А моя мать стала гнать его с порога, грозить, что придет в школу и устроит скандал. Мне стало стыдно смотреть ему в глаза, но я продолжал дружить с ним. Но дружбы у нас не получилось. Да и вообще, стоило кому-нибудь прийти ко мне из товарищей, так она сразу: "Как фамилия?", "Кто такой?" Это ужасно, ко мне боятся ходить. Сначала я не верил во "всемогущую власть денег", но после поездки на юг убедился в этом. Я был в Грузии, в Тбилиси, Поти, Сухуми. Был в Сочи. И что я там увидел!
Началось все с пустяка. Мне недодали сдачу, всего 50 копеек (я тогда был "деревенщиной", то есть сибиряком). Брал билеты в кино и потребовал сдачи. Кассир ошалело уставился на меня. "Ах, сдачи!" Он протянул два рубля. Я говорю: "Но ведь сдачи - 50 копеек". Он усмехнулся презрительно. Вся очередь смеялась. Я стал умней. Меня просто завораживало, как тут некоторые дают сдачу, не глядя берут деньги и дают (вернее, недодают). Я оставлял им, кроме того, на "чай". Там, на юге, я понял, что вся моя прежняя жизнь была прожита зря, но еще не поздно, мне пятнадцать лет. Как мне было приятно захлебываться шампанским, а потом до потери пульса ломать шейк, модно одеваться (между прочим, у меня были фирменные американские джинсы и фирменная майка). И все мои мысли свелись к деньгам. Меня не интересует перспектива жить простым серым человеком, тонуть в этой массе "я". А деньги делают все, деньги - это друзья, счастье, богатство. Неподкупных людей почти нет. (В этом я убедился. Например, в день рождения классной мамаша дала французские духи, чтоб я их отнес учительнице, а она их взяла с гадливой улыбкой.)
P. S. Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!
НРАВСТВЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Письмо Матвея можно признать хрестоматийным примером того, как расплывчато, невнятно, общо определение - "трудный" подросток. Матвей наверняка не состоит на учете в детской комнате милиции, не нарушает общепринятых правил, словом, не подпадает под схему "трудный", и тем не менее он трудный, да еще какой!
Ведь трудность эта, сложность неимоверная, когда перед юным человеком возникают кажущиеся неразрешимыми сотни вопросов, порождается не только безнравственными поступками, вовсе нет.
Я бы даже осмелился поставить вопрос так: укравший, выпивший, учинивший драку подросток часто как раз еще не самый "трудный", потому что его "проблемность" на виду, лежит на поверхности, она узнаваема и наблюдаема и родителями, и школой, и милицией.
К совершившему, преступившему, нарушившему тотчас прилагаются силы общественного воздействия, закон, мораль, требования семьи и школы. Но вот Матвей... Кто для начала знает о том, что с ним происходит? Кто знает о тех подробностях, которые формируют, а верней-то сказать, ломают его душу? Кто из взрослых, окружающих его, отдает себе отчет в мере собственной перед Матвеем вины?
Если предыдущие письма я по справедливости называл исповедями, то признание Матвея можно назвать только криком. Да, криком! Он тонет, этот "нетрудный трудный" парнишка. Он старается удержаться на поверхности, но те, кто рядом, подталкивают его в глубину. "Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!" Вот она, истинная трудность... Как старательно сеяли родители, учительница сорняки в душе этого паренька. Как слепы они были, коли не видели, что сеют...
В своей превосходной книге "Рождение гражданина", которую следовало бы признать настольной книгой каждого педагога, каждой матери и каждого отца, Василий Александрович Сухомлинский записал вот какую важную мысль:
"Подросток видит то, чего еще не видит ребенок; он же видит то, что часто уже не видит, вернее, не замечает взрослый, потому что многие вещи становятся для него более чем привычными. Видение мира у подростка единственное в своем роде, уникальное, неповторимое состояние человека, которое мы, взрослые, часто совсем не понимаем, мимо которого проходим невозмутимо".
Приводя эту важную цитату, я вовсе не хочу объяснять ею крик Матвея, Нет, речь не о том, что он увидел не замечаемое взрослыми. Конфликтность, "взрывоопасность" в разности взглядов - отроческих и взрослых действительно заключена, и достаточно серьезная. Письмо Матвея, мне кажется, убедительное доказательство того своеобразного бесстыдства, когда взрослые демонстративно не желают считаться со свидетелем своих безнравственных слов и поступков, все чаще полагая подростка ребенком. Помните высказывание пятнадцатилетнего мальчика о взрослых? Тут тот же самый случай. Только гипертрофированный. Лишь возведенный в степень очень и очень серьезную. В сущности, на глазах подростка совершены, если можно так выразиться, "нравственные преступления". При этом "совершившие" заведомо, открыто не брали в расчет свидетеля, полагая его, во-первых, за самого близкого человека, дескать, не выдаст, во-вторых, еще-де маленького, несмышленого.
А "несмышленый" все понял. Более того, сделал выводы. И выводы тяжкие. Если Матвей станет следовать им, общество получит в высшей степени безнравственную личность, прекрасно усвоившую негативные "правила" жизни, которые преподнесли ему, во-первых, мать, во-вторых, учительница, в-третьих, окружение, в котором он почерпнул лишь то, что работало по логике, уже предложенной ему матерью и учительницей.
Какие же уроки выучил он?
Урок первый. Авторитет "классной" подарил матери Матвея расслоение семей на "нормальных" и "ненормальных". Формулу, выработанную учительницей Матвея - человеком недалеким, неумным или просто злым, я бы признал первым нравственным преступлением взрослых перед подростком. Причем не только перед Матвеем...
Вообще само имя - учитель - предполагает ведь в нашем сознании ощущение чего-то святого. Учитель учит нас писать, читать, считать. Учитель открывает нам мир природы. Ему же доверено и иное, более важное, более сложное - открыть, внушить и объяснить правила человеческого общежития, взаимоотношений между людьми.
Учитель подобен садовнику и хирургу сразу. Хирургу - потому что должен изымать из души уже сложившиеся неверные убеждения. Садовнику потому что должен сажать дивные цветы человечности. Человек, избравший святую должность, обязан сам себя поверять высшими критериями: тут уж недопустимы слабости, прощаемые обычным людям, ведь учитель - это не только профессия, но и призвание. Еще лучше сказать - служение.
