счет.

Крестьянин тоже то и дело вытирал пот со лба. Он как раз опустошил до дна жестяную флягу и даже крякнул с досады:

— Завернем к роднику, милостивая барышня? Мочи нет — так пить охота…

Лиза с готовностью заверила его, что будет только рада сделать небольшой крюк в сторону небольшой березовой рощи по центру бескрайнего луга. На колдобинах проселочной дороги Лизу совсем укачало. Потому она с большим удовольствием сошла с помощью крестьянина на твердую землю и, немного отдышавшись, чтобы унять дурноту, спустилась к роднику. Ледяная вода неприятно сводила зубы, но Лизе было сейчас все одно — лишь бы полегчало. Она бы с удовольствием расстегнула пуговицы платья, провела мокрой тряпицей по разгоряченной коже или приложила бы ее ко лбу, чтобы унять головокружение. Несмотря на тень от деревьев, прохлады не ощущалось, легче не становилось, и Лиза начинала тревожиться, что дурнота только усиливается с каждым мгновением. Что, если и она подхватила неведомую хворь? Украдкой взглянула на крестьянина, но тот сосредоточенно наполнял флягу водой и что-то монотонно бубнил себе под нос, отчего на Лизу навалилась дрема. Захотелось сомкнуть веки и лечь прямо у корней этих берез, а не ехать дальше в тряской бричке.

— …завязать ленты на дереве. Дурни… бегают в соседнее имение, за что и получают плетей, коли словят, — проворчал крестьянин и посмотрел на нее внимательно, словно ожидая ответа.

И Лиза только сейчас поняла, что успела устало прислониться к стволу березы, вцепившись в тот, словно утопающий в спасительное бревно. И что почему-то совсем не слышала рассказа крестьянина, не видела, как тот наполнил флягу и отошел от родника.