В сущности, у широкой общественности не было особых оснований уделять много внимания случившемуся, поскольку Гай Октавий принадлежал к числу малозначительных сенаторов. Лишь много позднее, когда мальчик вырос и стал Августом, получили хождение рассказы о знамениях и даже прямых предсказаниях о будущем величии новорожденного. Светоний приводит немалое число подобного рода историй, многие из них невероятны, а некоторые откровенно абсурдны. Среди таковых – утверждение о том, будто одно из пророчеств предсказывало рождение царя Рима, побудившее сенат издать запрет выкармливать мальчиков, которые родятся в этом году, чтобы не позволить им выжить. Закон, как утверждается, заблокировала в техническом смысле группа сенаторов, чьи жены были тогда беременны.[13] Однако дело только в том, что законодательная система при республике функционировала по-другому – было бы удивительно, если бы Цицерон не упомянул о такой жестокой и спорной мере, а потому ее можно считать романтической выдумкой. Не более правдивы и истории, явно восходящие к легендам об Александре и других героях, которым не подобало иметь отцов-людей. Так, уверяли, будто Атия пришла в храм Аполлона для совершения ночных ритуалов и осталась там спать в своих носилках. Появился змей, всполз на нее и оставил на ее бедре пятно, подобное змеиной коже. Проснувшись, она почувствовала необходимость совершить очищение, словно только что вступала в соитие, ибо только физически очистившись, можно было входить в храм. Не в силах удалить пятно с кожи, она перестала посещать общественные бани, а через девять месяцев родила сына.
Гай Октавий чувствовал себя счастливым и без этой мистики. Дни рождения играли важную роль в римской культуре и праздновались на протяжении всей жизни человека. Сентябрь был седьмым из десяти названий месяцев римского лунного календаря, поскольку в архаическую эпоху год начинался в марте, месяце бога войны Марса, когда легионы выступали в поход. 23 сентября было для римлян девятым днем до октябрьских календ, поскольку они использовали систему, основывавшуюся на днях до или после трех ежемесячных праздников – календ (первый день месяца), нон (седьмой) и ид (тринадцатый или пятнадцатый в зависимости от месяца). В отсутствие числа «ноль» сами календы считались нулевым днем, а 23 сентября включалось в последние девять дней.
Для римлян это был шестьсот девяносто первый год от основания города (ab urbe condita) Ромулом, если более конкретно – время консульства Марка Туллия Цицерона и Гая Антония. Два консула были высшими магистратами с равною властью и пребывавшими в должности двенадцать месяцев. Республиканская система имела целью предотвратить сосредоточение в руках одного человека высшей или постоянной власти, поскольку никто не мог добиваться переизбрания на одну и ту же должность раньше, чем через десять лет. Кандидат, чье имя стояло первым в избирательном бюллетене, упоминался первым, когда упоминались консулы при обозначении года. Консулов обычно выбирали из представителей очень небольшого числа влиятельных фамилий, таких как Антонии. Случай же с Цицероном был необычным, поскольку он являлся первым человеком в своем роду, который стал римским политиком, и первым «новым человеком» (homo novus), добившимся консулата более чем за поколение.
Гай Октавий тоже был «новым человеком» и надеялся повторить успех Цицерона.
Консулы обладали старшинством в отношении полномочий в чередующиеся месяцы, и так случилось, что 23 сентября в сенате председательствовал Цицерон. Светоний утверждает, что Гай Октавий прибыл туда с опозданием из-за рождения сына, хотя, так как при этом задается время и место действия другой истории, в которой предсказывается рождение повелителя мира, нам стоит относиться к этому рассказу с осторожностью. Возможно, этот инцидент является полностью вымышленным, хотя нет ничего невозможного в опоздании Гая Октавия или в том, что сенаторы обсуждали слухи о заговоре, связанные с одним из их товарищей, Луцием Сергием Катилиной. Повсюду ходили слухи о мятеже, и в центре многих из них фигурировал Катилина, который летом проиграл консульские выборы на следующий год. Если в сенате действительно обсуждался этот вопрос, то в тот момент он все равно не предпринял никаких мер, и потребовалось какое-то время, прежде чем это пришло сенаторам в голову.[14]
Между тем жизнь шла своим чередом, и ночь на 30 сентября Гай Октавий и Атия провели в бдении в своем доме. Они совершили ритуалы, кульминацией которых являлись жертвоприношение и очистительная церемония – lustratio на следующий день, в октябрьские календы и на девятый день после рождения сына. Целью их является избавление ребенка от дурных духов или каких-либо сверхъестественных воздействий, которые он мог испытать на себе при рождении. Ему давали амулет, или bulla, обычно из золота, он надевался на шею, и мальчики носили его до наступления совершеннолетия. После этого один из жрецов коллегии, известной под названием авгуров, наблюдал за полетом птиц, чтобы прояснить будущее ребенка. Родителям, вероятно, сказали, что знамения благоприятны.[15]
Только теперь мальчику официально давали имя и регистрировали в списке граждан. Его назвали именем отца. И он стал Гаем Октавием, сыном Гая. В семьях существовала традиция использовать одни и те же имена из поколения в поколение, хотя в эти годы некоторые из наиболее могущественных аристократических фамилий начали отступать от этого правила, отделяя себя тем самым от остальных сенаторов. Фамильное имя, или nomen – в данном случае Октавий, – давалось автоматически, и выбор существовал лишь в случае с личным именем, praenomen. Виднейшие из граждан носили три имени, или tria nomina. Поэтому дядю Атии звали Гаем Юлием Цезарем. Род Юлиев был весьма разветвленным, и третье имя, или cognomen, носили представители лишь этой ветви. Система имен не носила универсального характера даже в среде наиболее влиятельных семейств, поскольку некоторые из них были не особенно многочисленными или просто потому, что они и так не сомневались в уважении к ним. Октавии не нуждались в специальном различении ветвей их рода.
Римляне не видели необходимости в том, чтобы особо идентифицировать женщин, поскольку те не принимали участия в голосовании и не могли занимать должности. «Атия» было единственным именем матери Августа, женский род от номена ее отца Марка Атия Бальба. Значение имели лишь идентификация с ее отцом и связь с собственным семейством. Имя сохранялось за римской женщиной всю жизнь, и она не меняла его даже после вступления в брак. Дочь Атии звалась Октавией, так же, как и ее падчерица, родившаяся от первого брака отца Августа. Если бы у него были и другие дочери, их тоже звали бы Октавиями. В некоторых случаях девочек для официальных целей в семьях «нумеровали».[16]
Младенцы нуждались в тщательном уходе, однако роль Атии в этом смысле сводилась к более или менее общему надзору. На ней лежало немало забот по наблюдению за домашним хозяйством, а также поддержке мужа в его карьере. Кое-кто считал, что мать должна сама кормить своего ребенка, однако на практике такое встречалось редко, и этим занимались рабыни-кормилицы. Эта женщина или другая рабыня являлась для дитяти кормилицей в более общем смысле. (Одной из причин, по которой, как утверждал кое-кто из философов, мать должна сама вскармливать младенца, было опасение, что вместе с молоком последний впитает и некоторые рабские качества.) Сколько времени проводить с детьми каждому из родителей, было делом личного выбора. В некоторых случаях они делали это очень мало, однако бывали и исключения. Говорят, что во II в. до н. э. Катона Старшего, известного суровостью нравов, поклонника старинных обычаев, борца за истинную добродетель, лишь самые важные государственные дела отвлекали от того, чтобы постоять рядом с сыном, когда того купали. Жена Катона была одной из тех женщин, которые сами кормили своих сыновей, и иногда кормила грудью даже детей своих домашних рабов.[17]
