Существовало восемь преторских должностей, и с неизбежностью двенадцать человек из квесторов каждого года не имели возможности выиграть выборы в преторы. Тем не менее здесь шансы на победу были значительно выше, нежели во время борьбы за консульство. Преторов избирали после на том же собрании народа, именовавшемся центуриатными комициями (Comitia centuriata). На нем тридцать триб римских граждан делились на различные группы избирателей, или центурии, основывавшиеся на имущественном цензе и восходившие к древней структуре римского войска. Поскольку отрядам вооруженных граждан не позволялось пересекать священную границу города (померий), они собирались за ее пределами, на Марсовом поле, на пространстве, разгороженном в соответствии с избирательными округами и известном как saepta, или «овечьи загоны». В состав центурий более богатых граждан входило меньше людей, и они подавали голоса первыми, идя по деревянным переходам, или «мосткам» (pontes), и затем бросая таблички с инициалами угодных им кандидатов в корзину. Решение большинства каждой центурии предопределяло исход голосования всей группы. Кандидаты могли произнести речь на неформальных собраниях, проводившихся накануне центуриатных комиций, однако потом просто ожидали и смотрели с помоста в стороне. Каждый был одет в выбеленную до блеска тогу. Первый, кто набирал достаточное для победы простое большинство – 97 центурий из 193 от общего количества – считался избранным, за ним следующий и т. д. Процедура отличалась громоздкостью и занимала много времени, бывали случаи, когда всех восьмерых преторов не успевали избрать до заката, и тогда комиции распускались и выборы переносились на следующий дозволенный законом день.[62]
Гай Октавий оказался первым, кто в своем случае набрал большинство на выборах. Его тестю Марку Атию Бальбу вскоре также предстояло одержать победу на преторских выборах (вероятно, в следующем году), и это, надо думать, свидетельствовало о том, что имя и влияние Юлия Цезаря были ценным приобретением для его родственников. Основной обязанностью преторов в течение года, когда они занимали свою должность, была деятельность в судах. Семеро из них председательствовали в судебных комиссиях, или quaestiones, учрежденных Суллой, восьмой же занимал престижный и связанный с широким кругом задач пост городского претора (praetor urbanus), чья власть была следующей после власти консулов. Гай Октавий работал в одном из судов.[63]
Судебные заседания проводились на возвышении на Форуме, где толпа могла собираться и наблюдать за ходом дела, если оно было важным, интересным или просто скандальным. Рассматривавший дело претор сидел в председательском кресле, окруженный шестью ликторами, которые держали фасции – пучки прутьев с воткнутыми в них топорами – символ власти над жизнью и смертью сограждан. Персонал, подобно ликторам, состоял, в отличие от преторов, которые менялись каждый год, из профессионалов, и в некоторых случаях благодаря приобретенному опыту они оказывали влияние на ход процесса. Председательство в суде представляло собой еще одну отличную возможность добиться немалой известности. Он мог расширить свои политические связи, ведя себя доброжелательно и обходительно с обвинителями и обвиняемыми, с их адвокатами, с присяжными, которые были сенаторами, всадниками и иными людьми с положением. В римской судебной системе не существовало института государственного обвинения, и таковое предъявляли один или несколько граждан – частных лиц. Обычно обвинители были молодыми честолюбивыми людьми, стремившимися таким образом создать себе имя, в то время как защитниками являлись уже люди более известные. Помочь другому сенатору, даже очевидно виновному, считалось более почетным, чем пытаться оборвать его карьеру. Таким образом, и здесь система благоприятствовала правящей элите. Многие процессы имели политическую окраску. Все они были очень важны для обеих сторон и представляли собой способ оказать услугу.
В конце 60-х годов до н. э. Цицерон с похвалой отзывался о деятельности Гая Октавия на посту претора, советуя брать с него пример брату Квинту во время наместничества в Азии: нужно проявлять «доступность при выслушивании, мягкость при вынесении решения, внимание при определении суммы денег и во время прений. Этим Г. Октавий снискал всеобщее расположение: у него первому ликтору нечего было делать, посыльный молчал, каждый говорил столько раз и так долго, как хотел. Вследствие этого он, возможно, мог бы показаться чересчур мягким, если бы за этой мягкостью не скрывалась его строгость. Он заставлял сулланцев возвращать то, что они присвоили силой и запугиваниями. Тем, кто ранее как должностное лицо выносил несправедливые решения, пришлось самим как частным лицам подчиняться на основании тех же постановлений. Эта строгость его показалась бы горькой, если бы она не смягчалась многими приправами его доброты» (Ad fr. Q. I. 1. 21. Пер. В. О. Горенштейна).[64]
Разоблачения особенно алчных или порочных из числа бывших приспешников Суллы встречали широкий отклик, в разное время ими занимались и Юлий Цезарь, и Катон Младший. Гай Октавий являл собой образец римского судьи, сурового по отношению к одним, доброжелательного и великодушного по отношению к другим, к тем, кто этого заслуживал, преимущественно к людям хорошего рода и со связями. Если сенатор видел, что обвинительный приговор неизбежен, то ему разрешалось отказаться от дальнейшего рассмотрения дела и от своих прав гражданина, покинуть Рим с большей частью своего состояния и жить в изгнании в весьма комфортабельных условиях.[65] Это было одной из причин того, что Цицерон возражал против формального процесса над катилинариями, поскольку они наверняка предпочли бы изгнание казни.[66]
Дальнейшая карьера Гая Октавия развивалась вполне успешно для сенатора. С ростом числа провинций большинство преторов уезжало туда в качестве наместников по окончании года. Кандидаты отбирались сенатом, а затем распределялись по жребию. Гаю Октавию досталась богатая и важная в военном отношении провинция Македония и ранг проконсула. Проконсулы и пропреторы не избирались напрямую, а получали свое право на командование (imperium) от сената. По дороге в провинцию Октавию пришлось иметь дело с бандой разбойников, орудовавших в районе Фурий близ Тарента на юге Италии. По словам Светония (Август. 3.1), это были остатки отрядов Спартака и отбившиеся от армии Катилины, однако Гай Октавий быстро расправился с ними.
Наместник имел отличные возможности для наживы, и большинство римлян связывали службу за пределами Италии с обогащением. Как писал поэт Катулл примерно в это время, первое, о чем спросил его друг, когда он возвратился из Вифинии, где служил в свите наместника, было: «Хорошо ли ты там нажился?» Один весьма известный пропретор Сицилии говорил, что человеку нужно три года наместничества: первый – чтобы заплатить долги, второй – чтобы стать богатым, а третий – чтобы собрать денег для подкупа судей и присяжных, имея в виду неизбежный процесс по обвинению в коррупции по возвращении в Рим.[67] Большинство было менее откровенно, однако в провинции проконсул обладал высшей военной и судебной властью, и здесь всегда было полно людей, жаждавших добиться его расположения. Наместники не получали зарплаты, хотя им возмещали расходы на себя и небольшую свиту.[68]
И вновь Октавий заслужил похвалу сенаторов за свои действия. Внутри провинции царил мир, а стычки на границе с бессами и другими фракийскими племенами позволили ему снискать славу военачальника. Он одержал победу в сражении, после которой воодушевленные воины провозгласили его императором, т. е. победоносным полководцем. Такая восторженная поддержка являлась необходимой прелюдией к дарованию сенатом права на триумф. Закон требовал, чтобы это была крупная победа, в результате которой погибло в бою не менее 5000 неприятелей, однако маловероятно, чтобы на практике кто-то беспокоился о точности подсчетов.[69] Получение военачальником права на триумф чаще зависело от степени влияния в сенате его друзей.[70]
