И только позже я вспомнил буквально искру, мелькнувшую в его глазах, когда он уже поворачивался и вставал, как бы в виде милости опираясь на руку евнуха.

Это был не тот человек, которого можно обмануть. Он сидел на троне уже сорок четыре года. Он выиграл несколько войн и еще больше проиграл, он казнил минимум трех сыновей и пережил множество заговоров. Он все знал или чувствовал кожей. Он знал, кто я такой (а иначе — еще неизвестно, стал ли бы он говорить еще с одним человеком в ненавистном красном мундире). Он отлично понимал, что я всего лишь предлагал ему выбор — отдать единственную любимую женщину на убой заговорщикам и полностью унизиться в их глазах или отдать ее более молодому любовнику.

Это был очень плохой выбор. Но заговорщики не предлагали ему никакого выбора вообще.

В любом случае мне не следовало встречаться с ним еще раз или даже оказываться близко.

Оставляя за собой аромат лимонной свежести, владыка рушащейся империи скрылся во тьме коридора.

А я пошел выполнять императорский приказ — посетить кухню, которая на этой станции была расположена так, что ее и без приказа почти нельзя было не посетить,- на самом коротком пути, на прямой линии между внутренним двором и внешними воротами.

Особенно коротким этот путь получался, если зайти сзади храма Учителя Фо.

Но сначала я, как будто летя на крыльях, быстрым шагом пронесся по коридору под навесом обратно, в женскую комнату.

Ян все так же стояла, чуть изогнувшись, прислоняясь к дверной притолоке. Стояла абсолютная тишина. Жуткий, оскорбительный запах исчез. Женщины неподвижно сидели над вытянувшейся на полу Лю.

— Она умерла, — без выражения сказала Ян. — Ты знал, да?

— Знал, — вздохнул я. — Конечно, знал. А сейчас она должна сделать для тебя еще одно, последнее… Слушай меня, и очень внимательно. Отдай приказ сейчас — прямо сейчас, немедленно — завернуть ее и отнести к алтарю Учителя Фо, по ту сторону двора. Дальше — слушай и не пугайся. Я говорил с императором. Он сейчас объявит о твоей казни.

Она даже не вздрогнула, пробормотав что-то вроде «да, конечно».

— А ты, — продолжал я, — ты попросишь немножко времени — помолиться у алтаря Учителя Фо. И тебе это немедленно будет разрешено. Там мы с тобой встретимся. Конь ждет.

— Ну какой там может быть конь? Что тебе еще нужно? И почему ты мне отдаешь приказы? — так же, без выражения, спросила она.

Я не успел даже испугаться: не было, не было времени ни на что. Оглушить несчастную кулаком по голове, швырнуть ее через плечо и понести к Варзу? Но я никак не мог этого сделать: между нами и конем был двор, полный гвардейцев.

— Приказ императора, — рявкнул я солдатским голосом.

Ян вздрогнула, махнула рукой, произнесла несколько слов, женщины разом зашуршали одеждой, нагибаясь над телом Лю.

— У алтаря, — сказал я ей, бегом направляясь к выходу.

Солнечный свет заливал красный от мундиров двор. Черные мухи, мошки и прочая живность металась в этих лучах и роилась у злых солдатских лиц.

Некоторые из сидевших кружками на земле и оглядывавшихся в поисках тени встретили меня как родного. Я сделал знакомому уже офицеру успокаивающий жест: все в порядке. И сказал так, чтобы слышали и часовые:

— Сейчас будут новости.

Кажется, меня услышало несколько человек. В любом случае я стал уже частью местного пейзажа, и заговорщики вряд ли сомневались, что я делаю то же дело, что и они.

— Так, а вот где тут кухня? Я бы что-нибудь… — не очень уверенно спросил я у ближайшего солдата.

— А вот к кухне генерал Яо нам запретил подходить даже близко, — злорадно сообщил мне гвардеец. — Потому что нечего там делать: еды на всех нет, а хватает вот только на тех. — И он без всякого почтения кивнул в сторону галереи, где в полутьме таились император и прочие.

Милый ты мой генерал Яо, я бы тебя сейчас обнял крепко-крепко. Значит, в самой кухне и возле нее гвардейцев нет и не будет. Да это же просто именины сердца.

Ну, а в остальном, дорогой генерал, все было задумано отлично: окружить императора и семью Ян не просто стеной гвардейцев, а очень голодных и злых гвардейцев.

— Да мне бы чуть-чуть, или что-нибудь попить, — промямлил я. — А генералу Яо я ведь не подчиняюсь, так что, может, и ничего…

Гвардеец посмотрел на меня с глубокой жалостью.

Я шел через двор, слыша в своей голове пока что тихие и медленные щелчки пальцев. Император мог огласить свой приказ в любое мгновение, а мне еще очень многое предстояло сделать.

Я только на миг задержался, увидев в дальнем конце двора группу людей, в которых было нечто особенное.

Ян, конечно, была права, рассказывая мне, что вокруг определенных людей возникают «линии силы», потому что за этими людьми всегда наблюдают десятки пар глаз, пусть самым краешком. Отчего и стоят все в зале (или во дворе) так, чтобы «первое лицо» было видно или почти видно в каждое мгновение.

За высоким человеком в военной одежде, окруженным кольцом красномундирных личностей, без всякого сомнения, наблюдало сейчас множество глаз. И эти взгляды как будто приподнимали его над землей, а он беззаботно смеялся, закидывая голову.

На наследного принца Ли Хэна у меня времени было не больше одного щелчка пальцами, но я на ходу успел все же заметить его немалый живот — наследственное проклятие дома Тан, при худом и невеселом лице. Лысины, конечно, не было видно под шапкой-шлемом, но пересекавшие его лоб глубокие морщины виднелись издалека. Нет, этому далеко до его великого отца, думал я, быстро проходя через главный вход в раскаленный от солнца внешний двор и направляясь к воротам. Проклятые домашние штаны, видневшиеся под не совсем достававшими до земли полами мундира, к счастью, никого тут не волновали: офицер понесся куда-то, не успев одеться, война… И вообще человек, тем более военный, идущий куда-то решительным и уверенным шагом, ни на кого особо не глядя, нигде не вызывает больших подозрений: раз идет, значит, надо.

Часовые на воротах были прежними.

— Когда меняемся, ребята? — с озабоченным лицом обратился я к ним.

— Полстражи осталось, и дальше неизвестно, — ответствовал чернобровый, а товарищ его все так же молчал.

— Ну, тогда прозеваете самое интересное, — кивнул я. — Значит, так: тут может начаться маленькая заварушка, шум, крики, и прочее. Генерал Яо приказывает: ворота держать открытыми, но снаружи, как и раньше, никого не впускать. Теперь: когда начнется, я могу вылететь из вон той двери очень быстро, и на рысях — туда, на дорогу. Тем, кто вылетит за мной, загородите путь до дальнейших приказаний. Ясно?

— Ясно только, что скоро наконец начнется, — улыбнулся мой новый друг.

Я кивнул и двинулся обратно.

В такой момент настоящий тюрок обязательно пойдет и «посоветуется с конем», то есть постоит, уткнувшись лицом в жесткую пыльную гриву: не подведи, братец. Но сейчас я просто не мог этого сделать, я только удостоверился на ходу, что Варз стоит на месте и узел на его уздечке никто не перевязывал. Щелчки пальцев матери звучали в моей голове все громче и быстрее.

В кухне меня встретила немая сцена: женщины, тащившие тело Лю, и совершенно обалдевший хозяин кухни. Что пришло ему в голову при виде мертвого тела, которое придворные дамы тащат на кухню, к печам и разделочным доскам, сказать не могу.

— Сюда, сюда, проход здесь! — командирским голосом повелел я ничего не понимающим дамам.- Ну, вот же — через кухню, там выход из нее — и сразу задний вход в храм. А ты, — повернулся я к хозяину,- ты вот что. Мне нужны вот эти тряпки,-я ткнул рукой в сторону посудомойки, обмотанной одной тряпкой подмышками и вокруг плеч, второй — вокруг головы, и еще одной — снизу, так, что не очень чистый конец полотна был пропущен между ее попросту грязных голых ног и завязан узлом на поясе.

Хозяин остолбенел в очередной раз.

— Быстро, быстро! — повысил я голос. — За все платит Верховный цензор. Да снимай же ты ее…

Я буквально рванул серое полотно с бедер смущенно хихикавшей тетки неопределенного возраста. Хозяин отвернулся, подруги суетливо понесли посудомойке какие-то новые тряпки, так что от вида ее голого тела я оказался избавлен.