— Ну, это просто, — сказал я. — Ань Лушань лишается в этом случае своих трех пограничных округов, и хотя он и получает другую армию, но уходит с ней далеко на запад. И надолго. На год или больше. Вот и все. Значит ли это, что премьер — тоже в заговоре против императора? А кто ж его знает. Хотя… Что-то важное мы только что сказали, Юкук, — но упустили. Вот это чувство меня в последние дни и тревожит: что уже многое ясно, но нет времени сесть и подумать.

— Да? — задумался Юкук. — Ну, так или иначе, вы уже очень много узнали, господин. А после поездки узнаете еще больше. И мы постараемся. Главное — что поход не будет неожиданным для Самарканда. А что вы еще можете сделать? Убить премьер-министра?

— Что я могу сделать? Самое простое: отправиться домой готовить армию, — поднялся я. — Стотысячный корпус — полный кошмар. Он сметет «черных халатов» и захватит весь Согд, и тогда наши с тобой дела будут очень плохи. И мне только и останется, что дружить с господином Чжоу. Или мы отобьем первую атаку, но тогда имперцы втянут Согд в войну на несколько лет — а это еще хуже. Все наши труды последних лет — впустую. Посмотрим, что думает по этому поводу некто Ань Лушань. Все, пора ехать. До встречи через полтора месяца. Отвлеки Сангака, чтобы он не вздумал предлагать мне плов перед отъездом.

Мне предстоял тоскливый путь. Тоскливый потому, что нет худшего развлечения, чем ехать в любимые места, сопровождая собственного тюремщика. Лоян — город редкой и тихой красоты. Но попробуй посиди в очаровательном ресторанчике на берегу журчащего канала, в чьей воде купают свою зеленую листву ивы, в сопровождении унылого господина Ду. Он непременно скажет, что для него тут дорого, или что ему не нравится лицо хозяина. И что за углом есть ресторанчик получше. Хотелось бы оставить этот уголок нежного Лояна, да и весь город, для более веселых случаев.

Но господин Ду, чуть раскачиваясь в седле второсортного казенного степного конька с совершенно не запоминающейся внешностью, к счастью, вел себя достаточно вежливо и разговорами не докучал. Зато его неприметный скакун понравился моей Мышке, и я тихо злобствовал в седле: попробуй, объясни глупой лошади, что за штука такая — неподходящее знакомство.

А объяснить я мог бы. Неподходящее знакомство — это, кстати говоря, еще и когда к тебе приходит по четвертым дням недели счастливая, как утренний зяблик, возлюбленная императора в сопровождении маленькой свиты. А ты хорошо знаешь, что и этот визит трудолюбиво зафиксирован кистью твоей второй тени — какого-нибудь торговца веерами, давно уже маячащего на главной улице твоего квартала.

— Как это ты уедешь на целых два месяца? Но мы… мы не закончили лечение! — засияла она дразнящей улыбкой в вечер того самого дня, когда господин Чжоу решил со мной подружиться. — Эй, израненный в боях чужестранец, по каким это делам ты хочешь оставить бедную актрису одну на такой долгий срок? Да она просто умрет без твоих рук. Да, да, продолжай вот там — я сегодня споткнулась и чуть растянула ногу, а под твоими руками все так быстро проходит. Ты в этой поездке хочешь заработать денег, да? А почему ты ни разу не попросил денег у меня — ведь никакого труда… и это даже будут не мои деньги… Ну, вот что, решено, — закончила она, снова опуская лицо на льняную подушку. — Решено: у тебя есть приказ самой гуйфэй. Поедет… ну, поедет твой заместитель. Сделку, или что еще там ты готовишь с Ань Лушанем… кстати, он ведь еще и мой приемный сын… оплатит императорская казна. Как просто!

И она чуть покрутила на лежанке ягодицами, блестевшими от меда, смешавшегося с ее потом.

И тут со мной что-то произошло. Может быть, я слишком долго сдерживался, терпя неожиданную утрату своей свободы и вообще всю эту идиотскую ситуацию, когда именно ей я ничего не мог объяснить и именно ей мне столь многое хотелось сказать.

Моя рука поднялась к темным доскам потолка бани и хлестко опустилась на самую аппетитную часть ее тела. Сила удара испугала меня самого, но мне уже было все равно.

— Тебе нужны подданные, выполняющие твои приказы, уважаемая гуйфэй? — проталкивал я слова сквозь сжатое яростью горло. — Но меня среди них не будет никогда. Мне не приказывает никто.

Тут память непочтительно показала мне содрогающегося господина Чжоу, выговаривающего свои «Хо. Хо. Хо», и ярость моя еще усилилась.

— Если еще раз… Если еще хоть раз ты попытаешься указывать, что я должен делать… -давился словами я.

— А! — жалобно сказала она тонким голоском. Я замер.

— Варвар, — всхлипнула после короткой паузы Ян, пытаясь повернуть голову и рассмотреть содеянное мной. — Жуткий степной варвар. Как ты мог! Ведь это увидят служанки… О-о-о, какая боль.

Мое сердце сжалось. В тоске мгновенного раскаяния я упал лицом в чуть вспухшую плоть ее ягодиц и попытался зарыться в нее лицом.

— А, да, да, — прошептала она. — Ударь меня еще раз. Какое необычное ощущение… Иди сюда, сюда…

Перед моими глазами как будто засиял золотой свет. Наши с ней тучи прорвались дождем одновременно и сразу, с невероятной силой, и на наш двухголосый стон приоткрылась дверь бани, и в щели показалось озабоченное лицо Лю. Мгновенно оценив ситуацию, она удовлетворенно кивнула, снова исчезая.

Я вздохнул, провожая это прекрасное воспоминание, и с содроганием увидел справа от себя висячие усы господина Ду и скрывавшую остальную часть его лица коническую соломенную шляпу.

— Сейчас начнется степь, господин Мань, — вежливо сказал он. — Не хотите ли сократить путь? Я очень неплохо охочусь на птиц, и некоторые из них бывают довольно вкусны…

И я, от позорного страха перед спором с ничтожным Ду, провел неделю без какого-либо подобия мытья перед сном, рыся напрямую через голые степи. Надо признаться честно, скучный Ду в степи преображался. Он оказался великолепным охотником, птицы как будто сами летели на стрелу его маленького арбалета. А вкус некоторых из них почти примирил меня с фактом существования господина Ду. Тем более что по вечерам он не докучал мне разговорами, покрывая с помощью маленькой походной кисточки клочки бумаги иероглифами.

Скучные серые люди, постоянно ущемленные своей бедностью или невысоким рангом, — это очень плохо. Сколько раз я поддавался своим чувствам, жалея их за неудавшуюся жизнь или стыдясь собственного богатства и собственных успехов или подвигов, — и столько же раз жалел о своей слабости. Потому что нет предела подлости, на которую способен маленький человек против большого, щедрого и великодушного. И нет предела изобретательности, с которой маленький человек находит оправдания собственным подлостям.

Вот почему я каждый раз с такой радостью нахожу в этих людях хоть какие-то таланты. Браво, господин Ду, вы, оказывается, совсем не плохой путешественник. Очень полезное для вашего ведомства качество.

И, в конце концов, с кем я только не проводил ночи среди бескрайней пустоты Великой Степи, с ее четкими линиями и чистыми красками — синевой гор, бледной зеленью и голубизной закатного неба! Степь переживет нас всех, наших друзей и врагов. И будет показывать свою красоту все новым странникам.

Собственно, господин Ду вел меня по не столь уж безлюдным местам. То там, то тут всадники возникали по вечерам маленькими кляксами туши на багряном горизонте и так же быстро исчезали с него. И ровно на седьмое утро мы увидели с очередного каменистого гребня неподвижно стоящие тоненькие столбики дыма в долине, а вокруг них — очень странный пейзаж.

На равнине — серые прямые линии города среди чахлой сероватой зелени.

А дальше, на склоне длинной гряды, сотни похожих на пчелиные соты крошечных отсюда пещер.

Шачжоу, подумал я. Это напоминает громадный Шачжоу на западной границе империи, на развилке Пути, с его множеством гостиниц и с врывшимися в точно такой же склон мириадами пещерных храмов Учителя Фо, с их летящими по каменным сводам улыбающимися феями и бодисатвами, с оранжевым муравейником сотен монахов, с хранящейся там громадой свитков, содержащих мудрость с четырех сторон света.