– Ага! – встряла Марина Корнеевна. – Тут уж мы все заволновались: куда человек делся, да еще такой обязательный – вот уж этого у нее было не отнять. Владимир Иванович, завхоз наш, подсказал, мол, давайте в окошко с улицы заглянем. Подставил он лестницу – окна– то в пристройке высоко, почти под потолком, – заглянул внутрь и чуть на землю не грохнулся от увиденного.

– Лежит наша бедная Лариса Петровна на полу, – подхватила эстафету дожевавшая карамельку Дракулина. – А рядом – статуэтка, та, что когда– то на столе купца Пронина стояла – чугунный фавн. И кусок маркизета неподалеку валяется, которым она была накрыта. В общем, вызвали мы «скорую», по инструкции оперативно создали комиссию, взяли дубликат ключа из сейфа в кабинете директора, по акту открыли хранилище, вошли, но Лариса Петровна уже холодная была.

Теперь нить рассказа снова повела Карлсон:

– То, что это не людских рук дело – сразу стало понятно: дверь– то в хранилище была заперта, да и связку ключей на полу рядом с телом нашли – на ней и от хранилища ключи были – от главного и от запасного выхода. Без нечистой силы тут точно не обошлось. Ведь этот фавн сколько уж месяцев стоял себе спокойно на верхней полке. Основание у статуэтки широкое, она вполне устойчивая, ее и крепить к полке нужды не было – и вдруг этот черт свалился вниз, да к тому же на Ларисочку!

– А может, еще у кого– то ключ от этого помещения был? – спросила Соня, упорно не желая верить в версию с чертовщиной.

– Нет, – покачала головой Дракулина, вертя в пальцах следующую карамельку. – У нас по инструкции всего два комплекта ключей от фондохранилища: один – у главного хранителя, второй – в сейфе на номерной доске, а ключ от того сейфа – у ответственного дежурного. Дубликаты ключей выдаются только по специальному распоряжению директора.

– Я в тот день дежурила, – сообщила Карлсон, – и точно знаю, что дубликат ключа от хранилища никто не брал, пока Ларису Петровну не обнаружили.

– Это всё уже проверяли, – махнул рукой Кронцов. – Комиссию по расследованию несчастных случаев, конечно, сразу же создали, и уголовное дело полиция завела – как полагается. Нас всех заставили писать объяснения, изъяли документы по технике безопасности. Хранилище, вон, до сих пор опечатано, работа по сверке парализована. Да только не обнаружили никаких нарушений.

– Думаю, так дело и закроют в конце концов, – подытожила Тутта. – А что полицейским в нем писать? Мол, убило гражданку Рукавишникову проклятие старого дома?

– И не страшно вам теперь тут работать, если вы в это проклятие верите? – полюбопытствовала Соня.

Старушка ответила, размачивая в чае сушку:

– Страшновато, конечно, а только куда мы отсюда денемся? Я ж говорю, у нас с этим музеем вся жизнь связана. Да и не трогал столько лет никого Хозяин. Шуметь – шумел, но и только. А Нинка– то – та сбежала, да. Перепугалась здорово. Она ведь тоже над Хозяином зубоскалила, и нас всё поддевала шуточками всякими.

– Нинка – это кто? – спросила Соня, тоже нацеливаясь на сушки, насыпанные горкой в простенькую вазочку.

– Ниночка Колязина у нас специалистом значилась и экскурсии заодно водила, – пояснила Карлсон, заглянув в свою опустевшую чашку и снова вскинув глаза. – Тоже молоденькая. Еще моложе вас.

Так и не решившись съесть еще одну конфету, Дракулина положила ее на стол и выдала дополнительные сведения:

– Нина вместе со всеми нашла Ларису Петровну. Кто– то из нас прямо там, в хранилище, предположил, что в этой смерти виноват Хозяин – мол, отомстил за неуважение к себе, так Нина, которая и в самом деле все время посмеивалась над нашими разговорами о Хозяине, до конца дня была сама не своя. Как сейчас помню. А назавтра не вышла на работу. За прогулы из музея ее на днях уволили…

– Директриса наша уже давно грозилась это сделать, – встряла Тутта. – Нинка уже пару раз прогуливала без уважительной причины.

Укоризненно взглянув на перебившую ее смотрительницу, Дракулина закончила свою мысль:

– Она даже за расчетом и трудовой книжкой не явилась – пропала. Ее родные вроде заявление в полицию написали, но Нину так до сих пор и не нашли. Ходят слухи, она уехала в Кемерово, где училась в институте культуры, – к каким– то своим друзьям. Наверное, так испугалась, что решила сбежать отсюда подальше.

– Жаль. Хорошая была девочка, – вздохнула Наталья Ивановна, прижав пухлые ручки к груди. – Но я надеюсь, Сонечка, вы прекрасно справитесь с ее обязанностями.

– Уверен, что воспитаю из Софьи Александровны замечательного специалиста. Надо ведь растить смену, – каким– то бархатным голосом произнес Кронцов, наклонившись к новенькой.

При этом во взглядах Дракулины и Карлсон, промелькнула плохо скрытая ревность – Соня была готова в этом поклясться. На что это они так вскинулись? На слово «смена»? Кому смена? Им? Э– э– э! Да на влюблены ли они в этого мужчину? Кто– то из них, не исключено, романчик с ним крутит. Вот было бы забавно! Впрочем, Алексей Юрьевич довольно обаятельный и еще далеко не стар для местного женского контингента: на вид ему лет сорок пять. Интересно, он женат? Впрочем, ей– то какая разница.

Соня улыбнулась Шефу, но ответить не успела – в дверях показалась гардеробщица– уборщица Полина Витальевна, тяжело привалилась к косяку, держась за грудь, словно у нее болело сердце, и произнесла заплетающимся языком:

– Там… такое!..

«Мне кажется, не все так просто…»

В повисшей тревожной тишине Полина Витальевна сообщила:

– Там… труп на чердаке… Нина наша… повесилась.

Все, кроме Сони, вскочили со стульев. Она, не зная, как реагировать, не сдвинулась с места, лишь наблюдая за происходящим, казавшимся ей каким– то спектаклем. Так не бывает: только заговорили о пропаже человека – и на тебе: тут же находят его бездыханное тело. Может, у них тут, в Уключинске, так шутят?

Но, вроде, все восприняли эту новость всерьез: Тутта одной рукой тоже схватилась за сердце, а другой перекрестилась, Кронцов сильно побледнел, Дракулина, распахнув глаза, открыла рот и прижала к нему ладонь, а Карлсон сморщила лицо, словно вот– вот заплачет.

Вся эта четверка рванула было к дверям, но гардеробщица остановила их:

– Сейчас туда нельзя… Алевтина Леонтьевна велела, значит, на чердак никого не водить… Вызвали милиционеров… Пущай сперва всё осмотрют.

Поняв, что информацию в данный момент можно получить только от Полины Витальевны, ее тут же усадили на стул и закидали вопросами о том, что случилось. Она слабым голосом, то и дело расставляя паузы, поведала, что завхоз нынче собрался распространить свое трудовое рвение и на чердак: то ли решил, что губернатору взбредет в голову туда слазить, то ли подошло время для какой– то плановой проверки.

– Так вот, значит, взял Владимир Иванович с собой Серёжу– реставратора и меня. Поднялись мы наверх. Открыл, значит, завхоз дверь на чердак, а оттудова как потянуло трупным запахом! Ну, говорю, наверное, там крыса сдохла. А Владимир Иванович мне и отвечает, какая, мол, крыса. Их тут повывели уже давно. Но я ему: запах– то вот он! Раз это не крыса – значит, когда последний раз проветривали, птица какая залетела в слуховое окно да тут и померла. Стали мы искать, значит, откудова вонь, и нашли: в дальнем углу, за печной трубой, под стропилами, была петелька слажена, а в ней – труп. – Она снова схватилась за грудь. – Ой, божечки, натерпелась я страху! Покойница– то уже несвежая, но узнать можно – Нина наша как есть! Повесилась! А ее все ищут! А она тут, значит! Ой, не могу! Как вспомню ее в петле, так сердце снова прихватывает!

Карлсон кинулась к одному из шкафов, достала какой– то пузырек, налила в чашку немного воды из уже почти остывшего чайника, и затрясла склянкой над чашкой.

По комнате поплыл запах валерьянки. Рассказчице сунули лекарство, та его выпила, пожевала губами, прислушиваясь к чему– то в себе, а потом произнесла: