— Так у тебя есть какие-то сопутствующие по жизни слова? — парень повторяет вопрос, заданный ранее, привлекая внимание Марка к себе.

— Каждого человека можно выслушать, но не с каждым стоит разговаривать, — наконец отвечает Марк, вырываясь из пучины мыслей благодаря Донхёку. Забавно, человек, из-за которого Марк падает в бездну, его же оттуда и вытягивает, — Артур Шопенгауэр.

Младший Ли над сказанными словами задумывается и даже соглашается, находя в них что-то такое, что действительно Марку свойственно. Может быть, это прямолинейность, коей пропитана фраза, а может быть, это просто истина жизни. Но свойственно ли самому Донхёку это высказывание? Вряд ли. Донхёк не особо хорошо людей слушает, он часто отвлекается, иногда имеет плохую привычку перебивать на середине и обычно Хёк не любит слушать то, что его не увлекает. С Марком вот все иначе, с Марком все в этом мире интересно, Марка вот почему-то хочется слушать всегда, даже если он говорит полнейшую нелепицу.

— Стоит ли разговаривать со мной? — Донхёк придвигается к парню ближе, обхватывая тонкими пальцами край подоконника, заглядывает в чужие глаза с неподдельно искренним, детским интересом, который старший видел только у него.

— Разве наш разговор сейчас не должен послужить тебе ответом?

— А вдруг это вынужденная мера? — Донхёк вновь отодвигается, — возможно, ты просто не можешь от меня скрыться, — он улыбается и двигается обратно к оконной раме, опираясь на нее спиной. Чувствует холод от ледяного стекла, но не отстраняется, только вздрагивает немного, когда по лопаткам пробегает сквозняк, оставляя тысячи мурашек после себя. Холодно, противно, но так и должно быть, к этому стоит привыкать.

Марк думает, что это и правда вынужденная мера, что от Донхёка нет спасения, от него не скрыться нигде и никогда; Донхёк самый большой подарок судьбы для Марка, но вместе с тем самое жестокое наказание. Минхён чувствует себя ребенком, который долго-долго ждал сюрприза и наконец его получил, только вот жестоко отбирать у ребенка долгожданный подарок. А у Марка Донхёка отбирают.

— Да что с тобой сегодня такое, — бормочет Хёк себе под нос, но до Марка всего равно долетает, — ты такой задумчивый и молчаливый.

— Извини, не знаю, что сегодня такое, — юноша немного виновато улыбается, — мысли всякие в голову лезут.

Донхёку бы хотелось узнать об этих мыслях старшего, хотелось бы, чтобы тот ими с ним поделился. Донхёку хотелось слушать Марка, помогать ему, советовать что-то и направлять, хотелось быть для Марка маяком жизни, освещающим путь в самую темную и страшную ночь. Но Марк не продолжает, не озвучивает то, что его так сильно гложет, не потому, что Донхёку не доверяет, а просто ему знать об этом не нужно. Младший, в отличие от Минхёна, еще не осознал, что они с Марком, как знаменитом сто сорок первом сонете Шекспира, вечное проклятие друг друга.

«В своем несчастье одному я рад,

Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.»

— Сегодня я хочу тебя кое с кем познакомить, — юноша спрыгивает с подоконника и своей парящей походкой подходит к кровати под пристальным взглядом Марка. Донхёк уже не раз замечает этот долгий, внимательный взор омута шоколадно-карих глаз. И Донхёка это пугает, так на него раньше смотрела только Сохён.

— С кем? — Минхён откидывается на спинку кресла, укладывает руки на подлокотниках и тихо наблюдает за каждый донхёковым движением. Это уже становится некой привычкой, прослеживать как Хёк убирает мешающуюся челку с глаз, облизывает пересохшие губы, разминает пальцы, хмурит брови, потирает затекшую шею и миллионы других мелких жестов, которые Марк все до одного успел запомнить.

— Помнишь, я говорил, что был в музыкальной группе в школе? — Марк отвечает утвердительным кивком головы, когда Донхёк поворачивается к нему лицом, — так вот, два моих друга оттуда хотят заглянуть вечером.

— Я думал, что твои друзья не приходят к тебе.

— Только Джун с Наной, — Хёк забирается в постель под одеяло, желая согреться, но почему-то все равно не получается.

Марк припоминает, что помимо упомянутых двух был еще один парень, он спрашивает Донхёка насчет него и после этого вопроса младший тут же меняется в лице.

— Джено, — он пытается проглотить подходящий к горлу ком, — Джено умер год назад.

Старший только тихо выдыхает, он подходит к кровати, садится на ее край и кладет руку поверх одеяла, скрывающего тело Донхёка. Парень сейчас смотрит куда-то в пустоту прямо за Марком, вспоминает аварию, в которой погиб друг и думает, что если рассказать Марку, то станет легче. Но он ошибается, сколько бы раз ни говорил, от смерти так просто не оправляются. Она всегда с тобой, всегда следует по пятам и всегда непременно напоминает о своем присутствии.

— Из нас четверых Джено самый сумасшедший, — медленно начинает Донхёк, подбирает слова и позволяет себе с их помощью рассказать Марку свою историю. — Он любит экстрим, любит опасность и адреналин. Однажды мы выпивали в баре компанией, Джено с Ренджуном встречались тогда, они поссорились в тот вечер, Джено приревновал Джуна к Джемину, — Марк сразу же обращает внимание на время, в котором говорил Донхёк. Настоящее. Донхёк не отпустил Джено. — В общем, он сел пьяный за руль, поехал бог знает куда, мы ему звонили, писали, но ничего. Утром узнали, что он попал в аварию, второй парень, который был за рулем машины, выжил.

Авария год назад. Один погиб, второй выжил. Один был пьяный, второй уставший. Утром все стало известно. Марк не думает, что подобное возможно, но спросить все-таки решается.

— Он был за рулем мотоцикла? — Донхёк удивленно поднимает бровь и утвердительно кивает.

Авария год назад. Джено погиб, Марк выжил. Джено был пьян, Марк уставший. Джено был за рулем мотоцикла, Марк — машины. Юноша делает глубокий вдох, поднимает взгляд на ничего непонимающего Донхёка и на выдохе, произносит:

— Это был я, — Хёк хмурится, не до конца понимая сказанное, — я тот выживший в аварии год назад.

***

Донхёк Ренджуна с Джемином всегда прогоняет, но получает только пакет яблок на живот и громкий смех, заполняющий палату на ближайший час. Эта парочка были единственные, кто несмотря на протесты больного, все равно к нему приходили. Они всегда приносили с собой килограмм любимых Донхёком красных яблок, гитару Ренджуна, оставшуюся еще со школы и миллион положительных эмоций.

— Что это за карта? — спрашивает Джемин, стоит ему войти в палату, — чувство собственной важности потолок не пробило еще? — юноша плюхается в серое кресло, где всегда обычно сидит Марк, пока Ренджун раскладывает яблоки.

— Это не я, — Хёк улыбается, вспоминает день, когда Марк притащил ее в палату и жаловался на бракованные кнопки, — это мой… эм, просто мой.

Оба друга удивленно переглядываются, а потом разом оборачиваются к Ли, вываливая на него неконтролируемый поток вопросов, в случае Джемина, еще и не фильтрованных на цензуру.

— Я не знаю, кто мы друг другу, — Хёк пожимает плечами на вопрос Джуна.

— Кто он? Расскажи о нем! Почему ты нам не написал?

— Никогда у тебя такого энтузиазма не встречал, Рен, — Нана усмехается, но полностью вопросы китайца поддерживает.

Донхёк задумывается, в голову приходят тысячи вещей, которыми Марка можно описать, но ни одной не хочется. Он просто Марк и просто Донхёка. Этого более чем достаточно для них обоих, но ведь друзьям так не скажешь.

— Он не разламывает орео на две половинки, — Хёк улыбается, видя растерянные лица Джемина и Ренджуна, — это все, что вам о нем нужно знать.

Несмотря на все уговоры Джемина, Донхёк не сдался под этим натиском и больше о Марке и словом не обмолвился. Весь час прошел за нескончаемой болтовней, обсуждением тех или иных новостей, к примеру, что Ренджун записался на балет, а Джемин подался в рэп. Ребята сыграли на гитаре любимую песню Донхёка, Рен спел пару песен и один раз сфальшивил, вызвав тем самым смех двух других присутствующих в палате. Всеобщее веселье обрывается, когда дверь в палату открывается, на этот раз со стуком (только подойдя Марк услышал голоса).